1917. Российская империя. Падение - Эдвард Радзинский

Они растут.

«Ольге минуло 9 лет – совсем большая девочка».

Ольга и Татьяна – эти имена часто вместе в дневнике. Вот они совсем маленькие. «Ольга и Татьяна ехали рядом на велосипеде». (Дневник Николая.)

«Ольга и Татьяна вернулись около двух… Ольга и Татьяна – в Ольгином комитете». (Из писем царицы.)

Ольга – блондинка со вздернутым носиком, очаровательна, порывиста. Татьяна – более сосредоточенна, менее непосредственна и менее даровита, но искупает этот недостаток ровностью характера. Она похожа на мать. Сероглазая красавица – проводник всех решений матери. Сестры называют ее «гувернер».

И две младших, столь же нежно привязанных друг к другу, – обе веселые, чуть полноватые, широкая кость, они – в деда: Мария, русская красавица, и добродушнейшая Анастасия… За постоянную готовность всем услужить они зовут Анастасию «наш добрый толстый Туту» («Наш добрый толстый тютька» – так это надо переводить с английского, на котором они часто говорят друг с другом). И еще ее зовут «шибздик» – маленькая.

Они не очень любят учиться (это видно по бесконечным ошибкам в их дневниках). Способной к учению, да и самой умной, была Ольга.

«Ах, я поняла: вспомогательные глаголы – это прислуга глаголов, только один несчастный глагол «иметь» должен сам себя обслуживать», – говорит она учителю Жильяру.

Фраза великой княжны!

Они спят в больших детских, на походных кроватях, почти без подушек, по двое в комнате.

Эти походные кровати они возьмут с собой в ссылку – они доедут с ними до самого Екатеринбурга, на них они будут спать в ту последнюю свою ночь. А потом на этих кроватях проведут ночь их убийцы.

Как и вся Семья, они вели дневники. Впоследствии в Тобольске, когда приедет комиссар из Москвы, они их сожгут. Останется лишь несколько тетрадей.

Я рассматриваю дневники Марии и Татьяны – в традиционных «памятных книжках», с золотыми обрезами, на муаровой подкладке. (В таких книжках мальчиком начинал дневник их отец.) Безликое перечисление событий: «Утром были в церкви, завтракали вечером с папа и Алексеем, днем ездили к Ане (Вырубовой) и пили чай…» (Из дневника Марии.)

Точно такой же дневник ведет Татьяна.

Дневник Ольги в простой черной тетради – она хочет даже в этом походить на отца. И опять: «Пили чай… Играли в блошки» и т. д. Но одно поразительно: все время – «мы». Они настолько вместе, что даже мыслят о себе, как о едином целом.

Очаровательная деталь: в дневниках девочек остались засушенные цветы – цветы из царскосельского парка, где они были так счастливы. Они увезли их с собой в ссылку и сохранили между страницами своих тетрадей. Сжегши почти все дневники, они переложили цветы в оставшиеся тетради как воспоминание о разрушенной жизни.

Я осторожно листаю страницы… Только бы не распались в прах эти цветы, засушенные когда-то девочками в последнее лето их беззаботной жизни.

Есть фотография в альбоме императрицы: она лежит на кушетке с запрокинутой головой, трагический профиль. Вокруг на маленьких скамеечках сидят дочери, на подушке на полу – Алексей. И девочки с обожающими улыбками смотрят на него.

Тонкий овал лица, светло-каштановые вьющиеся волосы с бронзовым отливом и серые глаза матери – маленький принц. Вечно больной принц…

– Подари мне велосипед.

– Ты знаешь, тебе нельзя.

– Я хочу играть в теннис, как сестры.

– Ты же знаешь, ты не смеешь играть.

И тогда, разрывая им сердце, он плакал, повторяя: «Зачем я не такой, как все?»

И девочки – свидетели и помощники матери во время его бесконечного страдания. В войну они станут хорошими сестрами милосердия.

Страницы их жизни… Блестящие балы, шумная жизнь света – как мало всего этого в жизни этих Первых Девушек России…

Но зато летом…

На яхте «Штандарт» они подошли к молу. В огромных белых шляпах, в белых длинных платьях они рассаживаются в открытые экипажи. И тронулась блестящая вереница колясок…

Свершилась мечта Аликс: на месте того несчастливого дворца, где скончался Александр III, где чуть не умер сам Николай, – возвели это чудо. Белый дворец в итальянском стиле: под окнами расстилалось море. Они будут вспоминать этот рай в сибирском заключении, в промерзшем доме.

В Ливадии они много фотографируют друг друга: вот Алексей – и рядом его любимый спаниель. Спаниеля зовут Джой (Шут).

У них у всех были любимые собаки. У Анастасии – кингсчарльз. Крохотная собачка, которую подарил сестрам в госпитале раненый офицер. Ее можно было носить в муфте.

Рассказывает Михаил Медведев (сын чекиста, принимавшего участие в расстреле Семьи): «Отец вспоминал: когда в грузовик укладывали трупы, он руководил этой погрузкой. Труп маленькой собачки выпал из рукава костюма одной из великих княжон…»

Здесь, в Ливадии, Ольге исполнилось 16 лет. Она была назначена шефом гусарского полка. Вечером был бал. Играл оркестр военных трубачей. С белокурыми волосами, в розовом длинном платье, она стояла посреди залы. И все гусарские офицеры, приглашенные на бал, были влюблены в нее.

В тот вечер она впервые надела свое бриллиантовое ожерелье.

На каждый день рождения бережливая Аликс дарила дочерям одну жемчужину и один бриллиант. Чтобы в 16 лет у них составились два ожерелья.

Зиму Семья проводит в Царском Селе – старом любимом Александровском дворце.

Все идет отлаженным Аликс порядком: в 2 часа она выходит из комнаты с детьми: прогулка в коляске. Она не любит ходить, у нее слабые ноги. Она выезжает в какую-нибудь дальнюю церковь, где никто ее не знает, и там усердно молится на коленях на каменных плитах. В 8 часов – обед. Выходит Николай… Аликс в открытом платье с бриллиантами. В 9 часов она поднимается наверх в детскую помолиться с Алексеем. Николай уходит в кабинет писать свой дневник. Вечером – традиционное чтение вслух.

В золотой клетке, где живет Семья, веками ничего не меняется. Как описывает подруга: во дворце та же мебель, что при прапрабабушке Екатерине Великой, ее душат теми же духами, и те же скороходы в шапочках с перьями…

Он выплывает из небытия, Александровский дворец. Сейчас мы увидим его глазами французского посла в России Мориса Палеолога:

«Александровский дворец предстает передо мной в самом будничном виде… мою свиту составляет скороход в шапочке, украшенной красными, черными и желтыми перьями. Меня ведут через парадные гостиные, через гостиную императрицы по длинному коридору. В нем я встречаюсь с лакеем в очень простой ливрее, несущим чайный поднос. Далее открывается маленькая внутренняя лестница, ведущая в комнаты августейших детей: по ней убегает в верхний этаж камеристка».

Возможно, эта камеристка, убегавшая в верхний этаж, и была Елизавета Эрсберг.

Комнатная девушка Елизавета Эрсберг

Однажды я получил письмо: «Пишет Вам Эрсберг Мария Николаевна…»

Каюсь, вздрогнул… Это была фамилия комнатной девушки в Царской Семье, разделившей с ними изгнание.

«Мой дед Николай Эрсберг – дворцовый истопник при Александре III. Топил печи в Аничковом и Гатчинском дворцах, в Зимнем. Во время крушения царского поезда под Борками получил травму и умер в 1889 году. Его дочь, младшая сестра моего отца, Елизавета Николаевна Эрсберг (родилась 18.09.82 г. – умерла в блокаду 12.03.42 г.), окончила Патриотическую гимназию и была выбрана матерью Николая Марией Федоровной в комнатные девушки. Прослужила верой и правдой с 1898 года по май 1918-го…

Когда Семью должны были отправлять в ссылку в 1917 году, Государыня собрала всех служащих и объявила, что была бы рада, если бы кто-то из них захотел служить и в изгнании. Но поскольку была полная неизвестность, жалованья не обещала. Елизавета, движимая чувством долга и привязанностью к девочкам, решила ехать… На плане Александровского дворца в Царском Селе помечены по принадлежности все помещения. Существует на нем комната моей тетки Елизаветы. Когда в первый раз я была во дворце в 1932 году в сопровождении отца, вся обстановка была там «как в момент отъезда хозяев» (так сказал отец). Спальня Николая и Александры с эркером и гортензиями, любимым цветком Александры. Кровати железные, с гнутыми украшениями в изголовье – такие были и у нас в доме. В изголовье обилие икон от среднего размера (домашних) до малюсеньких медальончиков, а также фарфоровые пасхальные яйца с изображениями святых. Наверху в детской – лошадка Алексея…

Тетка рассказывала: в ее обязанности входила уборка детских комнат, составление гардероба, а когда девочки подросли, она учила их рукоделию. Тетка неотлучно находилась при девочках и при поездках Семьи в Крым… Когда началась война, Елизавета обучала девочек уходу за больными. Девочки трудились в госпитале медсестрами и санитарками, вместе с ними трудились все горничные и комнатные девушки. Коллектив самодеятельных медиков возглавляла Государыня…

По рассказам тетки Елизаветы, дети были скромные и трудолюбивые. Самыми безропотными были Таня и Настя. Ольга, старшая, была немного набалована, капризна, могла и полениться, а Таня и Настя всегда были при деле – все шили и вышивали, даже комнатку свою убирали. Отец уделял детям внимания больше, чем мать. А.Ф. часто лежала с мигренью, или ссорилась с камеристками, или занималась со скупщицами старья с Александровского рынка (государыня велела продавать старые или немодные вещи старьевщикам, причем перламутровые пуговицы перед продажей меняли на костяные или стеклянные)… Около 1905 года у Елизаветы появилась помощница, тоже комнатная девушка, Анна Степановна (Стефановна) Демидова. Она очень подружилась с Елизаветой и ее семьей. Даже стала невестой моего отца, в ту пору чиновника железнодорожной инспекции госконтроля. Он служил под началом статского советника Владимира Скрябина, родного брата Вячеслава Скрябина-Молотова – будущего сталинского премьер-министра.