Маркус Вольф - Леонид Млечин

— Это чепуха, — уверенно ответил Вольф. — Офицеры особого назначения существовали с незапамятных времен. Это были сотрудники, которых мы хотели социально защитить. Им находили работу, но они сохраняли свое звание. Если по своей гражданской профессии они получали меньше, чем прежде, мы разницу доплачивали. Но то, что они составляли подполье на случай, если что-то произойдет, абсурд! Хотя бы потому, что до октября восемьдесят девятого года Мильке и предположить не мог, что случится нечто подобное. Существование такой подпольной структуры, новых вервольфов, я полностью исключаю.

— Своих разведчиков вы изображаете джентльменами в галстуках. Плохими неизменно оказываются другие.

— Это типично для разведывательных служб всего мира.

— Господин Вольф, вы публично назвали госбезопасность «сердцевиной аппарата подавления». А себя вы ощущаете совершенно невиновным?

— Что вы понимаете под виной? Когда я выступал на демонстрации 4 ноября 1989 года на Александерплац в Восточном Берлине, то сказал, что несу ответственность за то, что в течение нескольких десятилетий состоял в руководстве этого аппарата подавления.

— Вы утверждаете, что уже давно освободились от сталинизма. Почему же вы не выступали против тех решений, которые были вам не по нутру?

— Этот тот вопрос, который приходится ставить перед собой многим коммунистам: во имя чего мы вообще жили? После ухода со службы я пытался подвигнуть людей на общественную смелость и привнести мысль о необходимости перестройки и гласности в ГДР. Сегодня я понимаю, что уже было поздно. Десятилетиями я занимал высокое положение в системе. Как один из руководителей госбезопасности, я ощущаю свою ответственность за слежку за людьми и репрессии, но не в юридическом смысле. Я сделал для себя вывод, что больше не приму никакого поста. А в то время мне от разных людей поступали предложения взять на себя ответственность за всю госбезопасность.

— Кто хотел предложить вам этот пост? — заинтересовались журналисты.

— Некоторые члены Центрального комитета партии, когда генеральным секретарем стал Эгон Кренц. Двое из них были министрами. Они говорили: мы обязаны спасти страну, ты единственный, кто обладает авторитетом, достаточным для того, чтобы взять на себя руководство Министерством госбезопасности и не допустить худшего. Но я не принял бы этой должности не только тогда, но и десятью годами ранее.

— А что вы могли бы сделать на посту министра, чтобы не допустить худшего?

— Я, как и многие, верил, что в нашей стране можно провести перемены. Я добился для Главного управления разведки относительной автономии, и в этой сфере не очень-то позволял командовать. До сих пор убежден: то, что мы делали, не расходилось с конституцией и было необходимо для защиты законных интересов ГДР, защиты мира и социализма.

— А жестокость, с которой исполнялись ваши задачи?

— Что вы имеете в ввиду?

— Жертвы ваших операций.

— Кого вы имеете в виду?

— Например, секретарши в различных ведомствах ФРГ, на которых вы натравливали своих «ромео». Ведь ваши вербовщики психологически разрушали человека, чтобы превратить в послушного информатора.

— Но это клише, — поморщился Вольф. — Я не хочу делать вид, будто разведка следует правилам хорошего тона для благородных девиц. Но что касается методов вербовки, то вам следует побеседовать с представителями ЦРУ или БНД…

— То, что западные спецслужбы действуют подобным образом, не оправдывает эти методы.

— Я не оспариваю того факта, что использовались и интимные отношения…

— Ваши люди занимались шантажом.

— Каждый случай надо рассматривать отдельно.

— Христианский демократ Генрих Люммер, недавний западноберлинский сенатор, чью любовную историю пытались использовать сотрудники вашего Министерства госбезопасности, считает, что он стал жертвой шантажа.

— Если господин Люммер сотворил нечто такое, что позволило его шантажировать, то я не испытываю угрызений совести.

— Но согласитесь — это некрасивая история.

— А я и не пытаюсь создать впечатление, что это дело совершенно чистое. Я также сожалею, что в некоторых случаях всё закончилось трагически, что Гюнтер Гийом способствовал смещению Вилли Брандта… Но, как правило, с нашей разведкой сотрудничали по иным причинам. Совпадали интересы, прежде всего политические.

— Сколько людей служило в вашем управлении? Говорят, четыре тысячи.

— Не могу этого подтвердить. В мое время в Главном управлении разведки на оперативной работе было около тысячи человек.

— А на невидимом фронте?

— Фигурировали разные цифры — от трех до десяти тысяч.

— Так назовите подлинную цифру! И сколько их еще действует в ФРГ?

— Во-первых, после ухода из министерства я не располагаю достоверными сведениями. Во-вторых, не цифры важны. Значение имеют твои главные агенты, те, кто проник в аппарат правительства или в окружение ведущих политиков, кто получил доступ к секретной информации.

— И сколько таких главных агентов было в ваше время?

— Я бы назвал цифру от пятидесяти до девяноста. Скорее ближе к пятидесяти.

— По нашим сведениям, еще сейчас в составе федерального правительства в Бонне есть два министра, которые работали на МГБ. Ими занималось ваше управление?

— Об этом я впервые от вас слышу. Спросите у Герхарда Бёдена, начальника ведомства по охране конституции. Он обещал: «Мы их всех достанем».

— Должны ли все ваши бывшие агенты попасть под амнистию?

Вот это был очень важный вопрос для Маркуса Вольфа.

— Очевидно, что в ФРГ существуют разные точки зрения. Одни ожидают от бывших сотрудников МГБ, что они раскроют имена всех агентов разведки ГДР. По моему глубокому убеждению, этот путь ни к чему хорошему не приведет. Неуверенность и недоверие останутся. Никто не будет знать, все ли имена известны или кто-то не назван. Другой путь — освободить бывших сотрудников, в том числе еще и не выявленных, от наказания. И дать им возможность проявить свою лояльность по отношению к объединенной Германии. Это следовало бы сделать до объединения.

— Господин Вольф, вы рассказывали, что западные спецслужбы предлагали вам деньги за откровенность.

— Да, это так.

— Но последовали резкие опровержения!

— Да, я знаю. Герхард Бёден, глава ведомства по охране конституции, пренебрежительно сказал: да этот Вольф гроша ломаного не стоит…

— Тем не менее расскажите, кто к вам обращался и какие суммы сулили.

— Я приведу иной пример. Подчиненные господина Бёдена предложили моему недавнему сотруднику среднего уровня сумму в полмиллиона марок. Наверное, для Бёдена это нормальное дело — использовать бедственное положение, в котором находятся бывшие офицеры Главного управления разведки. Но этот человек воспринял предложение крайне болезненно и пытался покончить с собой.