Кто ищет, тот всегда найдёт - Макар Троичанин

И вдруг, как гром среди ясного неба: «Вас вызывает…», нет, не Таймыр, — если бы! — а опять неугомонный Дрыбодан. До чего мстительный, никак не хочет мне простить демарша на конференции, поставившего под сомнение всю разработанную им геофизическую стратегию экспедиции. А тут ещё провал с оглушительным треском на Детальном-1… Приезжаю, окоченев в продуваемом и промерзаемом автобусике, в дырявых башмаках, как цуцик, ноги еле сгибаются, зубы выбивают похоронную дробь, и слова вымолвить толком не в состоянии. На этот раз Антушевич зовёт в свой уютный кабинетик, но как только вижу сидящего у окна своего злого демона, весь уют исчезает, и кабинетик превращается в угрюмую пыточную камеру. Кое-как поздоровался и даже получил ответ и приглашение сесть у стены, где обычно усаживают допрашиваемых и истязаемых.

— Что за материалы вы передали, — начинает кот Игнасий, — в геологоразведочную экспедицию?

Понятно стало, на чём будут ловить мышь коты, но зачем — неясно. Объясняю кратко, что по настоятельному требованию Короля передал некоторые материалы по Угловому.

— Какие? — расставляет лапы кот Орест.

Осторожно пищу:

— Схему интерпретации и объяснительную записку, — и осторожно отступаю от когтистых лап. — Никакой первичной документации, никаких физических полей и графиков и никаких секретных материалов не передавал. — Мышка не хочет в мышеловку, а коты не отступают:

— Вы не имеете права самостоятельно без разрешения экспедиции передавать любые материалы в стороннюю организацию, — выпустил когти кот Орест.

Мышь заметалась:

— Я этого не знал.

— Немедленно заберите и срочно доставьте нам, — поднял лапу и кот Игнасий.

Я сразу представил, как, вихляясь, иду к Королю, становлюсь на колени и слёзно выпрашиваю переданный навовсе опус, а он, глядя на меня сверху вниз с высоты своего низкого роста, двумя пальцами брезгливо берёт и отдаёт куцые материальчики и властно показывает на дверь, не желая больше знаться с несолидным трусливым соратником по умножению богатств недр необъятной Родины.

— Без вашего письменного требования я этого не сделаю. — И точка! Хватайте, грызите!

Дрыботий резко поднялся, очевидно, удовлетворённый финалом игры в кошки-мышки, приказал, не глядя на сжавшуюся мышь:

— Пишите объяснительную, — и вышел.

Антушевич бесцельно зашарил по столу руками, тоже давая понять, что открытая игра закончена.

Выхожу из уютной мышеловки, всего так и колотит. За что? Разве я что знал об их дурацких правилах? Шпац, скот, ни слова не сказал, не предупредил. Когда, наконец, меня избавят от должности стрелочника? Или она мне на роду написана? Раздражённый, вламываюсь в производственный отдел, прошу у Стёпы лист бумаги и на краешке свободного стола мараю сверху крупно: «Объяснительная», а много ниже — мелко: «О том, что передавать любые материалы в стороннюю организацию нельзя, я не знал», и скромная подпись: «Лопухов». Подумал, подумал, но фирменной закорючки не поставил, обойдутся.

— Где это вы такого техрука себе откопали? — кривится Стёпа, вызывая на доверительный разговор. — Ничего не знает, ничего сама не может.

— Не смей, — ору в ярости, — клепать на нашего технического руководителя! А то я такого скажу о вашем — уши завянут! — Ошарашенный Гниденко и пасть раззявил, не понимая, какая муха меня укусила. А я уже на выходе. Влетаю к Антушевичу, кладу, прихлопывая, листок на стол.

Он пробежал глазами и злорадно изрекает:

— Незнание законов не освобождает от ответственности.

А я ему, оборзев от беззакония:

— Спасибочки за разъяснение, гражданин начальник, — и выбежал в коридор. Пру по гадюшнику, ничего не видя, ничего не слыша, с единственной мыслью: поскорее выскочить, вдохнуть чистого воздуха и дать дёру подобру-поздорову на обратный автобус. Сразу разогнался было, как из открытой форточки орёт секретарша:

— Лопухов! Зайди к начальнику. — Ничего не поделаешь: на вызов начальника надо не только идти, но и ползти, если идти не в состоянии, как я сейчас. Чем-то он порадует? Чем ещё, как не добавленной нахлобучкой.

Захожу, робея, в большой кабинет босса.

— Можно? Здравствуйте.

— Здравствуй, — выходит из-за стола и даёт пожать руку. Мягко стелет — каково-то будет спаться? — Садись, — показывает на стулья у длинного приставного стола совещаний. Ясно: совещаться будем, как я дошёл до жизни такой. Сам садится напротив и пытливо смотрит на меня. — Досталось?

Хмычу:

— Терпимо.

А он вдруг как обухом по балде:

— Похоронил?

Я не сразу и допёр, о чём он.

— Ага, — отвечаю односложно, растерявшись.

— Настоящий был мужик, — хвалит начальник бывшего конюха, а у меня от нервного срыва дыхательный спазм прорвался и слёзы на глаза чуть не выступили, еле сдержал слабость. — Приходил ко мне, — объясняет, откуда знает профессора, — сразу после конференции, когда ты бучу устроил. Тогда мы долго, много и хорошо поговорили. Обо всём… — он ненадолго примолк, вспоминая, наверное, редкий хороший разговор. — И о тебе — тоже. — Вот тебе на! Ай, да Радомир Викентьевич! Меня приезжал защищать и ни гу-гу! Вот почему были непонятные звонки от Ефимова, так насторожившие бдительного Шпацермана. — Хвалил! — Он пересел за свой стол: неофициальная часть закончилась, начиналась — официальная. — А ты не оправдываешь характеристики прекрасного человека, поручившегося за тебя — выговоров нахватал, очередной зреет, — и показывает, приподняв, какую-то бумажку. Что в ней, не знаю, но предполагаю, что Дрыботий заранее состряпал приказ о награждении. — А вот, полюбуйся, и ещё про тебя, — достаёт из ящика стола и толчком отправляет по гладкой столешнице бумагу, которая, шипя и вздыбаясь, ложится прямо против меня. Читаю: «Заявление. Мы, нижеподписавшиеся…» — ба! знакомые всё фамилии: Хитров, Сухотина, Зальцманович, Кравчук и др., а выше перечислены все мои примечательные достоинства и даже те, о которых я не подозревал. Особенно поразили и озадачили «белогвардейские замашки». Нижеподписавшиеся на основании вышеперечисленного просят не назначать меня техруком. — Что скажешь? — спрашивает Сергей Иванович. А что сказать? Со мной и так всё ясно как божий свет.

— Со стороны, — соглашаюсь, — виднее. Вы не подскажете, — спрашиваю прилежно, — что определяют «белогвардейские замашки»? — и возвращаю обстоятельную кляузу дорогих товарищей.

— Рассказывай по порядку, — приказывает начальник, — чем ты им так насолил, что они вынуждены, — поднимает донос, трусливо свернувшийся вдвое, — писать такие заявления?

Быстренько пытаюсь собрать разбежавшиеся в обиде и недоумении мыслишки. Чем? Да ничем! Разве, вот, только:

— Я категорически против, — начинаю перечислять и свои весомые претензии нижеподписавшимся, — бесполезных зимних топоработ, фактически превращённых Хитровым в охоту на пушного зверя, — Ефимов крякнул и что-то пометил у себя в блокноте. — Сухотина, — разгоняюсь в клёпе, — слишком много времени и сил уделяет партийной работе, в том числе, райкомовской. Я вообще считаю, что общественная работа должна производиться в нерабочее время или с разрешения руководителя, — Ефимов хмыкнул, но ничего не записал. — Сарнячка, — продолжаю…

— Кто? — переспрашивает начальник.

— Ну, Зальцманович, — расшифровываю кличку, — претенциозно считает, что ей вообще начисто противопоказана полевая жизнь и полевые работы, а я думаю, что каждый инженер обязан отмолотить с прибором хотя бы по месячишку в сезон. Кравчуку я, извиняюсь, — совсем распоясываюсь, — набил морду за оскорбление «врага народа» Горюнова. Можно и ещё при желании что-нибудь припомнить…

— Достаточно, — останавливает нахмурившийся шеф. — До этого заявления я склонялся назначить техруком тебя…

— Избави бог! — с ужасом картинно отшатываюсь на спинку стула. — Я присоединяюсь к мнению товарищей.

— Не юродствуй! — прикрикивает Сергей Иванович. — Восстановил против себя половину партии, а туда же… Тебя послушать, так ты у вас в партии один святой.

— Так и есть, — подтверждаю скромно.

— С таким отношением к людям выше начальника отряда не прыгнешь.

— Меня это устраивает, — заклинило меня.

— Плох тот солдат… — начинает шеф.

— …который не хочет быть начальником партии, — заканчиваю я.

— Ты? — опешил большой начальник. — Хочешь стать начальником партии? Хозяйственником? — отклонил голову и издали оценивающе посмотрел на абитуриента. — А я-то считал, что тебя увлекает геофизика, и способности есть, — польстил мне и зря, потому что я начинаю наглеть.

— Я и не отрицаю своих способностей, — улыбаюсь снисходительно, — и хозяйственником, Шпацерманом, вовсе не хочу быть. В обозримом будущем, — объясняю начальнику экспедиции, — начальники партий должны будут для ради дела совмещать функции техруков и организаторов, а хозяйство спихнут на заместителей. Таким начальником я и стану… если вы меня назначите. — Ефимов ухмыляется, качая головой из стороны в сторону, наверное, удивляясь моим претензиям и наглости.