Гиперион. Падение Гипериона - Дэн Симмонс

– А потом?

– После пяти лет испытательного срока? Построят еще тысячи порталов. Я думаю, уже за первый год в статусе полноправного члена Гегемонии на планете появится двадцать – тридцать миллионов новых жителей.

– Двадцать – тридцать миллионов, – повторила Сири. Мерцающая картушка компаса бросала отсветы на ее изрезанное морщинами лицо. Все еще красивое. Вопреки тому, что я ожидал, на нем не было ни удивления, ни гнева.

– Но вы ведь сами станете гражданами, – сказал я. – Полная свобода перемещения по всей Великой Сети. Можно будет отправиться на любой из шестнадцати миров. К тому времени, возможно, и больше.

– Возможно. – Сири отставила пустую кружку. Мелкий дождик растекался струйками по стеклам рубки. Экран простенького радара в рамке ручной работы показывал, что море вокруг нас пустынно, шторм кончился.

– Это правда, Мерри, что у вас в Гегемонии живут в домах, находящихся одновременно на десятке планет? То есть дом один, а его окна выходят на десяток разных небес?

– Конечно, – сказал я. – Но далеко не все. Мультимировые резиденции могут позволить себе только богатые люди.

Сири улыбнулась и положила мне на колено руку. Тыльная сторона ладони была в темных пятнышках и голубых прожилках вен.

– Ты ведь очень богат, не так ли, корабельщик?

Я отвернулся:

– Еще нет.

– Еще нет, но скоро, Мерри, скоро. Сколько времени это займет у тебя, любимый? Меньше двух недель здесь, затем обратный путь в Гегемонию. Еще пять твоих месяцев, чтобы привезти сюда последние детали конструкции, несколько недель для завершения работ, а потом – всего один шаг, и ты уже дома. Богатый. Перешагнешь двести световых лет пустоты. Странная мысль… но где же была я? То есть сколько времени пройдет? Меньше стандартного года.

– Десять месяцев, – сказал я, – триста шесть стандартных дней. Триста четырнадцать ваших. Девятьсот восемнадцать смен.

– И тогда твое изгнание окончится.

– Да.

– И тебе будет двадцать четыре года, и ты будешь очень богат.

– Да.

– Я устала, Мерри. Пойду спать.

Мы запрограммировали румпель, включили сигнализацию и спустились вниз. Ветер снова усилился, и наше суденышко заскакало по волнам. Мы разделись в тусклом свете качающейся лампы. Я тут же юркнул под одеяло. До этого мы спали всегда по очереди. Я помнил наше прошлое Единение, ее смущение на вилле, и ожидал, что она погасит свет. Но Сири разделась как ни в чем не бывало и почти минуту простояла передо мной, спокойно опустив руки и лишь слегка ежась от холода.

Время заявило свои права на Сири, но не обезобразило ее. Она похудела, и неумолимая сила тяжести оставила свой отпечаток на ее теле. Я смотрел на проступившие сквозь кожу ребра и ключицы и вспоминал шестнадцатилетнюю девушку с ямочками на щеках и теплой бархатистой кожей. В холодном свете качающейся лампы я смотрел на ее дряблую плоть и вспоминал ту лунную ночь и белеющую в темноте девичью грудь. Я смотрел и гнал от себя мысль, что та девочка стоит сейчас передо мной.

– Подвинься, Мерри.

Сири скользнула под одеяло. Простыни были просто ледяные. Я выключил свет. Наше суденышко покачивалось на волнах в такт мерному дыханию моря. Уютно поскрипывали снасти и мачты. Утром мы будем снова забрасывать сети и чинить паруса, но сейчас – время сна. Под шум волн, разбивающихся о борт, я начат засыпать.

– Мерри?

– Да?

– Что будет, если сепаратисты нападут на туристов из Гегемонии или на переселенцев?

– Но ведь их, по-моему, выселили на плавучие острова?

– Выселили. Но что, если они восстанут?

– Гегемония пришлет сюда отряд ВКС, и он вышибет дурь из ваших сепаратистов.

– А если они атакуют портал… помешают его достроить?

– Это невозможно.

– Да, я знаю, но все-таки, что тогда?

– Тогда через девять месяцев «Лос-Анджелес» вернется с войсками Гегемонии, которые вышибут дурь из сепаратистов… из всех обитателей Мауи-Обетованной, кто встанет на их пути.

– Девять месяцев по корабельному времени, – поправила меня Сири. – Здесь пройдет одиннадцать лет.

– Так или иначе, они сюда прибудут, – сказал я. – Давай поговорим о чем-нибудь другом.

– Хорошо, – отозвалась Сири, но больше ничего не сказала. Я вслушивался в скрипы и вздохи корабля. Сири прикорнула у меня на плече, и дыхание ее было таким глубоким и ровным, что я подумал: она спит. Я уже засыпал, когда теплая рука Сири легла на мое бедро, потом скользнула выше. Я откликнулся на ласку, но не мог скрыть удивления. Сири шепотом ответила на не высказанный мною вопрос:

– Нет, Мерри, возраст ничего не меняет. По крайней мере не настолько, чтобы не хотеть близости и тепла. Решать тебе, любимый. Я приму любой твой выбор.

Я решил. К рассвету мы уснули.

Гробница пуста.

– Донел!

Шаркая ногами, он входит внутрь, и шелест его одежд эхом отдается от стен. Гробница пуста! Гибернационной камеры нет – по правде говоря, я и не ожидал ее увидеть, – но внутри нет ни саркофага, ни гроба. Яркая лампа освещает белые стены.

– Что за шутки, Донел? Что это такое?

– Это ее гробница, отец.

– Но где же она, черт побери, погребена? Под полом?

Донел вытирает пот со лба. Я вспоминаю, что речь идет о его матери. Но у него было почти два года, чтобы свыкнуться с мыслью о ее смерти.

– Тебе никто не говорил? – спрашивает он.

– О чем? – Гнев и смятение идут на убыль. – Меня примчали сюда прямо с посадочной площадки и сказали, что перед открытием портала я должен посетить гробницу Сири. Что еще?

– Мать кремировали согласно ее указаниям. Прах был развеян над Великим Южным Морем с верхней платформы семейного плавучего острова.

– Тогда для чего этот… склеп? – Я осторожно подбираю слова, чтобы не задеть Донела.

Он снова вытирает пот со лба и бросает взгляд на дверь. Нас никто не видит, но ясно, что мы все слишком затянули. Остальным членам Совета наверняка пришлось бежать по склону холма, чтобы присоединиться к почетным гостям на трибуне. Моя неспешная печаль сегодня хуже опоздания – она отдает театральщиной.

– Мать оставила указания. Они были выполнены.

Донел касается пластинки на стене, она скользит вверх, открывая небольшую нишу, в которой стоит металлический ящик. На нем мое имя.

– Что это?

Донел встряхивает головой:

– Личные вещи, которые мать оставила тебе. Все знала только Магрит, но она умерла прошлой зимой, ни слова никому не сказав.

– Понятно, – говорю я. – Спасибо. Через минуту я выйду.

Донел смотрит на свой хронометр: