Тайная жизнь Сталина - Борис Илизаров

В историческом пространстве облик вещей, людей и явлений решительным образом отличается от их облика в физическом мире (напомним – человек и его тень). В последнем, как известно, вещи существуют в трех измерениях и в четвертом – во времени. В историческом же пространстве они имеют особое измерение – ретроспективу. Ретроспектива – это не элементарно вывернутая наизнанку, то есть в прошлое, перспектива. Ретроспектива занимает промежуточное положение между способом существования в реальном времени (видимый мир) и в Вечности (в Боге). Как уже говорилось, в ретроспективе объекты никогда не исчезают, а могут быть лишь «забыты», то есть отодвинуты коллективным сознанием или непроизвольно вытеснены им в подсознание – в миф, в сакральное, в психоз. В отличие же от Вечности, где все достигает высшей точки и потому уже не нуждается в развитии, и где все обо всем знает и помнит, ретроспективные объекты постоянно развиваются, обогащаются и усложняются. Ретроспектива – это единственная форма и условие существования в историческом пространстве. Здесь без примера вновь не обойтись.

Гай Цезарь, родившись и натворив все, на что он был способен, с тем, чтобы надежнее войти в историю, войдя в нее, стал «жить» совершенно иной жизнью и живет ею уже более двух тысяч лет. При этом он становится все более исторической личностью. Как творение истории, он «насыщается» историзмом в том смысле, что все большее влияние оказывает на ход текущей век за веком общественной жизни. Можно даже сказать, что сейчас его образ, его гештальт намного богаче и мощнее, чем был при жизни. В самом деле, при жизни он с большим усилием добился того, чтобы стать правителем Римского государства и оказать влияние на его судьбу. Однако его историческое бытие, его «тень», его ретроспективу нельзя поставить ни в какое сравнение с жизнью телесной ни по силе влияния на умы людей, ни по охвату их количества, ни по географии, ни по времени воздействия. В Римской империи жило всего несколько миллионов, причем далеко не все даже слыхали его имя. Его действия прямо касались главным образом правящей элиты, армии, населения столицы, провинциальных властей. Но вот он убит. (Ах, эти «мартовские иды», о которых сейчас должен знать каждый школьник от Сиднея в Австралии до Якутска в Сибири!) С его именем началась гражданская война, в которую была вовлечена значительная масса населения. И с этого же мига началось его существование в новом качестве. Дальнейшее известно. Стоит лишь обратить внимание на то, что на его «тень», на его образ, на его гештальт равнялись не только русский царь Петр I, француз Наполеон I, австрияк Гитлер, грузин Джугашвили, итальянец Муссолини, но и целый сонм правителей во всех частях света. Он, в форме исторической «твари», постоянно живет в душах сотен поколений ученых и студентов, профессоров и домохозяек, писателей и артистов. Он бесчисленное количество раз воскресает, умирает, рождается и перевоплощается в душе читателя и зрителя, в душе актеров на сценах театров и экранах кино, телевизора. Сотни тысяч скульптурных и живописных портретов. И все это многократно воспроизводится различными эпохами и народами и не гаснет со временем, а лишь бесконечно наращивает и обогащает ретроспективу императора. Иначе говоря, гештальт Цезаря эволюционирует и разрастается. А это и есть форма доступной нашему разуму вечной памяти, но не Вечного покоя. Быть может, бесконечная инкарнация в социальной памяти человечества, в его субъективном историческом пространстве и есть та форма, которая предусмотрена Творцом в качестве предельного наказания смертному? Кто знает? Но тогда человеческая память не может быть только сферой наказания. Она должна быть еще и местом искупления и вообще – воздаяния. Уж не чистилище ли она на самом деле?

Ясно, что историческое пространство формируется не только специалистами, то есть историками, оно создается всем творческим потенциалом социальной памяти человечества. Тем самым человечество не только не дает Цезарю истаять во времени, уйти в Вечный покой, оно еще и отягощает его образ фактами и связями, о которых ни он, ни его современники даже не подозревали. Воистину все тайное, все тщательно скрываемое рано или поздно становится явным.

Ретроспективное воздействие исторического «Образа» на судьбы человечества трудно оценить без учета того, что при этом ставится: моральный плюс или минус. Но в любом случае оно огромно и не безобидно. Здесь кроется огромный соблазн для потенциального тирана и злодея любого калибра.

Иосиф Сталин только-только начал свой посмертный исторический путь. При жизни он панически боялся смерти и был готов на любые муки ада, только бы не уйти в Ничто. Но, несмотря на свои недюжинные умственные способности, несмотря на свое религиозное образование и воспитание, он никогда не задумывался над тем, что его (как и всех людей) ждет историческое «чистилище». И что там-то, в историческом пространстве, он будет полностью лишен своей знаменитой «стальной» воли. И что там он, как все смертные, может стать «игрушкой», простым «объектом» в чьих-то неподконтрольных и более сильных руках. Сильных не той беспрецедентной властью, которой он обладал при жизни сам, а просто самим фактом жизни после его смерти. На этом пути он пройдет через тысячи, миллионы человеческих душ и сознаний, и каждый будет его судить до тех пор, пока существует человечество. А это значит, что он никогда не уйдет в Ничто, в Вечный покой. Тем самым нет и не будет ни ему и ни ему подобным ни вечного забвения, ни Вечного покоя. Он получил то, чего хотел.

Обаяние зла: от культа живой к культу мертвой личности Сталина

Добро и зло как-то связаны со смыслом жизни.

Людвиг Витгенштейн

1. История и проблема морали

С прошлым надо «разговаривать». Оно мстит не за то, что мы его искажаем, преувеличиваем или умаляем. Оно жестоко мстит за то, что его замалчивают, не дают по его поводу высказаться. Обращение к прошлому, к оценке давних деяний, распутывание тайн – это одна из форм исповеди и покаяния, а исповедь может быть принята или нет. Когда она принимается, в обществе наступает момент разрядки, катарсиса, и оно освобождается от тяжкого груза, и даже омолаживается, и получает способность двигаться дальше. А двигаясь без оглядки дальше, оно вновь и вновь приходит к очередному выбору: то добра, то зла. Человеческая история – это не только история развития и накопления материальных и культурных ценностей, но и развитие, и накопление в себе на протяжении всей истории человечества доброго и злого.

С какого-то времени в европейской исторической науке мораль и история стали не совместимы. Может быть со времен Никколо Макиавелли? Не думаю. Он только открыто высказал то, в чем и до него были убеждены все, а именно: во имя общего народного блага государственный деятель (вождь, лидер) имеет право выйти за границы добра, справедливости, порядочности. Макиавелли всего лишь доказательно оформил древний тезис – силой зла обережем слабость добра: свое государство, своих граждан, их покой, культуру. Такова инстинктивная реакция любого человека на любую опасность, боль, страх. А ведь государство может быть преступным, граждане развращены, культура деградирована, «покой» обеспечен невинной кровью. Кто об этом не знает, в особенности те, кто заглядывает в анналы древних историков? Уже они понимали, что человек в истории ничто, «объект», и чаще всего объект мнимый, если он выведен из поля «добра – зла». Вспомним хотя бы библейские книги Царств, историю Маккавеев, труды историков Древнеримской империи или Византии периодов упадка. Тем не менее общечеловеческая практика задолго до Макиавелли всегда различала государственные и частные интересы и мораль. Так думали все вожди и большинство политиков, военачальников, крепостных, рабов, патрициев и самураев… (имя им легион) задолго до Макиавелли. Но в отличие от флорентинца, они были согласны и в том, что не только князья мира сего, но и они сами, люди обычные, ради сбережения добра-справедливости имеют право и волю совершать зло: око за око, зуб за зуб. Великий немецкий поэт И.В. Гёте посвятил свою лучшую поэму Мефистофелю, этому сверхчеловеческому гению зла, который не без лукавства представлялся: