Под белым орлом - Грегор Самаров

— Разве я имею право желать чего-нибудь? — возразил Косинский. — А побороть горе не в человеческой власти, в особенности если это горе — потерянная любовь.

— Я не хочу, чтобы мой спаситель был несчастлив, — проговорил король. — Вы, несомненно, имеете полное право рассчитывать на мою помощь; поэтому скажите мне откровенно, что мучит вас. Впрочем, я лучше раньше сообщу вам, что я сделал и собирался сделать для выполнения своего слова, которое дал вам в Мариемонском лесу, когда моя жизнь была в ваших руках.

— Вы, ваше величество, сделали уже так много для меня, — воскликнул Косинский, — ваша милость ко мне необыкновенно велика. Моё сердце сжимается от боли, когда я думаю о Лукавском и Стравенском, а также и о тех несчастных, которым предназначены пожизненная каторга и тюрьма.

Лицо короля омрачилось.

— Будем говорить только о вас, — возразил он, проводя рукой по лбу, точно отгоняя от себя печальные мысли, — будем говорить только о моём спасителе, с которым я связан своим королевским словом. Я вам обещал сохранить жизнь и даровать свободу — это сделано; но избавить вас от изгнания было не в моих силах. Канцлер был непреклонен в этом отношении и находил, что оставить вас в Польше — значит нарушить основные государственные законы и подать дурной пример.

— Он прав, он конечно совершенно прав, — воскликнул Косинский, — но так тяжело уехать даже не простившись, оставить в полной неизвестности любящее сердце. Канцлер прав, но я всё же решаюсь просить вас, ваше величество...

— Выслушайте меня до конца, мой друг, — прервал молодого человека король. — Помимо жизни и свободы, я обещал вам покровительствовать вашей любви; я хотел просить у своего друга Лубенского руки его дочери Юзефы...

— Я был ослеплён, милостивый государь мой, — воскликнул с глубоким вздохом Косинский, — Как я мог рассчитывать на подобное дело? Нет, о таком счастье я не смею и думать... Я хотел просить вас, ваше величество, разрешить мне лишь одно...

— Я исполнил своё слово, — снова прервал Косинского король, — и надеюсь, что мне удастся расквитаться со спасителем моей жизни.

Косинский с недоумевающим видом смотрел на Станислава Августа, не понимая смысла его слов, не допуская и тени надежды в свою душу.

Король хлопнул в ладоши. Портьера над боковой дверью приподнялась, и на пороге показался Лубенский — высокий, сурового вида господин, смотревший на молодого человека мрачными, пронизывающими насквозь глазами. За ним следовала дрожащая и сконфуженная Юзефа.

Косинский вскочил, протянул вперёд руки и, шатаясь, отступил на несколько шагов.

— Юзефа, Юзефа! — прошептал он неуверенным голосом.

Ему казалось, что он видит пред собой призрак.

— Я просил у своего друга руку его дочери для вас, — с весёлой улыбкой продолжал король, обращаясь к нему, — я рассказал ему, как вы спасли меня, и той руке, которая уберегла его короля от смерти, он доверяет судьбу своей дочери, тем более что она призналась отцу, что может быть счастлива лишь с вами.

Косинский прижал руки ко лбу; он не мог всё ещё прийти в себя от этого неожиданного перехода от безнадёжного отчаянья к великому счастью. Он продолжал повторять дрожащими губами имя своей возлюбленной, которая улыбалась ему сквозь слёзы.

— Да, дело обстоит так, как изволит говорить его величество, — строго проговорил Лубенский. — Король возвращает вам честное имя вашего отца, уже было потерянное вами, в награду за то, что вы спасли его от опасности, в которую сами же и вовлекли. Его величество обещал вам своё покровительство в ваших сердечных делах... от меня зависит, чтобы королевское слово было выполнено, и я, как верноподданный своего короля, считаю своей обязанностью облегчить его величеству его задачу. Сознаюсь, что считаю эту обязанность очень тяжёлой для себя; но что делать? Моя дочь любит вас. Сделайте её счастливой! Замените ей отечество, которое она оставляет ради вас! Окажитесь достойным милости короля, не посрамите моего и своего имени!..

Станислав Август дружески пожал руку Дубенского, а Юзефа со слезами обняла своего отца. Затем она подошла к Косинскому, который, совершенно позабыв о том, что находится в присутствии короля, заключил в объятия свою невесту.

— Это уж слишком, — радостным голосом произнёс он, — слишком много милости и счастья!..

Молодая чета опустилась на колена пред королём и поцеловала его руки; взоры молодых людей красноречивее, чем слова, благодарили Станислава Августа за дарованное счастье.

— Я не могу вернуть вам ваши именья, — сказал король, — но мой друг Лубенский не потерпит, чтобы его дочь нуждалась, а вот это примите от вашего короля на чёрный день, — прибавил он, подавая Косинскому портфель с деньгами, лежавший на столе. — Вот я вам приготовил письмо, — быстро продолжал король, стараясь отклонить благодарность Косинского, — от здешнего папского нунция к секретарю папы в Риме; он окажет вам протекцию и доставит место при его святейшестве. А затем, — заключил Станислав Август, поднимаясь с места, — следуйте за мной, чтобы дать мне возможность вполне расплатиться с вами.

Король слегка облокотился на руку Дубенского и прошёл через большой приёмный зал и ряд примыкавших к нему комнат к маленькой часовне, находившейся в конце дворца. Юзефа и Косинский следовали за ним. Молодому человеку всё ещё казалось, что он видит сон, и только горячее пожатие руки его невесты напоминало ему о действительности. Все комнаты, через которые проходило общество, были пусты, только один самый преданный камердинер короля шествовал впереди и открывал двери.

В часовне горели свечи. Духовник Станислава Августа стоял у алтаря. Он сделал знак молодым людям опуститься на колена и после краткой молитвы начал обряд венчания, навеки соединявшего глубоко растроганных жениха и невесту.

— Теперь поезжайте с Богом, — проговорил король, когда венчание окончилось, — я буду молиться Господу, чтобы Он дал вам возможность со временем вернуться на родину и своими заслугами загладить свою вину пред государствам.

Косинский склонился к руке короля, и горячая слеза скатилась по его щеке.

— А что будет с Лукавским и Стравенским? — робко спросил он.

— Они не пощадили бы меня, — мрачно ответил король, — да и вас совершенно хладнокровно принесли в жертву своей безумной идее или тщеславию. Я не могу спасти их, но избавлю их от позорной казни; они