Совьетика - Ирина Маленко

Это наша заповедь – не капиталистическая, понимаете? Капиталист маму родную продаст – если сумма будет достаточная. А чтобы не мучали остатки совести, еще и уверит себя, что так для мамы будет даже лучше… Для Сонни не только мой, а даже и собственный его родной дом ничего не значит – он с радостью готов поменять его на больший по размеру и в более «шикарном» районе. А уж если его можно продать… Единственное, что его будет беспокоить – это как бы не продешевить! Когда он увидел мой дом на фотографиях, единственное, что его заинтересовало, это как мы там впрятером помещались.

Но во всех моих снах о доме все эти годы мы возвращаемся в него – -и бабушка, и Тамарочка,и дедушка, даже когда вокруг все разрушено, даже когда везде идут стройки и перестройки, – и остаемся там навсегда. Если бы я была верующей, я бы надеялась, что именно так и случится после моей смерти… Никакие райские яблоки не заменят мне мельбы из нашего сада!

Наверно, я все-таки не собралась бы с духом пойти туда, если бы не моя школьная подружка Алла Колесникова. Я не видела ее много лет. За это время она успела выйти замуж, родить сына и овдоветь; ее мама, которую я помнила веселой полной женщиной, стала похожа на живой скелет, и было видно, что ей осталось жить на этом свете недолго, хотя она была совсем еще не старая, а сама Алла была вынуждена уйти с любимой работы в детском саду и стать контролером счетчиков – от энергетической фирмы, где ее покойный муж работал когда-то электриком: только для того, чтобы ее с малышом, который был всего на несколько месяцев старше Лизы, после самоубийства Аллиного мужа не выселили из фирменного общежития…

Несмотря на все трагедии, Алла была по-прежнему размеренная и спокойная, какой я ее всегда знала. Приходила она в ярость только от одного – при имени Ельцина…

– А пойдем-ка, пройдемся, как раньше… – сказала она мне, излив душу. Это был как раз тот летний вечер, когда я чуть не подпрыгнула от того, что Алла на улице взяла меня под руку для прогулки (как мы всегда, испокон веков с нею ходили!) – из-за пагубного голландского влияния.

И мы пошли.

Чем ближе мы подходили к моему дому, тем больше мне становилось не по себе, хотя я старалась ей этого не показывать. Но когда я увидела вросшую в землю калитку, покосившийся такой дорогой мне деревянный силуэт, двухметровые заросли крапивы там, где мой дедушка высаживал картошку, запаркованные на моей любимой полянке «Камазы» нашего соседа- шофера -дальнобойщика и прыгающих по нашему саду мартышек, я покачнулась. Не знаю, что там было написано у меня на лице, но Алла здорово испугалась.

– Жень, ты что? Тебе плохо? – и подватила меня под руку еще плотнее. – Наверно, не надо мне было тебя сюда приводить. Пойдем, а?

– Нет, нет, я ничего, со мной все в порядке, – выдавила я, хотя мне хотелось разрыдаться. Около дома в полузаросшей канаве я разглядела что-то металлическое, тускло блестящее. Это была вырванная с мясом заслонка из нашей печки, которую я за всю свою жизнь никогда не могла открыть. Когда-то в детстве я буквально висела на ее металлической цепочке над лежанкой, но она была вмонтирована туда намертво. На лежанке я сама карандашом рисовала свой профиль, прижавшись к ней – и потом удивлялась, зачем это бабушка его стирает, ведь получилось так красиво… Кому и зачем понадобилось эту заслонку выламывать? Клад, что ли, искали, идиоты?

У меня потемнело в глазах. Перед мысленным взором вихрем пронеслось, как я молотком разбирала старую печку,когда дедушка решил, что нам нужна новая, поменьше. Как трудно ему было найти печника – это была вымирающая профессия. Какие вкусные пироги бабушка пекла в этой печке. Как в сильный мороз приходилось топить ее два раза в день вместо одного… А теперь там, значит, мартышки греются? И едят наши яблоки и груши? Какая ирония! И как то, что я увидела здесь, в самом дорогом мне на свете месте, похоже на все то, что произошло с моей страной, в которой отныне хозяйничают цирковые макаки…

Я бессильно опустилась на остатки украшавшего когда-то всю нашу полянку цикория.

Для меня именно этим, а не количеством иномарок и недвижимости, измеряется степень цивилизованности человека – не брать, что «плохо лежит». Не ломать что-то оставленное без присмотра потому что «оно все равно ничье». У меня самой просто не возникает такого желания: ломать кнопки в лифте и писать в нем, разбивать окна в чьем-то доме, если в нем не горит каждый вечер свет или отрывать доски от лавочек в парке потому что «в хозяйстве пригодится».

И дело не только в нашем доме и в том, во что превратили «освобожденные личности» полянку в конце квартала, называвшуюся у нас «голубыми лавочками», где гуляли бабушки с колясками и не так давно была настоящая детская площадка, с лавочками, сценой, качелями и бревном, по которому можно было ходить. Дело еще и в том, что у наших людей остались какие-то странные иллюзии насчет того, что «там»- на Западе – в этом отношении дела обстоят как-то по-другому… Когда даже ирландский премьер говорит: ''In my end of Dublin, if you park things too long they usually get vandalized.''

Дела обстояли по-другому как раз только в СССР! И могли бы обстоять по-другому и сегодня: для того, чтобы «коммунизм работал» необходимо было прежде всего каждому из нас изменить себя и постараться стать новым человеком – не указывая пальцами на других… Не так уж это и трудно. И не надо мне тут указывать на райкомы и Политбюро! А вы сами хотя бы попробовали жить как настоящий коммунист – прежде чем ждать, что вам лично социализм даст?

Я бережно вытащила медную заслонку из грязи. Алла не поняла, что это, но по моему лицу догадалась, что что-то очень для меня важное.

У меня больше не было сил смотреть на мартышек, захвативших мой дом, и я отвернулась. В конце заросшего огорода, совсем рядом с железнодорожной линией, гордо возвышался надо всей крапивой и репейником молодой сильный дуб. Дубок, посаженный мной на огороде из найденного в лесу проросшего желудя, когда я училась в первом классе… Живое свидетельство того, что посеянное не пропадает зря! И до чего же он был хорош – особенно в контрасте с тем, что его окружало!

Вид его вернул меня к жизни. Нет, мы еще поживем, еще поборемся, еще повыгоняем мартышек обратно в вольеры! Если мы не успеем на нашем веку это сделать, то это сделают наши дети и внуки. Главное – передать им эстафетную палочку. Рассказать им правду о том, что такое Советская власть.

… Когда-то на втором курсе, еще сама не зная, к чему привели меня мои отношения с Саидом, я возвращалась из Москвы домой под праздник. Электричка была так набита народом, что я в буквальном смысле слова стояла в тамбуре на одной ноге- для другой не было места. Меня сдавили со всех сторон. Я даже не почувствовала, что мне стало плохо, но народ вокруг меня вдруг закричал:

– Девушке дурно! Расступитесь, товарищи!

И хотя это было физически практически невозможно, люди наши действительно сразу попытались расступиться – насколько смогли.

– Милая, что с тобой?- склонилась над моим ухом чья-то голова – Воды, воды ей дайте…

Воды ни у кого не было. И тогда кто-то достал из сумки такой редкий и такой дорогой у нас в это время года свежий огурец, который он, видно, специально купил в Москве к праздникам – и с размаху отломил мне половинку….

– Ешь, тут воды 98%…

Вот что невозвратимое мы потеряли. Вот чего нет в «свободном» обществе, где даже спросить тебя, нужна ли тебе помощь, считается чуть ли не нарушением твоей свободы – падать в обмороки и умирать. Таких удивительных человеческих отношений и такой заботы друг о друге. И это не заменят никакие поездки на Багамы.

…Да, все в сравнении познается! Вы заметили, что отношение к Леониду Ильичу Брежневу сегодня совсем другое, нежели было на заре «перестройки»? Как ни вопят демократы, что мы «забыли все ужасы застоя», «очереди за хлебом» (пардон??), то, что «поездку за рубеж надо было согласовывать в райкоме партии», а в продаже «не было красной икры», на народ эти когда-то действовавшие как гипноз истеричные вопли уже не действуют.

Почему же совсем недавно Леонид Ильич и другие руководители ленинского типа нас так возмущали, а сейчас мы им благодарны за лучшее время в нашей жизни?

Дело вовсе не в том, что мы постарели и с умилением вспоминаем свое детство и юность. Дело не в том, что мы забыли о трудностях того времени. Причина – в том, что раньше, когда мы возмущались, мы сравнивали Леонида Ильича с коммунистическим идеалом руководителя, а сейчас – не с идеалом, а с реальными, буржуазными политиками. И сравнение получается, сами понимаете, в чью пользу….

Когда гневные обвинения в том, что руководитель великой державы имел, бессовестный, государственную дачу и спецпаек, раздаются из уст «владельцев заводов, газет, пароходов», то хочется сардонически смеяться им в лицо.

Несколько лет назад многие люди еще побаивались сказать вслух, что они действительно думают по поводу жизни при социализме в сравнении с прелестями «рыночной экономики» – из опасения подвергнуться обстракизму Людям внушили, что это моветон: если тебе нравится жизнь в годы застоя: значит, ты «безынициативен», «ленив», у тебя «совковый менталитет», и т.п. и т.д.