Вечный зов. Том I - Анатолий Иванов

Он знал, что зря распаляет себя, что Анфиса придёт, прибежит, чего бы ни случилось. Но, подойдя к балаганчику, остолбенел: Кирюшка Инютин торопливо уничтожал их с Анфисой убежище — раскидывал с яростью сосновые лапы, выдёргивал и разбрасывал тонкие жёрдочки.

— Ах ты сволота! — крикнул Фёдор, в два прыжка оказался возле Кирюшки, одной рукой схватил его за отвороты пиджака, другой ударил в подбородок.

Кирюшка не отлетел прочь, он осел, упал на колени.

— Это… когда ж ты выследил нас тут? Как сумел?!

— Фёдор, Федя! Брось ты её! Оставь ты её! — повизгивая, как щенок, жался к его ногам Инютин.

Фёдор в ярости пнул его, хотел пнуть ещё раз, но из кустов выскочила Анфиса, растрёпанная, вся потная, грязная, будто, напарившись в бане, она тут же вывалялась в дорожной пыли.

— Фёдор, Федя! — выкрикнула она и упала, обессиленная, на траву. — Там, в Казанихе… Кафтанов сам… И Зиновий! В Казанихе-то! А у нас в деревне — Кружилин с этим, с Алейниковым! И Панкрат Назаров… Панкрат-то Назаров!.. — Она загнанно дышала, ловила ртом воздух. Фёдор и Кирюшка, не в силах что-либо понять, испуганно топтались вокруг неё.

— Что в Казанихе? Говори толком! — крикнул Фёдор.

— Кафтанов там… И конный отряд с ним, человек полста, однако, али больше — не знаю. Прискакали в Казаниху, тамошнего сельсоветчика из избы вытащили и прямо у крылечка… господи, прямо у крылечка — шашками! И бабу его, которая на сносях… Схватки у неё начались уже, а её тоже за волосы выволокли вместе с маткой моей. «Помогаешь новому сельсоветчику-кровососу народиться?!» А я воду на кухне грела. В окошко едва успела выскочить…

И Анфиса, распластавшись на траве, зарыдала, забилась в истерике. Фёдор и Кирьян стояли рядом, оглушённые, ещё не зная, как понять слова Анфисы, что делать. Всё яростнее громыхал гром над головой, со свистом хлестали молнии, но ветер поутих вроде, дождя не было.

Михаил Лукич Кафтанов с полгода как исчез куда-то с Огнёвской заимки. И Ванька-братец с ним исчез. Ни слуху ни духу об них не было, и вот — объявились.

— Анфиса, Анфиса, — нагнулся Кирьян над девушкой, погладил её по плечу, — ты не плачь, не надо…

— Ну-ка, рассказывай всё по порядку, — присел с другого боку Фёдор. — Что они… с матерью-то?

— Мама, мама, ма-ама-а! — выла Анфиса, болтала головой, билась лбом об землю, космы её волос хлестали по траве. Потом вскочила на колени, в глазах её и без того горел безумный огонь, а при вспышках молний они казались совсем страшными, звериными какими-то. — Что же вы сидите?! Они, Кафтанов и Зиновий и все конники, к нам… в Михайловку скачут, наверное, уж! Кишки, грят, Назарову надо выпустить! И Кружилину с его дружком… Кто-то сказал им, что они в Михайловке.

Кружилин и Яков Алейников действительно вчера приехали в Михайловку по каким-то хлебным делам, долго ругались с председателем сельсовета Панкратом Назаровым, на сегодняшний вечер назначили собрание-сход, но, слышал Фёдор, отменили из-за непогоды, перенесли на завтра.

— Можа… А можа, они уж в Михайловке? — произнёс Кирюшка.

— А Ванька наш, интересно, тоже с ними? Не видала?

— Ежели… ежели не предупредите, изрубят же их! Как мою мамку, как… Прокляну тогда вас обоих!

И, поднявшись, пошла, шатаясь, в сторону деревни. Кирьян и Фёдор двинулись следом. Потом Анфиса побежала. Побежали невольно и они.

В тот непогожий вечер ни он, Фёдор, ни Анфиса, ни Кирюшка Инютин не понимали, конечно, что происходит, отчего скрывавшийся где-то Кафтанов неожиданно объявился вдруг, да не один, а с бандой. Лишь позже, когда очнулся от беспамятства Фёдор в Шантарской больнице, узнал он, что в конце мая по всей Сибири вспыхнул белочешский мятеж, что Советская власть пала во всех крупных городах, стоящих по железной дороге.

А в тот вечер они успели-таки предупредить Кружилина, Алейникова, Назарова с семьёй. Но успели в самую последнюю минуту, когда скрыться из Михайловки было уже невозможно. Банда Кафтанова со стрельбой, визгом, свистом влетела в Михайловку одновременно с двух концов. Кружилин, Алейников, Назаров, его жена с семилетним сыном Максимкой, а также Фёдор, Анфиса, Кирюшка и взявшаяся откуда-то Анна метались, топча друг друга, по тесным переулкам. Жена Назарова крестилась беспрестанно, Максимка испуганно ревел, Назаров таскал его, как мешок с шерстью, под мышкой. Выстрелы и лошадиный топот слышались иногда совсем рядом, все падали, прижимаясь к плетням. И все понимали — ждёт их неминуемая смерть, если не случится чудо. Кафтанов, озверелый от крови, не пощадит никого — ни Фёдора, ни Кирюшку Инютина, ни дочь свою Анну, коли увидит её вместе со всеми.

— Ты как тут оказалась между нас?! — крикнул ей Фёдор. — Уходи, погибнешь ни за что!

— Сам уходи! — огрызнулась Анна. — Дядя Панкрат, давай ты с женой и мальчонкой… к нам попробуем задами! Я в свой чуланчик запру вас, — может, не догадаются. Втроём войдёте, места хватит для троих…

— Айда, Григорьич! — крикнул Кружилин и взял за плечо Анну, повернул к себе на секунду. — Спасибо, девка. Не знал, что этакая ты! Живы останемся — благодарить тебя будем. Идите этим переулком, проскочите, может…

Анна, Назаров с сыном под мышкой, его жена побежали в сторону. И тогда закричала Анфиса:

— Кирьян! Ить дом ваш — вот он! В погреб если… Или в подполье куда? Ведь никто не подумает!

— Не знаю… — крутнул головой Кирюшка. — Отец-то дома, после смерти матери всё прихварывает он.

— Кирюшенька! — Анфиса ткнулась ему головой в грудь. — Ты хороший, будь ещё лучше! Выйду я за тебя, вот ей-богу!

— Так отец-то? Знаете же, каков он…

— Да ведь и меня они… если поймают! Я в окошко тогда там, в Казанихе, Кафтанов заревел: «Догнать и эту повитухину дочку, обрубить ей лапы-то, которыми выблюдка сельсоветского хотела принять!» — И, видя, что Кирьян, всё ещё колеблется, закричала страшно: — Кирья-ан!

— Ладно… Только и отца тоже… в подпол. Иначе выдаст.

Анфиса, Кирюшка, Кружилин и Алейников огородами побежали к дому Инютиных. Фёдор не побежал. Чувствуя облегчение, он посидел у плетня, глядя на зарево от полыхающего назаровского дома. Сидел и думал: этим близко, добегут, а сумеет ли Анна тех довести? Далековато тем…

Утром Фёдор узнал — сумела. Спасли, видимо, быстро наступившая темнота и хлынувший наконец ливень, иначе не пробраться бы им незамеченно. Узнал от Ивана, который зашёл на минутку домой. Он был без шашки, только на руке болталась плеть.

— Герой, гляжу, ты. С плёткой ходишь. Жених завидный, — сказал тогда Фёдор. Иван дёрнул начавшей волосянеть губой, вышел.

А через полчаса распахнулась дверь, ввалился в избу Кафтанов, отшвырнул поднявшегося было навстречу дряхлого Силантия, схватил Фёдора за рубаху на груди, тряхнул.

— Говори сразу: куда они скрылись? Не то белый свет кровью замутится! Тут они где-то, тебя видели с ними вчерась в темноте.

— Не знаю я… Кто это меня видел?

— Счас узнаем, знаешь али нет.

И бросил Фёдора под ноги сгрудившимся в дверях бородатым мужикам. Те подхватили его за руки и ноги, выволокли из избы, сдёрнули пиджак, рубаху, брюки, прикрутили к плахе вниз животом, плаху бросили на землю. «Всё, сейчас пристрелят, пристрелят…» — стучало у Фёдора в голове, когда его волокли по двору, срывали одежду. Он даже не мог сообразить, боится этого или нет, — так стремительно всё произошло. Он не мог догадаться почему-то, что его просто собираются высечь. А когда свистнула плеть и будто насквозь прожгла тело, он всё понял наконец и закричал:

— Что вы делаете, сволочи?! Что делаете?..

Но закричал не от боли, а от возмущения, от бессильного гнева. Этот гнев, кажется, и помог ему выдержать. Да ещё то обстоятельство, что неподалёку, поглаживая лошадиную морду, стоял Ванька и угрюмо глядел на Фёдора. Характер Фёдора и на этот раз сослужил ему неоценимую службу.

Секли его долго, старательно, в лохмотья изорвав спину, зад и ноги чуть не до ступнёй. Больно было только вначале, потом лишь гудела голова, будто её сжимали чем-то жёстким и горячим, сжимали до тех пор, пока она с хрустом не лопалась, сознание не меркло.

Приходя в себя, он первым делом слышал голос Кафтанова:

— Последний раз спрашиваю: куда они могли скрыться? Где притаились, сказывай!

Веки Фёдора распухли — то ли оттого, что и по лицу угодила плеть, то ли просто от мук, — видел он плохо. Но видел, что Ванька так же стоит, обнимая лошадиную морду, что за плетнём собралась толпа баб, мужиков и ребятишек, слышал, как бабы и ребятишки выли, а мужики галдели и волновались. «Теперь-то… и вовсе молчать надо, — мелькнуло у Фёдора. — Иначе куда потом от позора? Не выдержал, скажут, расслюнявился… Насмешками заедят. А с Ванькой, живой останусь, сведу счёты. Не забуду. Анна, интересно, где? Видит ли?»

Очнулся он в полной тишине, в какой-то белой пустоте. Он лежал так же на животе, спина горела огнём, перед глазами торчали железные прутья.