Народы и личности в истории. Том 3 - Владимир Миронов

Уважение к танцу у датчан проистекало из глубин народной культуры. Вероятно, именно по этой причине Бурнонвиль, чей успех в стране был феноменален, говорил, что «танец – это то сценическое искусство, которое лучше всего понимает датская публика». Говоря о творчестве его как хореографа, надо особо подчеркнуть связь его искусства с другими ветвями знаний. Каждый из своих балетов он создавал с учетом единства духовного и материального, на базе всего культурного наследия. Балеты Бурнонвиля («Вальдемар», «Сильфида», «Неаполь», «Валькирии») пронизаны темой патриотизма, истории, величия народного духа. В мемуарах «Моя театральная жизнь» (1847) он писал: «…природа, человеческая жизнь и история никогда не перестанут представляться мне в пластических формах балета». Литература и искусство у скандинавов вообще очень часто идут рука об руку. Х.К. Андерсен отмечал в дневнике (1849): «Писал программу балета и письмо Бурнонвилю» и далее: «дома я написал первую сцену «Валькирии». Родство двух муз было столь велико, что он впервые в истории Дании получил литературную Анкеровскую премию и лавровый венок писателя за сочинение без слов. Это дало возможность совершить поездку в Россию (1869), под впечатлением которой он поставил два балета – «Праздник императора в Кремле» и «Из Сибири в Москву» – успех которых был невелик. Более успешной в смысле строительства моста дружбы стала деятельность его любимого ученика, хореографа X. П. Иогансона (1817–1903), нашедшего в России вторую родину. Ей он отдал 62 года жизни. У него затем обучались известные балерины – Легат, Гердт, Кшесинская, Павлова.[48]

Олимпийские игры в Стокгольме. 1912 год

Тем более трудно объяснить, отчего в Дании настали времена, когда среди новых поколений датчан объявились лишенные духа говорящие машины, без «страха и трепета»… Едва ли не главный символ современной датской культуры, скульптура знаменитой андерсеновской «Русалочки» – спустя век после ее создания – уж трижды стала жертвой цивилизованных варваров. Неужели же шекспировский Марцелло был прав: «Неладно что-то в Датском королевстве» («Something is rotten in the state of Denmark»)? Не случайно символом психологически надломленной личности стал образ принца Гамлета. Хотя самого Шекспира в той же Дании до XIX в. не знали, не читали и не ставили, но современный человек с его своеобразной мятущейся натурой, хваткий и деловой, неумный и жестокий, ведет свое происхождение в том числе и от Гамлета. Ведь Гамлет – истинный философ, говорящий языком иронии, трагик поневоле, человек, терзаемый мыслью о ничтожности и коварстве людей. Или система ценностей Запада (политика, культура, наука, религия, образование) завершает свой путь, находясь на грани между экзистенциальным и бессмысленным, доведя до абсурда саму идею бытия, бессознательно-бессмысленного (жвачного) существования этой цивилизации, претендующей на некую всемирную значимость?!

Имея немало общего, скандинавам, женщинам и мужчинам, свойственны различия. А. Швейгер-Лерхенфельд пишет в книге: «Возьмем, например, скандинавов. Смотря по тому, будут ли то шведы, норвежцы или датчане, мы найдем совершенно различные особенности. Хотя швед и житель Северной Европы, но он весел, жив, любитель пения и наслаждений. Его удовольствия утонченны, и вследствие изысканного образа жизни его прозвали «северным французом». К тому же между всеми скандинавскими наречиями шведское самое богатое, звучное и как бы созданное для выражения поэтических образов. Насколько швед общителен, откровенен и доверчив, настолько норвежец замкнут, исключительно и очень мало склонен к общительности. Как все скандинавы, он глубоко религиозен, строг и добросовестен в исполнении своих обязанностей; этой религиозности надо, вероятно, приписать его нелюбовь ко всему иностранному, а также и нетерпимость в делах религии. Среднее между шведом и норвежцем представляет датчанин. Политические обстоятельства поставили Данию во враждебные отношения к Германии, поэтому понятно, что она более чем кто-либо льнет к своим северным братьям. Хотя датчанин не столь неуклюж и серьезен, как норвежец, но все-таки уступает жителю южной Швеции в веселом воззрении на жизнь. Весельем дышит и великолепная шведская столица Стокгольм, Северная Венеция, с ее скалами, лесами, морями, каналами, видом на маяк и полным жизни Дьюргарденом (зоологическим садом). В Дьюргардене можно любоваться красотой обитательниц Стокгольма, подобно тому, как в Венеции на площади Св. Марка красотой бледных венецианок, а на берегах Гвадалкивира смуглыми севильянками. Какую противоположность этой прекрасной картине представляет довольно однообразная, лишенная прелести Христиания! Общество норвежских городов совершенно еще проникнуто древними традициями, и главную гордость его составляют предания о морских королях и отважных викингах. В Норвегии повсюду преобладают личные потребности, в Швеции – общественные; норвежец живет совершенным особняком для себя и своего семейства в своем доме (gaard); швед более общителен и находит удовольствие бывать в обществе; норвежец строго консервативен, швед – друг прогресса. Что касается датчанина, то он чрезвычайно податлив всякому внешнему влиянию. Из этого ясно, что жизнь в Копенгагене, по крайне мере для немцев, не представляет ничего характерного». Следует учесть, что картина писана сто лет тому назад.

Королевская семья Швеции

Все скандинавы спокойны, уравновешенны, сдержанны, молчаливы, тверды, трудолюбивы, сильны и целеустремленны. Да, они таковы, какова их природа – скупая, суровая, строгая. Их движения неторопливы, размеренны, продуманны, рациональны. Их речь, как у всех прибалтов, скупа и малоэмоциональна. Их можно принять за простаков. Все объясняет их культура. Одноукладная культура преобладает там, где существует высокая степень социальной и этнической однородности. Люди тут привыкли понимать друг друга без слов, делая это без труда. В такой культуре у людей нет нужды в многословии. Скандинавы любят повторять: «Кто хранит уста свои, тот бережет душу свою; а кто широко раскрывает рот, тому беда» или «Мудрый сберегает знания, но уста глупого – близкая погибель». Сама жизнь приучила этих людей выверять слова и эмоции. Эстерберг так характеризует исландцев (впрочем, это можно отнести ко всем северным народам): «Исландцы молчат тогда, когда говорить опасно, а опасно говорить почти всегда. Сказанное не вернуть обратно; оно становится неотъемлемой частью сказавшего, определяет его характер и, стало быть, всю его жизнь».[49] Скандинавы отождествляют людей с их делами. Говорить – значит действовать. Моральные требования к индивиду включают такие качества, как прилежание, честность и любовь к порядку, независимость, жажда справедливости, стремление избегать ссор и конфликтов. Труд – упорный, независимый, свободный – лежит в основе их норм поведения и всего уклада жизни. Все это, вместе взятое, и создало удивительные, мужественные и прекрасные народы, в чем-то близкие нашему северному, русско-славянскому типу. Хотелось бы, чтобы власти России переняли все лучшее у скандинавов: «Ad opus» («За дело»). Шведская корона стала, по выражению нынешнего короля Карла XVI Густава, своеобразным торговым знаком. Другой знак – культура. Особенно это справедливо в отношении мудрых слов, сказанных одним из членов королевской семьи в адрес культуры, науки, образования, сделавшим немало для их развития: «Если у нас даже не хватает денег, то это еще не основание для того, чтобы становиться глупцами!»

Глава 12

Страна Восходящего Солнца

Будучи в силу воспитания, мировосприятия, культурного влияния и наследственности европоцентристами, мы испытываем естественные трудности при попытке понять менталитет восточных народов. Азия и Восток – иные культуры, иные цивилизации, во многом непохожие на нас и для нас непостижимые и не понятные. Проникнуть в их тайны отнюдь не просто. Однако это обстоятельство не должно смущать ученого, ибо незнание вовсе не является основанием для дремучего невежества. Арабский философ Газали на вопрос, как он достиг столь высокой степени познания в науках, отвечал: «Потому что я не стыдился спрашивать о том, чего не знал». Познай непознанное. Такой подход все же предпочтительнее подхода Омара Хайяма:

Так как истина вечно уходит из рук —Не пытайся понять непонятное, друг,Чашу в руки бери, оставайся невеждой,Нету смысла, поверь, в изученье наук!

Япония, «чудесная страна, заветный край мой – Акицу-сима» («Манъсю»), достойна нашего внимания. Страну иногда называют самой удивительной загадкой века, ее жителей – самыми непостижимыми и парадоксальными из всех народов мира. В самом деле, есть немало присущих ей особенностей, которые выделяют Японию из числа других стран. Хотя все в этом мире имеет свое собственное лицо. С точки зрения японцев, китайцев, корейцев, индусов, иные народности – немцы, англичане, американцы – многим также покажутся непостижимыми и парадоксальными. Социопсихолог Хамагути Эсюн в этом смысле абсолютно прав, говоря, что японский взгляд на человека имеет много общего со взглядами народов Восточной Азии, но значительно отличается от западного. Первое упоминание о Японии у европейца встречаем в записках венецианца Марко Поло, «второго Геродота» (как назвал его Гте).