Духовидец. Гений. Абеллино, великий разбойник - Фридрих Шиллер

которые теснейшим образом обвили друг друга. Господь да благословит моего славного графа и возместит ему его несказанную ко мне любовь, на которую я ответил неблагодарностью!

Чувства переполнили меня и искали выхода. Я принялся всхлипывать, нарушив тишину, доселе сопутствовавшую моей поездке. Я заметил, что дон Бернардо сделал знак Аделаиде, она придержала несколько свою лошадь и склонилась ко мне. Однако, не найдя сразу слов, она какое-то время молчала в замешательстве.

— Что значит эта перемена в вашем настроении, дон Карлос? — спросила она наконец с некоторой строгостью.

— Я не вижу никакой перемены, мадам, — ответил я холодным и резким тоном, который не был, как у нее, искусственным, но шел искренне из глубины сердца. Казалось, эта женщина мне совершенно чужда, словно я никогда ранее ее не знал. Мое решение было принято, и о прочем я не заботился.

Моя холодность подействовала на Аделаиду. Впервые слышала она столь строгий тон из моих уст. Она была поражена и пыталась прочитать подсказку в едва заметных жестах дона Бернардо. Однако этот добрый человек ничего не мог ей посоветовать, и потому, как всякий, у кого совесть нечиста, она попыталась прикрыть покинувшее ее мужество дерзостью.

— Что это за ответ, дон Карлос? Никогда не слышала я ничего подобного из ваших уст. Что с вами? Что случилось?

— Как я уже имел честь вам ответить: ничего, мадам.

Она смягчилась, вероятно почувствовав мое подавленное настроение, и решила попробовать добром, прежде чем вновь прибегнуть к жестокости.

— Чего недостает моему милому супругу? Неужто он не хочет меня больше знать? — вопрошала она с притворной дрожью в голосе, протянув ко мне руку.

Но отныне она и в самом деле стала для меня ничем. Когда власть ее волшебства прошла, сердце мое почувствовало тяжкое разочарование. Я взирал на сию маленькую комедию как холодный наблюдатель. С величайшей вежливостью взял я простертую ко мне руку и, пожав ее искренне, как доброму старому знакомому, отпустил, хотя она хотела удержать меня за палец.

Моя учтивая холодность, чуждая какой-либо горечи, оскорбила ее сверх меры. Возмутившись, Аделаида пришпорила лошадь, но затем вновь удержала ее. Благородное животное споткнулось, всадница покачнулась, выронила поводья, и едва я успел подскочить, как она упала мне на руки.

Лошадь поскакала вперед, дон Бернардо, пытаясь нагнать ее, вскоре скрылся из виду, а я занялся своей супругой, которой сделалось дурно. Я протянул ей ароматную воду, после того как она вновь пришла в себя, усадил ее на свою лошадь и, взяв узду, пошел впереди.

— Простите меня, мадам, — сказал я, — что я перенимаю уздечку, но вы ездите теперь не так хорошо, как прежде.

Это замечание, глубоко вонзившееся ей в сердце, осталось без ответа. Однако я видел, как грудь ее стеснилась в приступе гнева, и лишь с трудом она перевела дыхание. Я не проронил ни слова на всем пути к замку, идя подле лошади, и даже когда краем глаза по движению ее шляпы замечал, что она внимательно на меня смотрит, не оборачивался к ней. Мы дошли до дома, я помог Аделаиде сойти с лошади и повел по лестнице. Когда мы были у ее комнаты, я открыл дверь, выпустил ее руку, поклонился и сказал:

— Хотя уже наступило утро, вероятно, вы желаете спать, — и, не дожидаясь ответа, оставил ее.

Она затворила тихо дверь прихожей, но дверь своей комнаты захлопнула с силой. Я пошел в сад, чтобы остыть. Вскоре услышал я, как дон Бернардо прибыл с пойманной лошадью. Он спросил настойчиво о маркизе, но она попросила с извинениями ему передать, что не может принять его. Он ушел, не повидавшись со мной.

Я не знал, как мне следовало теперь держаться с Аделаидой. Честь супруга, которую пристрастный и насмешливый свет делает зависимым от поведения женщины, — вопрос весьма щепетильный. Поскольку для серьезных подозрений у меня не было достаточно оснований, я почел за лучшее сообщить мое мнение маркизе намеком и как бы невзначай. Я положил пока оставаться спокойным, обходиться с Аделаидой как и прежде, но не допускать ее былой доверительности с доном Бернардо, однако наблюдать за их отношениями издали, ибо моя ревность не должна была преступать границы приличий. План в целом был весьма разумен, но я, к сожалению, недооценил слишком запальчивый характер Аделаиды, которая не выносила неопределенных и двусмысленных положений и стремилась к решительным объяснениям. Я же стремился избежать таковых, полагая, что в противном случае могу потерять равновесие.

Аделаида в свою очередь жаждала объясниться, и с такой горячностью, как если бы от этого зависело все счастье ее жизни. Я был убежден, что бедная женщина еще не вполне разобралась в собственных чувствах и, не видя в своих поступках ничего дурного, утверждает внутренне свою невиновность и сетует на мою несправедливость. Поначалу я заподозрил, что она заметила, как Розалия порой взглядывает на меня, и, желая мне отомстить, была занята более чем обычно доном Бернардо. Однако отказ маркизы принять его — не говорил ли он о том, что она с нарочитостью хотела подчеркнуть? И дон Бернардо не столь уж для нее важен, чтобы прервать ради него свою меланхолию?

В обычное время я пришел в обеденную залу.

Маркиза заставила себя долго ждать, и я, после того как дважды посылал за ней, а она так и не явилась, приказал, чтобы подавали, и в добром настроении и с хорошим аппетитом сел за стол.

Я не узнавал самого себя, столь много я переменился. Год назад при сходных обстоятельствах я пребывал бы в смятении и не мог бы проглотить ни куска. Но сегодня я был голоден как никогда. Не помышляя более об Аделаиде и вспоминая ночные приключения, да и Братство в целом как дурной сон, я всей душой пребывал с графом фон С**, которого в мыслях своих представлял со мною за одним столом и которому за милой дружеской болтовней доверительно предлагал стоявшие перед нами блюда.

Первая перемена была унесена, когда явился камердинер от маркизы и передал ее извинения за то, что она не вышла к столу. Я ответил, что прикажу повару накрыть обед в ее комнате. К счастью, я не успел этого сделать, потому что в залу вошла маркиза. Я не знал, пожалела ли она о своем посольстве либо последовала за слугой, чтобы слышать мой ответ. Я ответил на ее молчаливый поклон не вставая и вновь прилежно принялся за еду. Она отодвинула