Жизнь моряка - Дмитрий Лухманов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мы все еще шли, почти не видя берегов. Слева сзади чуть-чуть маячил Буэнос-Айрес, и спереди справа скорее чувствовался, чем виднелся, низкий берег. Однако обставленный баканами фарватер был неширок и час от часу становился извилистее.
Сеньор Карузо, должно быть, никогда не водил парусных кораблей и, стоя на баке, танцевал, махал руками и бесился, когда уже бороздивший килем дно «Товарищ» не сразу слушался положенного на борт руля.
Мы скоро перестали ожидать команд Карузо и, подходя к бакану, означавшему поворот в ту или другую сторону, сами заблаговременно перекладывали руль. Таким образом, к моменту, когда Карузо начинал махать руками, руль был уже положен в нужную сторону.
Все шло гладко почти до самого вечера. Но вот в одном узком и мелком месте «Товарищ», несмотря на положенный право на борт руль, медленно пошел влево. Карузо начал кричать, махать руками вправо и рулевым «Товарища» и «Мирадору». «Мирадор» тянул вправо изо всех сил, став почти перпендикулярно к «Товарищу». Толстый проволочный буксир натянулся как струна и лопнул. И «Товарищ» неудержимо покатился влево, в сторону песчаной банки.
Карузо схватился за голову и полным отчаянья и ужаса голосом простонал:
— О, террибеле моменто!
— Из «Гугенотов» запел, — сострил кто-то на баке.
Завели новый буксир, попробовали оттащить «Товарища» за нос, за корму. Но все было тщетно. Корабль прижало всем левым бортом к песчаной банке.
«Мирадор» вызвал на помощь по радио второй буксир.
Наутро пришел «Обсервадор».
Оба парохода впряглись в «Товарища». Страшно было смотреть, как вытягивались стальные толщиной в руку буксиры и как точно приседали и вдавливались в воду пароходы. Но остовый ветер дошел уже до силы шторма, вода прибывала, и в два часа дня мы тронулись с места под крики всех команд.
Дорого взяли Миановичи за буксировку, но, наверно, они не ожидали, что им придется пустить в работу два самых больших буксирных парохода.
В четыре часа мы прошли узкий канал между островком Мартин Гарсия и отмелью.
Здесь мы расстались с «Мирадором». Дальше нас повел «Обсервадор».
К вечеру мы вошли в реку Парану.
Парана — неширокая, но глубокая река с сильным течением и бурной пенистой водой. Перекатов нет, и банок немного.
Берега ее невысоки, но обрывисты и сплошь заросли лесом. Кое-где виднеются домики фермеров, пристани, лодки. Встречаются речные и морские пароходы, идущие из Санта-Фе и Росарио. В общем, уныло, однообразно.
В десять часов вечера стали на якорь и простояли до рассвета. С рассветом тронулись дальше..
Теперь сеньор Карузо совершенно успокоился и весело болтал за нашими завтраками и обедами.
5 января после захода солнца мы увидали огоньки Росарио, а часов в десять вечера в виду города отдали якорь.
В девятом часу утра показались идущие к кораблю два катера: один побольше, на котором было много народу, другой поменьше, очевидно с властями.
По международным правилам, как судно, пришедшее из-за границы, здоровье экипажа которого еще не проверено медицинскими властями, мы подняли на фок-мачте желтый карантинный флаг.
С большого катера люди махали платками и шляпами. Это были репортеры аргентинских, уругвайских, парагвайских и бразильских газет.
Однако они не могли пристать к борту до тех пор, пока наше судно не осмотрено властями и не спущен зловещий желтый флаг.
Со служебного катера высадились власти во главе с супрефектом морской полиции, молодым франтоватым аргентинцем в военно-морской форме, и его адъютантом.
На этот раз осмотр прошел не так быстро, как в предыдущих портах.
По очереди вызывали в кают-компанию всех членов экипажа и сличали их наружность с описанием в анкетах и фотографиями.
Все обошлось благополучно.
Затем всю команду выстроили во фронт. Доктора начали щупать у каждого пульс и осматривать язык.
Наконец медицинский осмотр был окончен, карантинный флаг спущен, и репортеры бросились приступом на корабль. Защелкали фотоаппараты, засверкали серебряные и золотые «вечные» перья.
Мне пришлось сниматься и одному, и с супрефектом сеньором Бенавидецем, и с репортерами, и в группах с учениками. Требовали интервью, выпрашивали автографы без конца.
Очень растрогал нас один старый эмигрант из русских евреев, живущий уже лет сорок в Аргентине. Он поднес кают-компании на красном шелковом флаге хлеб-соль.
На флаге были вышиты тонкими серебристыми нитями серп и молот и надпись по-испански и по-русски: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!»
Многие привезли цветы, и наша маленькая кают-компания приняла нарядный вид.
Супрефект и его помощник завтракали на судне. Помощник, он же и адъютант, оказался англичанином, жуликом высшей марки и фашистом.
Видя нас в форме с галунами, он, очевидно, решил, что наши товарищеские отношения с учениками и командой только притворство, необходимое, по его мнению, в условиях службы на советском судне.
После завтрака он отвел меня и моего старшего помощника в сторону и прошептал, сверкая глазами:
— Я понимаю, господа, что ваше положение на корабле очень трудно, поэтому, прошу вас, не стесняйтесь и верьте, что вы найдете во мне друга. Если у вас между командой… ну, там что-нибудь такое… вы понимаете меня?.. вы только шепните мне, а я уж сумею научить их понимать настоящую морскую дисциплину…
Я ответил ему холодно:
— У нас на судне такая дисциплина, такая настоящая дисциплина, которую я желал бы видеть на всяком другом корабле.
Было трудно удержаться, чтобы не выбросить этого развязного фашиста за борт.
Перевод «Товарища» от якорного места к пристани, где он должен был начать выгрузку привезенного камня, был назначен в два часа дня. К этому времени к борту подошел небольшой буксирный пароход.
Подняли якорь и двинулись под буксиром вверх по реке.
Вдоль набережной стояли пароходы под разными флагами, среди которых было много греческих. Мы проходили мимо грандиозных зданий и пристаней нового ригорифико (холодильника). Его постройка обошлась в несколько десятков миллионов. Это гордость Росарио. Но, как все гордости прилаплатских республик, так и эта выстроена на деньги иностранных капиталистов, полновластно владеющих этими богатейшими странами.
Показались городские здания, церкви.
Вот между кормой бельгийского и носом английского пароходов назначенный нам причал — пустое место с большой черной цифрой 15 на гранитной облицовке набережной.
Но что это? По всей пристани цепью расставлены портовые полицейские, за ними гарцуют на лошадях конные жандармы в белых касках с широкими полотняными назатыльниками.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});