Том 68- Чехов - Литературное наследство

писал Бунину, что целиком разделяет «полемический тон» первого варианта воспо­минаний Куприна, вынужденного на время прекратить работу: «То же случилось и со мной,—впечатления похорон еще не улеглись, и пишется все больше о людях, оскор­бивших Чехова своим присутствием над его могилой, чем о нем, о его светлой душе, полной любви, нежности, грусти, о его уме — тонком и остром» (Соч., т. 28, стр. 312). О пошлости и равнодушии публики, хоронившей Чехова, Горький хотел писать статью «Чудовище» (письмо Горького Е. П. Пешковой от июля 1904 г.— Там же, стр. 311).

Второй вариант воспоминании о Чехове, писавшийся одновременно с «Поединком», Куприн закончил не позднее сентября 1904 г. «Статью о Чехове вышлю на днях,— писал он Пятницкому.— К концу сентября повесть («Поединок». — И. К.У у меня будет непременно готова. Мне бы очень хотелось, все-таки, попасть в III том» (Архив А. М. Горького, ф. «Знания»). 23октябряон запрашивал Пятницкого о судьбе посланных ему рукописей «Памяти Чехова» и новых глав «Поединка», а также интересовался мнением о них Горького (комментарий Пятницкого к рукописи «Поединка».—ЦГАЛИ, ф. 240, on. 1, ед. хр. 2). «Куприн очень мило написал о Чехове,— сообщил тогда же Горький Е. П. Пешковой,— кажется, сборник будет весьма интересен» (Собр. соч., т. 28, стр. 326). В конце октября Пятницкий сдал статью Куприна в печать, а с 30 янва­ря 1905 г. оттиски «Памяти Чехова» уже рассылались издательством (Архив A.M. Горь­кого, ф. «Знания»). Тогда же статья Куприна вместе с мемуарным очерком о Чехове Бунина вышла в свет в составе третьего сборника товарищества «Знание»10.

Купринские воспоминания были сразу же выделены критикой из потока мемуаров о Чехове. «После очерка Вл. Г. Короленко У самым значительным изо всего, напе­чатанного по поводу кончины Чехова, представляются нам воспоминания г. Куприна,— писал в рецензии на третий сборник «Знания» Ф. Д. Батюшков.— Из ряда метко схва­ченных ...) черт, характеризующих различные свойства Чехова ...) отношение к людям приемов творчества получается крайне ценный материал для будущего биографа Чехова и исследователя его произведений» («Мир божий», 1905, № 3, «Биб­лиографический отдел», стр. 92, 91).

Разумеется, значение воспоминаний Куприна заключалось не только в точности и разносторонности его наблюдений. В условиях обострившейся накануне 1905 г. ли­тературной борьбы вокруг чеховского наследия особенное значение приобретало то, что Куприн выступал за правильное истолкование общественной позиции Чехова. Созданный им литературный портрет нарушал представление об аполитичном худож­нике, глубоко безразличном к вопросам «борьбы и протеста». Рисуя Чехова в центре «человеческого круговорота», жадно впитывавшим все, что касалось общественной жизни России, получавшим впечатления «из первых рук» благодаря неустанному личному общению с представителями самых разных социальных слоев страны, Куприн утвер­ждал, что Чехов жил большими «жгучими вопросами современности»: «...он волновал­ся, мучился и болел всем тем, чем болели лучшие русские люди». Для характеристики отношения Чехова к «глупостям русской действительности» (как приходилось имено­вать по цензурным причинам самодержавный произвол) Куприн в своем очерке впер­вые предал гласности письмо Чехова в Академию наук от 25 августа 1902 г. с отказом от звания почетного академика в связи с аннулированием выборов Горького. Куприн справедливо оценивал этот документ не только как акт личного благородства, но и как свидетельство большого гражданского мужествап.

Говоря в воспоминаниях о благожелательном и чутком отношении Чехова к мо­лодым писателям, Куприн воспроизвел, не называя имен, историю своего общения с Чеховым в ялтинский период. Под видом писем к одному начинающему автору он опубликовал письма к нему Чехова, а также ввел в текст очерка некоторые эпизоды, о которых писал Чехову сам (в письмах от мая и декабря 1901 г.). От литературного портрета Чехова, написанного Буниным, купринские мемуары отличала особая тепло­та и задушевность интонации. Очерк Куприна открывался лирическим зачином, в ко­тором отроческая грусть о разлуке с матерью перекликалась с переживаниями по поводу утраты Чехова.

В изображении Куприна Чехов предетавал человеком широких интересов, во­сторженным поклонником науки, внимательно следившим «за новыми путями, прола- гаемымй человеческим умом и знанием» (А. Куприн. Памяти Чехова.— «Чехов в воспоминаниях современников», стр. 499). Куприну была близка чеховская тема «сада», украшения земли свободным человеком и его «мысль о красоте грядущей жиз­ни», о гармоничном и полноценном бытии будущих людей.

В мировоззрении и творчестве Чехова Куприн подчеркнул такие близкие ему самому черты, как глубокий демократизм, уважение к маленькому человеку хорошее знание быта, психологии, языка самых различных слоев народа. Из чеховских требо­ваний к беллетристу Куприн не случайно акцентировал «объективность»письма,которая предполагает обязательное для художника уменье подняться над изображаемыми явлениями, «глядеть на них как бы с презрением, сверху вниз». Творческой манере Куприна был родствен тот «глубоко человечный объективизм», в котором Горький ви­дел отличительную черту произведений Чехова (М. Г о р ь к и й. По поводу нового рассказа А. П. Чехова «В овраге».— Соч., т. 23, стр. 317).

Сборник «Знания» с воспоминаниями Куприна вышел в свет в начале 1905 г., а в июле, в день годовщины смерти писателя, была опубликована вторая статья Куп­рина «Памяти Чехова» (А. Куприн. Памяти Чехова.— «Наша жизнь», 1905, № 140, от2 июля). Написанная автором «Поединка» в накаленной общественной атмо­сфере лета 1905 г., эта статья в яркой публицистической форме ставила вопрос о Че­хове и современности. Обозревая прошедший со дня гибели Чехова «чудовищный, кро­вавый, бессонный и безумный» год войны, Куприн писал, что действительность подтвер­дила правоту социальных обобщений художника: в японской катастрофе были повин­ны та страшная отсталость низов и паразитизм верхов, о которых говорили произведе­ния Чехова. «С мукденских полей и сопок бежали, топча друг друга, в безумной панике: чеховский мужик, оголодавший, одичавший, ослепленный тьмою и рабством; чехов­ский мещанин, развращенный жизнью городских окраин; чеховское милое, доброе, нелепое, вымирающее, слабосильное дворянство, чеховский чиновник, офицер, интел­лигент, разъеденные ничегонеделанием, выпивкой, винтом, сплетней, самохвальством, пустотой и бесстыдной ленью. И это Вершинины пускали пули себе в лоб на батареях, и его Астровы сходили с ума, подавленные ужасами кровавого побоища» (там же). Че­ховский социально-политический анализ Куприн уподоблял медицинскому диагнозу: «Он (Чехов), как врач, вооруженный громадным знанием, чуткостью, хладнокровным опытом и необычайной наблюдательностью, вдумчиво прислушивался к течению рус­ской жизни и рассказывал нам о наших болезнях: о равнодушии, лености, невежестве, грязи, халатности, мелком зверином эгоизме, трусости, дряблости» 12.

Куприн подчеркивал, что действительность «мрачного, тупого безвременья» опреде­лила краски чеховских полотен: «Нееговина, если эта русская.— й.Л"./жизнь в худо­жественном изображении выходила серой, тоскливой, низменной, неустроенной и дикой. Арестантского халата не напишешь кармином и берлинской лазурью». Не скрывая исторической ограниченности позиции Чехова, который «не доскаашал, что одряхлевше­му^...) больному всего нужнее недоступный