Луна, луна, скройся! (СИ) - Лилит Михайловна Мазикина

Конечно, Марчин не был мне близким родственником, но… всё же он славный был парень. Надеюсь, его голова доскакала до Ядвиги. К сожалению, расчёску положить в комод никто не догадался — та, которой я пользовалась, осталась в куртке у Твардовского — и мне приходится кое-как приводить волосы в порядок пальцами. Я оставляю их распущенными — и так слишком долго собираюсь. Подумав, всё-таки подпоясываюсь ремнём с ножнами — а то иногда обстановочка меняется очень уж неожиданно.

Кристо обнаруживается на кухне, на первом этаже, активно жующим тушёную капусту со свининой.

— Доброе утро, госпожа Вайткус, — говорю я хозяйке.

— Добрый день, — усмехается та. — Только я «госпожа Вайткене», всё-таки. Хотите кушать?

— Да, спасибо.

Я сажусь напротив Кристо, и хозяйка, пожилая аккуратная дама, споро и ловко накладывает мне капусту, ставит передо мной тарелку, блюдечко с булочкой, кладёт вилку. Наверное, она годами кормила так детей, вернувшихся из школы — я испытываю вдруг укол острого сожаления по воспоминаниям, которых у меня никогда не было и теперь уже никогда не будет. Некоторые говорят, что, когда ты знаешь, что твоя мать тебя не любит — это очень больно. Нет, это… никак. Но чем больше общаешься с чужими матерями, тем сильнее становится чувство, что у тебя что-то украли, что-то очень важное и нужное. Как руку или ногу. Или глаза. По ощущениям это не как боль — как очень сильная растерянность.

— Скажите, пожалуйста, а кусок колбасы, который был у меня в кармане куртки, куда он делся? — спрашиваю я, берясь за вилку.

— Я его забрал, — отвечает Кристо по-галицийски (хотя в Польше говорят — «на галицкий манер»). — А тебе пора, м-м-м, подкрепиться?

— Нет, я на всякий случай спросила.

Капуста очень вкусная, а булочка — вообще как облачко из теста. И, что немаловажно, они без картошки. Наслаждаясь завтраком, я в то же время обдумываю, как объяснить Кристо, что концепция несколько изменилась и до того, как отловить Люцию, нам надо посетить несколько могил. Кажется, их осталось всего-то четыре или пять. Поскольку аргумент с замужеством уже израсходован, даже и не знаю, что придумать.

Наверное, стоит просто сказать правду. А если он не сделает из неё верных выводов — сам дурак. Пускай тогда хотя бы под ногами не путается.

— Никта-а-а! Ни-и-икта-а-а!

Наши крики давно бы мёртвого пробудили — конечно, окажись он достаточно близко от нас. Другой вопрос, что, насколько близко мы сейчас от мёртвой жрицы, неизвестно совершенно — я рассчитала место встречи с жалостливым дальнобойщиком примерно, а уж каким маршрутом меня Адомас выводил к шоссе… Кристо то и дело мрачно поглядывает на меня, и я жду, что он взорвётся или просто пробурчит: «Да какого чёрта мы вообще сюда припёрлись, зачем всё это нужно?» — и тогда я с достоинством отвечу: «Потому, что я обещала это умирающему», и буду отстаивать свою точку зрения, и отстою — ну, или пошлю господина императорского волка к дьяволу на тринадцать рогов, но Кристо не говорит ничего, стоически пробираясь через поваленные деревья и головеткие заросли.

— Никта-а-а! Ни-и-икта-а-акх-кх-кххх…

Это у меня не выдержало горло — сорвала. Не то, чтобы совсем, но:

— Отдохнём немного.

— Угу.

Мы выбредаем на что-то вроде крохотной полянки — просвет между деревьями, ростками и кустами, скидываем рюкзаки и садимся на очередное трухлявое бревно.

— Лес не бесконечен, рано или поздно выбредем или к ней, или к Ядвиге, — говорю я подохрипшим голосом. Кристо смотрит на меня, как на умалишённую, но снова согласно мычит. Некоторое время мы молчим, поглядывая по сторонам. Прервать неловкую тишину первая решаюсь я:

— Знаешь что самое смешное? Меня чуть ли не каждый встречный пытался убедить, что я — внебрачная дочь Ловаша Батори. Откуда только такие идеи берутся?

Конечно, про каждого встречного я слукавила: один раз мне намекнул поэт Лико, и ещё один пытался убедить Твардовский-Бялыляс, мир его праху — но, как говорится, «не украсишься — не покажешься».

— А! — на удивление равнодушно отзывается «волк». — Это Батори и пускает слухи. Точнее, по его просьбе этим Тот занимается.

— Ты серьёзно?!

— Ага.

— Зачем он это делает?!

— Ну… может быть, чтобы тебе репутацию не портить. Или чтобы люди не думали, будто одно из его приближённых лиц имеет отношение к цыганам — ты же знаешь этих венгерских дворян. Или романтики ради. Или опять какие-то интриги у него. Кто знает? В голову ему не заглянешь. Тем более, что дядя Мишка говорит, что ты и правда похожа на его дочь.

— В смысле? В моём происхождении всё-таки есть сомнения?

— Да нет же. Ты лицом похожа на Агнешку, и возраст у вас одинаковый — она тебя только на два месяца младше. Немудрено, что все подумали, что Два Стакана видел именно её. Стой… Ты ничего про неё не слышала? Пеко не рассказывал даже это?

— Э… нет.

— На похороны твоего отца приехала одна из твоих польских тёток, звали Ванда. Краля та ещё. Осталась с твоей матерью ещё на несколько месяцев, так за ней каждый вечер заезжал венгерский дворянин на машине, и уезжали они известно зачем. Ты представляешь, как наши оторопели, когда Батори выступил по телевизору как император? Это же он Ванду гулял. А она потом родила девочку, Агнешку, написала об этом маме твоей. Два месяца с тобой только разницы. Или три.

— А откуда вы знаете, что она на меня похожа?

— Так она потом несколько раз в Куттенберг приезжала.

— К моей маме?

— Нет, к отцу Ванды, деду своему. Это по бумагам отец у неё — шляхтич, а так — один «волк», он сейчас уже умер. Олек звали. Моему отцу был двоюродный брат, он же к нему в Куттенберг и ездил.

— В Куттенберге жил свой «волк»? Зачем же тогда моего отца упокаивали Пеко и твой отец?!

— А в то время Олека в городе не было, он сидел. В Загребе. Три года ему дали за пьяную драку.

У меня просто голова кругом идёт. Что же такое — все всё знают, а для меня самые обычные родственные связи оказываются откровением!

— Кристо, стой, слушай… Сейчас подумай и выкладывай всё разом. Есть ещё что-нибудь о каких-нибудь родственниках меня ли, Батори, или ещё кого, о которых все знают, а я отчего-то нет?!

Кристо честно задумывается. Наконец, говорит:

— Ну, это не все знают, но тебе, наверное, стоит. Ладислав Тот — внук Ловаша Батори. Агнешка ему, получается, тётка.

— Внук? — беспомощно переспрашиваю я. — Тот?

— Ага. Сын внебрачной дочери Батори.

— Ясно, — меня осеняет. — Зато я