Русская революция. Большевики в борьбе за власть. 1917-1918 - Пайпс

В конце июня Голощекин — друг Свердлова и самый влиятельный большевик на Урале — отправился опять в Москву. Как пишет Быков, целью его поездки было обсуждение судьбы Романовых в ЦК коммунистической партии и в ЦИКе Советов65. Известно, что екатеринбургские большевики и, в частности, сам Голощекин хотели расправиться с Романовыми. Из этого можно заключить, что в Москве он просил полномочий, чтобы учинить над ними казнь. Ленин удовлетворил его просьбу.

Решение о расправе над бывшим царем, а возможно, и над его близкими, было принято, очевидно, в первых числах июля. Весьма вероятно, что это произошло на заседании Совнаркома вечером 2 июля. Два обстоятельства говорят в пользу данной гипотезы.

Одним из пунктов повестки дня этого заседания был вопрос о национализации имущества семьи Романовых. Для подготовки соответствующего декрета была назначена специальная комиссия66. Учитывая критическое положение, в котором находился в то время большевистский режим, вопрос этот вряд ли мог считаться неотложным, тем более что все Романовы, которые тогда жили в России, находились либо в тюрьме, либо в ссылке и их имущество уже давно было присвоено государством или распределено между крестьянами. Скорее всего, этот вопрос встал в связи с решением казнить Николая. Декрет, узаконивший национализацию имущества семьи Романовых, был подписан 13 июля, за три дня до убийства, но, в нарушение установившейся практики, опубликован шестью днями позже — в тот самый день, когда факт убийства был предан гласности67.

Другой аргумент, подтверждающий это предположение, заключается в том, что 4 июля, то есть сразу после заседания Совнаркома, руководство охраной императорской семьи перешло от екатеринбургского Совета к ЧК. 4 июля Белобородов направил в Кремль телеграмму следующего содержания: «Москва. Председателю ЦИК Свердлову для Голощекина. Сыромолотов как раз поехал для организации дела согласно указаний центра опасения напрасны точка Авдеев сменен его помощник Кошкин [Мошкин] арестован вместо Авдеева Юровский внутренний караул весь сменен заменяется другими точка Белобородов»*.

* Соколов. Убийство. См. фото №9 129 между с. 248 и 249. Помощник Авдеева A.M.Мошкин был арестован по обвинению в краже имущества императорской семьи.

Яков Михайлович Юровский, глава екатеринбургской ЧК, был внуком еврея-каторжанина, осужденного задолго до революции по уголовному делу и сосланного в Сибирь. Получил поверхностное образование, стал учеником часовщика в Томске. Во время революции 1905 года примкнул к большевикам. Затем провел некоторое время в Берлине и принял там лютеранство. По возвращении в Россию был сослан в Екатеринбург, где открыл фотоателье, которое, по рассказам, служило большевистской явкой. Во время войны прошел подготовку в качестве санитара, но с началом февральской революции дезертировал и, вернувшись в Екатеринбург, стал вести антивоенную агитацию среди солдат. В октябре 1917 года Совет Уральской области назначил его «комиссаром юстиции», а затем он перешел работать в ЧК. Это был человек вероломный, злобный, порочный во всех отношениях. В те дни людей такого типа тянуло к большевикам, и они становились первыми кандидатами для работы в тайной полиции. Основываясь на материалах допросов его жены и родственников, Соколов изображает Юровского как человека надменного, своенравного и жестокого68. Александра Федоровна, невзлюбившая его с первого взгляда, охарактеризовала его как человека «вульгарного и неприятного». Но он обладал несколькими важными для чекиста достоинствами: он был до щепетильности честен в обращении с государственным имуществом, безгранично жесток и довольно проницателен.

Первое, что сделал Юровский, приняв командование домом Ипатьева, — на корню пресек кражи. В этом был смысл с точки зрения безопасности, поскольку вороватых охранников легко подкупить, чтобы передавать через них письма в дом и из дома по каналам, неподконтрольным ЧК, и даже сделать их пособниками в случае бегства. В первый же день новый комендант велел членам императорской семьи предъявить ему все находившиеся у них драгоценности. Составив опись (в которую не вошло только то, что женщины тайно зашили в нижнее белье), он сложил драгоценности в ящик, опечатал его и разрешил пленникам хранить у себя, но затем ежедневно проверял его содержимое. Он также повесил замок на сарай, в котором хранился привезенный из Тобольска багаж. Николай, всегда предпочитавший думать о людях хорошее, счел эти меры заботой о благе семьи. Он записал в дневнике: «Юровский и его помощник сказали, что «случилась неприятная история в нашем доме; упомянули о пропаже наших предметов... Жаль Авдеева, но он виноват в том, что не удержал своих людей от воровства из сундуков в сарае... Юровский и его помощник начинают понимать, какого рода люди окружали и охраняли нас, обворовывая нас»*.

* Александра Федоровна в дневнике пишет, что 6 июля Юровский возвратил Николаю украденные у него часы.

Дневник императрицы подтверждает, что 4 июля внутреннюю охрану сменили. Николай решил, что новые охранники были латышами. Так же думал и капитан взвода охраны, которого допрашивал Соколов. Но в то время определение «латыши» широко применялось как термин по отношению вообще к иностранцам, поддерживавшим коммунистический режим. Соколов установил, что с пятью из десяти вновь прибывших Юровских объяснялся по-немецки69. Как удалось выяснить, это были венгерские военнопленные — частью венгры, частью натурализовавшиеся в Венгрии немцы*. Их привезли в дом Ипатьева из штаб-квартиры ЧК, располагавшейся в гостинице «Американская»70.

* На стене в доме Ипатьева Соколов обнаружил надпись, сделанную по-венгерски: «Verhas Andras 1918 VII/15 — Orsegen» (Андраш Верхаш 15 июля 1918 — Охранник) (Houghton Archive. Harvard University. Sokolov File. Box 3).

Это была расстрельная команда. Юровский разместил их на первом этаже. Сам он не стал переезжать в дом Ипатьева, предпочитая жить дома, где у него были жена, мать и двое детей. В комнате коменданта поселился его помощник Григорий Петрович Никулин.

7 июля Ленин распорядился, чтобы председателю Уральского областного Совета Белобородову установили прямую телеграфную связь с Кремлем. Это было сделано в ответ на требование Белобородова наладить такую связь «в виду чрезвычайной важности событий»71. С этого времени, вплоть до 25 июля, когда город был занят чехами, все переговоры Екатеринбурга с Кремлем по военным вопросам и по вопросам, касавшимся судьбы Романовых, велись по этому каналу, нередко — с помощью шифрованных сообщений.

12 июля из Москвы вернулся Голощекин с полномочиями привести в исполнение смертный приговор. В тот же день, выступив в Исполкоме, он сообщил об «отношении центральной власти к расстрелу Романовых». Он сказал, что первоначально в Москве собирались устроить суд над бывшим царем, но ввиду приближения фронта это неосуществимо. Поэтому Романовых надо расстрелять72. Исполком утвердил решение Москвы73. Таким образом, екатеринбургские власти брали на себя ответственность за смерть царя, сделав вид, что это чрезвычайная мера, необходимая, чтобы императорская семья не попала в руки к чехам*.

* В воспоминаниях Юровского, написанных в 1920 г. и опубликованных только в 1989-м, сказано, что шифрованный приказ об «истреблении» Романовых был получен 16 июля из Перми. Пермь была губернским центром, через который проходила связь из Москвы на всю Уральскую область. По свидетельству Юровского, приказ на расстрел был подписан Голощекиным в тот же день в 6 часов пополудни. (Огонек. 1989. № 21. С. 30.)

На следующий день, 15 июля, Юровского видели в лесах к северу от Екатеринбурга. Он искал место, где можно было надежно спрятать тела.

Члены императорской семьи ничего не подозревали, поскольку Юровский строго поддерживал в доме заведенный порядок и был внешне так заботлив, что завоевал их доверие. 8 июля (25 июня) Николай записал: «Наша жизнь нисколько не изменилась при Юровском». Действительно, в некоторых отношениях она даже улучшилась, так как теперь они получали все продукты, приносимые из монастыря, которые прежде разворовывала авдеевская стража. 11 июля рабочие установили решетку на единственном окне, которое открывалось, но это не вызвало у пленников удивления: «Конечно, боятся, что мы выберемся наружу или договоримся с охраной», — записала Александра Федоровна. Теперь, когда чекисты отказались от идеи спровоцировать попытку к бегству, Юровский стремился отрезать все возможные пути для настоящего бегства. 14 июля, в воскресенье, он разрешил священнику отслужить в доме обедню. Священнику, когда он уходил, показалось, что одна из великих княжон шепотом сказала ему: «Спасибо»74. 15 июля Юровский, немного разбиравшийся в медицине, сидел какое-то время у постели Алексея, расспрашивая его о здоровье. На следующий день он принес ему несколько яиц. 16 июля в дом пришли две уборщицы. Как они рассказывали впоследствии Соколову, пленники были в хорошем настроении, а девушки смеялись, когда им помогли застлать постели.