Жюльетта. Том II - Маркиз де Сад

— Вырвать зубы! Отрезать язык! О, Жюльетта! — взвыл счастливый Корделли. — Да, я слишком поторопился разделаться с его родительницей. Но теперь мы исправим эту оплошность с сынком. Эй, вы, — он щелкнул пальцами, взглянув на палачей, — за работу!

В продолжение церемонии Корделли прочищал мне зад, во все глаза смотрел на убитую горем девочку, чья очередь должна была наступить позже, и его усердно пороли обе дуэньи.

Я должна отметить ловкость и мастерство, с какими орудовали подручные хозяина, а уж страдания жертвы и ее ужасающие пытки описать просто нет никакой возможности. Когда Корделли заметил, что с этим делом вполне справится один, он велел второму, с ног до головы покрытому засохшей кровью, сношать меня в вагину с тем, чтобы усилить свои ощущения, которые он испытывал в моем анусе. Всевышний не даст мне соврать, что я никогда не отступала перед самыми огромными членами, но натиск этого, друзья мои, причинил мне жуткую боль. Однако, хотя этот субъект был в высшей степени вульгарен, ужасные дела, которыми он себя запятнал, его бесцеремонность и сквернословие, а также содомистская приправа, которой угощал меня его господин, — все это очень скоро привело меня в экстаз, и я залила его член доброй порцией горячей спермы. Корделли, услышав мои восторженные богохульства, смешавшиеся с воплями жертвы, не выдержал, его семя прорвало все преграды, и оба моих отверстия заполнила липкая жидкость. Однако убийство мальчика еще не завершилось, и палач предложил сделать передышку.

— Ни в коем случае, — ответил итальянец и прокомментировал свои слова так: — Странные все-таки люди: они полагают, будто человека можно истязать только в возбужденном состоянии. А вот я — рациональный человек и могу с равным успехом делать это как в пылу страсти, так и с абсолютным хладнокровием. Природа наделила меня вечной жаждой крови, и мне нет нужды приходить в исступление для того, чтобы проливать ее.

После чего пытки продолжились.

Правда, желая оживить эту сцену, я вложила обмякший орган Корделли себе в рот, а Дюран начала подзадоривать его словесно.

— Знаете, Корделли, вашей жестокости, несмотря на размах, чего-то недостает.

— Я вас не понимаю.

— Как только вы совершаете очередной, потрясающий своей жестокостью поступок, все равно остается впечатление, что его можно было сделать еще более жестоким.

— Докажите, мадам.

— Это нетрудно. Позвольте мне самой организовать истязание последней вашей дочери, и я уверена, что вы увидите пытки, которые превосходят те, что подсказало вам ваше робкое воображение.

— Продолжайте, — сдержанно отозвался торговец.

— Посредством тех же самых приспособлений, которые здесь есть, — продолжала моя спутница, — ваш человек должен был аккуратно содрать с девушки кожу, после чего ее освежеванную тушу следовало выпороть колючими прутьями, затем натереть уксусом и это надо повторить семь раз. И вот когда все ее нервы будут оголены, в них надо вонзать маленькие, раскаленные докрасна булавки, а тело можно положить поближе к огню.

— Прекрасная мысль, Дюран, — одобрительно заметил Корделли, — однако предупреждаю: если это помешает мне получить наслаждение, вы испытаете такую же пытку на собственной шкуре.

— Я согласна.

— Тогда за дело.

Дуэнья подвела к нам самую младшую и самую прелестную из дочерей. Несчастное создание имело безупречную фигурку, великолепные золотистые волосы, лицо юной мадонны и глаза, которым позавидовала бы сама Венера. Блудодей захотел облобызать маленький изящный зад, присовокупив к этому несколько высокопарным тоном:

— Я должен последний раз почтить его до того, как моя злодейская рука сомнет эти розы. Признайте, друзья, что этот предмет поистине бесподобен!

Но скоро, вдохновляемый мыслью о предстоящих истязаниях, Корделли перешел от панегириков к жестокостям.

Два раза извергнувшись в предмет своей страсти, он покинул поле боя, чтобы полюбоваться со стороны на то, как более внушительные орудия его подручных будут терзать невинную девочку. Была предпринята первая попытка, но, как вы догадываетесь, успеха удалось добиться только ценой полного разрушения крохотного ануса. В продолжение мучительной операции хозяин содомировал одного из палачей, а другой в это время овладел вагиной ребенка, который теперь напоминал ягненка, попавшего в лапы двух разъяренных львов. Еще сильнее возбудившись этой картиной, распутник выбрался из зада первого палача и с ходу овладел вторым и, наконец, сочтя себя достаточно подготовленным к главному событию, дал знак начинать пытку, распорядительницей которой назначил Дюран.

И вновь мне не хватает слов описать страдания бедного ребенка, когда итальянец взял в руки связку терний и довольно быстро снял верхнюю нежную кожу. Но это было еще не все: порка продолжалась, скоро обнаружилось розовое мясо, тело жертвы непрестанно сотрясалось как в лихорадке, сквозь стиснутые зубы выступала пена, и раздавался сплошной вопль. Корделли заметил, что я, не отрывая глаз от прекрасного зрелища, ласкаю сама себя, оттолкнул мою руку и начал массировать мне клитор, но в следующую минуту снова увлекся истязаниями и поручил обязанности мастурбатора моей подруге. Я с готовностью откликнулась на ее ласки, и мы испытали три или четыре извержения во время экзекуции, которая продолжалась довольно долго и кончилась тем, что оказался снят весь кожный покров девочки без особого вреда для ее жизненно важных органов. Но ее положение немного осложнилось, когда в нервы начали впиваться раскаленные булавки. Крики жертвы стали громче и на целую октаву выше, и внешний вид ее сделался еще более возбуждающим. Корделли в голову пришла мысль совершить с ней содомию, это ему удалось и, не переставая совокупляться, он продолжал, одну за другой, вонзать свои булавки. Невыносимая боль в конце концов разорвала последние нити, на которых держалась жалкая жизнь, и девочка испустила дух, получив перед смертью обильную порцию спермы в свои потроха.

Вслед за тем убийца встал с самым невозмутимым видом и молча оделся; палачи последовали его примеру и вслед за своим господином и обеими дуэньями удалились и соседнюю комнату.

— Куда он ушел? — спросила я Дюран, ибо из живых в зале остались мы одни.

Она неопределенно пожала плечами.

— А что если он замышляет какую-нибудь пакость? Может быть, настанет наш черед?

— Значит мы получим то, чего заслуживаем.

— Я ничего не понимаю, Дюран. Как тебя угораздило прийти в этот дом, если ты почти незнакома с хозяином?

— Он очень богат. Меня соблазнило его золото, оно до сих пор не дает мне покоя. Я уверена, что эта скотина прячет свои богатства где— то здесь. Если бы только нам удалось убрать его с дороги и ограбить… У меня с собой есть порошок мгновенного действия. Все можно было бы сделать за один миг.