Сэр Найджел. Белый отряд - Артур Конан Дойл

Дважды открывала она уста и дважды не произнесла ни звука. Наконец заговорила строго и сдержанно, словно боялась слишком непринужденных речей.

— Как это случилось так вдруг? — сказала она. — Еще недавно земная жизнь была для вас ничем. И вот вы переменились; может быть, еще раз переменитесь?

— Жестокая! — воскликнул он. — А кто причина этой перемены?

— И тут еще ваш брат, — продолжала она со смешком, будто не заметив его слов. — По-моему, в вас сказалась семейная черта Эдриксонов. Простите, я не хотела вас обидеть. Но в самом деле, Аллейн, это на меня свалилось так неожиданно, я просто не знаю, что ответить.

— Скажите мне одно слово надежды, как бы она ни была далека, одно доброе слово, и я буду лелеять и беречь его в своем сердце.

— Нет, Аллейн, это была бы жестокая доброта, а вы были мне слишком хорошим и истинным другом, чтобы я так безжалостно злоупотребила этой дружбой. Между нами не может быть более тесной близости. И безумие — мечтать о ней. Хотя бы по одному тому, что мой отец и ваш брат восстали бы против нее.

— Мой брат? Какое он к этому имеет отношение? А ваш отец…

— Слушайте, Аллейн, разве не вы учили меня хорошо и честно относиться ко всем людям, а значит, и к моему отцу?

— Вы правы, — воскликнул он, — вы правы, но вы не отвергаете меня, Мод? Вы оставите мне хоть один луч надежды? Я же не прошу ни залога любви, ни обещаний. Скажите только, что в вас нет ненависти ко мне, что когда-нибудь, в более счастливый день, я, может быть, услышу от вас и более ласковые слова.

Ее взгляд, устремленный на него, смягчился, и ласковый ответ был уже у нее на устах, когда снизу, со двора, донеслись хриплые крики, звон оружия и топот копыт. При этих звуках ее черты словно отвердели, глаза засверкали, щеки вспыхнули, она откинула голову и стояла теперь перед ним — огненная душа, воплотившаяся в теле женщины.

— Мой отец сошел вниз, — заявила она. — Ваше место подле него. Нет, не смотрите на меня так, Аллейн. Сейчас не время заниматься пустяками. Добейтесь любви моего отца, тогда все будет возможно. Только когда храбрый солдат выполнит свой долг, смеет он помышлять о награде. Прощайте и да хранит вас бог! — Она протянула ему белую, стройную руку, но когда он склонился над ней, чтобы поцеловать, девушка скользнула прочь и исчезла, оставив в его протянутой руке тот самый зеленый шарф, о котором тщетно мечтал бедный Питер Терлейк. Снизу снова донеслось ржание коней, и Аллейн услышал звон опускной решетки. Прижав шарф к губам, он сунул его за пазуху и со всех ног бросился к своему оружию, чтобы поскорее собраться и быть рядом со своим господином.

Хмурое утро наступило раньше, чем отъезжающих обнесли элем с пряностями и пожелали им счастливого пути. С моря дул студеный ветер, и по небу неслись разорванные облака. Обитатели Крайстчерча стояли, закутавшись, возле моста через Эйвон, женщины потуже затягивали платки, мужчины запахивали кафтаны, а по извилистой тропе со стороны замка выступал авангард маленького войска, и шаги воинов звенели на мерзлой земле. Впереди со знаменем ехал Черный Саймон на сухощавом и мощном сером в яблоках боевом коне, таком же выносливом, жилистом и закаленном в боях, как он сам. Позади него, по трое в ряд, следовали девять ратников, все — копейщики, они участвовали и раньше в сражениях с французами и знали дороги Пикардии, как луга своего родного Хампшира. Они были вооружены копьем, мечом и дубиной, а также квадратным щитом; в правом верхнем углу щита торчало острие, которым они могли колоть, как пикой. Для защиты на каждом воине была куртка ременного плетения, укрепленного на плечах, локтях и предплечьях стальными пластинками. Наголенники и наколенники были также кожаные со стальными скрепами, а перчатки и башмаки — из железных, прочно соединенных пластинок. Так, под звон оружия и топот копыт, они перешли Эйвонский мост, а горожане радостно приветствовали флаг с пятью розами и его доблестного носителя.

За всадниками следовали по пятам сорок лучников — все бородатые крепыши, с мишенями за спиной и с желтыми луками, торчавшими из-за правого плеча, — этим наиболее смертоносным оружием, до той поры изобретенным человеком; на поясе у каждого висел топор или меч, в соответствии с характером хозяина, а правое бедро прикрывал кожанный колчан, ощетинившийся гусиными, го-голубиными и павлиньими перьями. За лучниками следовали два барабанщика и два трубача в двухцветной одежде. Затем — двадцать семь вьючных лошадей, на которых были погружены колья для палаток, куски ткани, запасное оружие, шпоры, клинья, котлы, подковы, мешки с гвоздями и сотни других предметов, которые, как показывал опыт, могли понадобиться в разоренной и враждебной стране. Белый мул под красной попоной, которого вел под уздцы слуга, нес ночное белье сэра Найджела и его посуду. Потом шли еще два десятка лучников, десяток ратников и, наконец, тыловая охрана из двадцати лучников, причем в первом ряду высилась огромная фигура Большого Джона, а рядом выступал ветеран Эйлвард, и его потертая одежда и поношенные доспехи странно выделялись среди белоснежных курток и сверкающих кольчуг его сотоварищей. Из шеренги в шеренгу летел перекрестный огонь приветствий, вопросов и грубоватых шуток, на которые такие мастера западные саксы, и такими же любезностями обменивались марширующие лучники с глазевшей на них толпой.

— Hola! Гэффер Хиггинсон! — крикнул Эйлвард, завидев дородную фигуру деревенского трактирщика. — Видно, придется другим угощаться твоим хваленым светлым пивом, mon gar? Прости-прощай.

— Клянусь апостолом Павлом, не придется! — отозвался трактирщик. — Вы все высосали. Хоть бы каплю оставили в бочонке — да черта с два! Давно пора вам убираться отсюда.

— Коли твоя бочка пуста, значит, кошелек у тебя набит! — рявкнул Хордл Джон.

— Смотри, дед, сбереги для нас самое лучшее, когда мы вернемся.

— А ты, лучник, сбереги-ка свою глотку, чтоб было куда лить! — крикнул чей-то голос из толпы, и все захохотали над этой грубоватой остротой.

— Обещаешь пиво, обещаю и глотку, — спокойно отозвался Джон.

— Сомкнуть ряды, — приказал Эйлвард. — En avant, mes enfants! Ax, клянусь моими десятью пальцами, вон она, моя милочка Мэри с монастырской мельницы. Ma foi, да она же красавица! Adieu, Мэри, ma cheri. Мое сердце навеки принадлежит тебе. Затяни-ка пояс, Уоткинс, и расправь плечи, как подобает воину Белого отряда. Клянусь эфесом! Ваши куртки станут не чище моей, пока вы снова увидите Хенджистбери-Хед.

Отряд уже успел дойти до поворота дороги, а сэр Найджел Лоринг только еще выехал из своего замка; под ним был Поммерс, его рослый боевой конь, и когда по деревянному подъемному мосту загремели его мощные копыта, их грохот отдался громким эхом в сумрачном пролете. Сэр Найджел был по-прежнему в своей бархатной одежде мирного времени, в плоском бархатном берете с кудрявым страусовым пером, прикрепленным золотой пряжкой. Трем ехавшим позади него руженосцам казалось, что на голове у рыцаря не только перо птицы, но и ее яйцо, ибо сзади его лысина блестела, как шар из слоновой кости. При нем не было оружия, только длинный и тяжелый меч, висевший на луке седла, но Терлейк вез перед ним высокий шлем, увенчанный изображением дракона, Форд держал тяжелое тисовое копье с раздвоенным знаменем, тогда как Аллейну был доверен расписной щит. Леди Лоринг ехала на дамской верховой лошади по левую руку от своего супруга; она намеревалась проводить его до лесной опушки и время от времени повертывалась к нему своим резко очерченным лицом, задумчиво окидывая взглядом его снаряжение и доспехи.