Пробирная палата - К. Паркер

– Дядя Бардас, нет…

Сталь полоснула по живому, разрывая кожу, сухожилия и мясо.

– Спасибо, – инстинктивно сказал он и подождал – всегда считай до десяти, прежде чем сходить с места: еще один ценный урок, вынесенный из подземелий, – вслушиваясь в тишину, потом встал, опустил саблю и пошарил вокруг, отыскивая лампу.

К тому времени, когда появился свет, она была уже мертва: с перерезанной шейной веной долго не живут. На полу стояла небольшая лужа крови, а в ее глазах застыл страх: наверное, в последний момент она все же осознала, что хочет жить – он не раз видел такое. Рот был открыт, а нож Исъют отбросила, но, конечно, в темноте Бардас этого не заметил. Перочинный ножичек Теудаса рассек ей щеку, зрелище было малоприятное, но сама рана совершенно не опасная в отличие от той, которую она нанесла ему. Бардас задержал на ней взгляд. Одним из Лорданов меньше. Что ж.

Все продолжается, подумал он, все продолжается. И вот теперь у меня в палатке мертвая девушка.

Разумеется, она упала самым неподходящим образом, поперек кровати, испачкав всю ее кровью. Так что спать ему пришлось на стуле.

Он уже не помнил, был ли в его жизни хоть один день, когда вокруг не гремели требушеты, когда пыль не заслоняла небо, когда в мире торжествовали тишина и покой.

Ему вспомнилось одно место, обнаруженное им в детстве. Вся семья ушла из дома, взбудораженная нелепым и неподтвержденным слухом о появившихся на болоте гусях. Гусей, как и следовало ожидать, на месте не оказалось, но они наткнулись на землянику и грибы, которые дядя объявил съедобными. Как обычно в таких случаях, еды принесли больше, чем брали с собой, но дело не в этом. Они были единственной семьей, которая ела отдельно от всего клана. Это считалось странностью, причудой. Но не более того.

Он вспомнил пещеру: впрочем, назвать это углубление под скалой пещерой было преувеличением, но для десятилетнего мальчишки места вполне хватало, чтобы вообразить, будто он живет в доме, одном из тех странных, непередвижных сооружений, в которых жил Враг.

Пещера вспомнилась ему по той простой причине, что там у него появилось странное ощущение безопасности и надежности: стены были из камня и глины, а не из войлока. Тогда он впервые подумал о том, что хотел бы жить в доме. И у него все получилось, и он стал жить в доме, но затем пришел Враг (другой Враг, но тот же самый), и весь Эскатой вместе с его домом рухнул, провалился под землю.

Он вспомнил об этом еще и потому что в тот день, когда они ушли из племени, на лагерь напал Враг: в тот день убили мать Темрая и угнали большую часть стада, из-за чего зимой случился голод, ставший причиной смерти многих людей. Он вспомнил, как они вернулись в лагерь. Как увидели сгоревшие палатки, почерневшие столбы, валяющиеся повсюду тела, которых было так много, что их убирали целый день. Он нахмурился, накладывая ту память на то, что видел только что.

За долгие годы ему пришлось повидать всякого и в памяти отложилось больше, чем хотелось бы, но ведь шпиону это и надо. Он видит, запоминает, а потом делает то, что ему говорят.

Пещера оказалась там, где ей и надлежало быть – да и почему бы ей там не быть? – она была меньше, чем ему помнилось, но все же достаточно большая, чтобы укрыть его до утра и дать возможность поработать. Лошадь он привязал к терновому кусту – который тоже никуда не убежал, но давно засох, – после чего взял седельную сумку и забрался в темный тоннель.

Трут занялся не сразу, только с третьей попытки – уже начался дождь. Потом он зажег лампу и маленькую масляную плиту, принадлежавшую когда-то его дяде. Пламя тревожно подрагивало, грозя вот-вот погаснуть, но все же у него появились свет и тепло, позволявшие согреть руки. Большего ему и не требовалось.

Он вынул из сумки кусок мяса и посмотрел на него; затем достал маленькую деревянную коробочку, в которой хранилось самое ценное и загадочное сокровище его дяди. Это был нож с длинным и тонким лезвием.

Дважды подумай, потом отрежь.

Повторив про себя сию древнюю мудрость, он наметил место для первого надреза.

Работа была не такая уж трудная – снять кожу, вырезать кость, и он не раз проделывал подобное, но сейчас случай был исключительный, и ему хотелось не только восстановить природный навык, но и проверить себя. Лучше не допускать ошибок, чем исправлять их потом.

Доставшийся ему кусок представлял немало проблем из-за изгибов и не совсем обычных углов. Дяде часто приходилось выполнять работу куда более сложную, и он достиг в этом деле такого мастерства, что люди приносили ему охотничьи трофеи. Лосей, волков, лис, из которых получались коврики, одеяла, плащи – хотя как можно накрываться одеялом с головой волка, этого он не понимал. Он всегда любил наблюдать за тем, как ловко дядя срезает шкуру с костей, как получается из этой шкуры нечто, очень похожее на то, что было раньше, и одновременно совершенно другое. Его неоформившийся ум никак не мог разгадать загадку: каково истинное отношение между шкурой и тем, что под ней, и как это шкура может быть частью целого, если ее так легко отделить.

Одни мысли тащили за собой другие: о природе внешнего и внутреннего, о том, что находящееся под поверхностью способно определять форму этой поверхности, о том, что поверхностный слой защищает, хранит и маскирует то, что лежит под ним. Был один парадокс, особенно его забавлявший и заключавшийся в том, что бычья кожа, снятая должным образом, вываренная в воске и получившая определенную форму, способна стать надежной защитой, почти столь же эффективной, как стальная пластина. После долгих раздумий он пришел к выводу, что все дело в памяти – в отличие от стали кожа обладает памятью: сомни ее, и она снова вернется к прежней форме. Иногда он фантазировал. Что было бы, если бы в воске сварили человека? Тогда его кожа превратилась бы в броню, надежно защищающую от любого оружия. С другой стороны, практично ли это, создавать внешнюю защиту, убивая то, что внутри? Никто так и не догадался провести эксперимент, а потому теория оставалась недоказанной.

Раздумывая о вещах, одновременно далеких от того, чем он занимался, и близких по ассоциативному ряду, он довел работу до конца и получил наконец две части целого: кожу и кость. Он поднял глаза. В котле уже закипала вода, и он опустил кость в кипяток, чтобы выварить мясо и прочие мягкие ткани (на последней стадии ее нужно было выбелить и отполировать), потом разложил кожу и подтянул седельную сумку, в которой лежало необходимое: соль, травы и горшочек с медом. Соль он рассыпал густым слоем по внутренней стороне кожи, потом добавил щепотку трав и скатал кожу в плотную трубку, похожую на письмо, и наконец, срезав с краев горшка воск, снял крышку и опустил кожаную трубку в мед. Крышка стала на место, а он, разогрев над плитой кусочек воска, снова запечатал им горшок.