Слышанное. Виденное. Передуманное. Пережитое - Николай Варенцов

Берг оказался ловким купцом, сумевшим состояние Ершова сильно увеличить. После смерти своей жены Берг в продолжение всей последующей жизни ежедневно ездил на могилу жены, совершая панихиду; посещение ее могилы было утром до занятия, после чего он отправлялся на работу.

Все рассказанное о П. В. Берге я слышал от Н. А. Найденова, и поэтому считаю все это за достоверное.

Берг был владельцем крупной фабрики Товарищества Рождественской мануфактуры, а потому, казалось бы, по роду моего занятия Берг должен бы быть среди моих знакомых, но я не желал с ним знакомиться, испытывая к нему неприятное злобное чувство из-за его слов обо мне — в первые дни моей коммерческой деятельности — моему шефу Н. П. Кудрину, мнением и расположением которого я в то время, естественно, дорожил. Берг сказал Кудрину: «К вам в правление выбран Варенцов, он известен тем, что обокрал Корзинкиных на миллион рублей, смотрите, чтобы и у вас того не могло случиться!» Кудрин ответил, что Н. А. Варенцов еще совершенно молодой человек, а потому этого он сделать не мог.

Действительно, такой случай был с одним из Варенцовых, приходящимся мне дальним родственником. И, как мне думается, его можно считать пионером по хищению в кассе с большой ловкостью, что даже не представилась возможность привлечь его к судебной ответственности; и после этого случая был замечен ряд покраж и хищений в банках и других крупных государственных учреждениях и предприятиях.

У моего прадеда Марка Никитича, родившегося в 1770 году, было два сына, старший Михаил, родившийся в 1795 году, женился в 1822 году на Анне Никитичне Мишкиной, вскоре после этого отделился от отца, завел самостоятельно торговлю, нужно думать, с хорошим успехом, так как в 1835 году переехал в собственный большой особняк на Новой Басманной улице (потом был продан Штекер в 1872 году, а от Штекер перешел к князю Голицыну) и жил весьма богато и открыто. У Михаила Марковича было пять сыновей. Старший Николай женился на Анне Александровне Корзинкиной и имел сына Михаила в 1842 году, то есть родившегося на двадцать лет раньше меня; он-то и похитил из кассы Товарищества Большой Ярославской мануфактуры миллион рублей. Я же произошел от второго сына Марка Никитича — Николая и в продолжение всей своей жизни ни разу не видел никого из старшей линии Михаила Марковича.

Когда растратил Михаил Николаевич, мне было лет шесть-семь, и я отлично помню, какое тяжелое впечатление произвел на всю мою семью этот его проступок: матушка ходила с заплаканными глазами, к ней приезжали родственники, и они все были взволнованные, вели разговор шепотом. Дед мой, говорят, был взбешен и проклинал его, утверждая, что проступок этот отзовется на нас всех.

Все это запечатлелось в моей душе; и я с ужасом вступал в деловую жизнь, думая об этом; и нужно же было услыхать от Кудрина, что меня Берг обвиняет в покраже! Естественно, я воспылал к нему ненавистью.

Моя матушка рассказывала о семье Михаила Марковича (у которого она бывала, когда был жив мой отец, после же его кончины у нее прервались все отношения), что Михаил Маркович был крутого нрава, держал в повиновении всех своих детей, которых у него было кроме указанного Николая еще четверо. Все дети были красивые и даровитые. У них часто собирались любители музыки и составлялись домашние концерты. Второй сын Михаила Марковича был женат на Прохоровой, третий, Иван, — на Шиловой3, четвертый, Петр, умер в молодых годах, не будучи женатым, и пятый, Сергей, — на Урусовой. Все их жены были из богатых купеческих семей. Дочь была выдана замуж за фабриканта Дмитрия Ивановича Четверикова, жившего в своем доме на углу Токмакова и Денисовского переулков, который впоследствии был приобретен мною.

Вся семья Михаила [Марковича] жила в одном доме; старики жили в антресолях, а сыновья в первом и во втором этажах.

Все дети Михаила Марковича отличались красотой, что мне пришлось слышать неоднократно и от других: так, моя теща Елизавета Карловна Перлова говорила, что, когда ей представили Сергея Михайловича, она поразилась его красоте, и у ней даже язык прилип к гортани, и не могла сказать ему ни слова; то же приблизительно я слышал от Александры Ивановны Поповой, урожденной Поземщиковой.

Про Сергея Михайловича рассказывали, что он был влюблен в барышню — дочку купца Рыбникова и хотел на ней жениться, но родители предпочли выдать ее замуж за Андрея Александровича Корзинкина, хотя не такого красивого, зато очень богатого и хорошего человека.

Эта неудача Сергея Михайловича весьма угнетала, и он делился горем со своим приятелем художником Пукиревым, который воспользовался этим рассказом для сюжета своей картины под наименованием «Неравный брак», изобразив жениха стариком генералом, а шафера, стоящего со сложенными на груди руками, — Сергея Михайловича. Картина имела большой успех на выставке, была приобретена П. М. Третьяковым и до сего времени находится в Третьяковской галерее. Из-за этой картины между Сергеем Михайловичем и Пукиревым произошла крупная ссора, когда он увидал изображение свое на ней. Пукирев принужден был приделать маленькую бородку шаферу, оставив все черты лица без изменения, так как Сергей Михайлович не носил бороды4.

У Николая Петровича Сырейщикова, родственника Варенцовых, имеется портрет Сергея Михайловича, написанный масляными красками, где он изображен итальянским лаццарони. По этому портрету можно судить, что он был очень красивый, неотразимый мужчина. Портрет был куплен по газетной публикации с выраженным желанием поместить его в руки родственников С. М. Варенцова. Продававшая старушка, когда узнала, что желающий купить родственник Сергея Михайловича, отдала этот прекрасно написанный портрет за 25 рублей, говоря: «Я рада, что дорогой для меня портрет попадет в хорошие руки и его будут хранить с любовью, а не очутится в лавочке старьевщика, что было бы неминуемо после моей смерти»5.

Сергей Михайлович скончался на 41-м году своей жизни.

От Н. П. Сырейщикова мне пришлось слышать, что старик Михаил Маркович обладал слабым здоровьем, но сильным характером, крепко держал всю семью в руках. Дети его побаивались, так как он не стеснялся сильно поколачивать своей палкой в случае их виновности, несмотря на то что они были уже женаты. Если лакей отца приходил к кому из них с приглашением пожаловать к папаше наверх, то призываемый бледнел и с подавленным духом отправлялся к отцу, чувствуя, что ему будет хорошая лупка.

При жизни отца дисциплина в семье была большая, сыновья и их жены должны [были] быть в урочное время на обеде и ужине на своих местах без опоздания. В амбар на работу выезжал первым младший сын, за ним следующий по годам и последним выезжал отец со старшим сыном, а возвращение из амбара происходило в обратном порядке: первый приезжал отец со старшим сыном, а последним младший, на котором была обязанность запирать амбар.

У каждого из сыновей был свой выезд. В праздники можно было видеть выезжающих из ворот на парных рысаках, с разряженными женами в разные места обычных народных гуляний, причем их матушка Анна Никитична не забывала выходить на балкон дома, чтобы полюбоваться на своих красавчиков сыновей.

Николай Михайлович, женатый на Корзинкиной, скоро овдовел, и оставшегося сына взяли на воспитание родители его жены. Когда он вырос, был помещен на службу в Большую Ярославскую мануфактуру на довольно ответственный пост. Про него говорили, что он был толковый и талантливый работник, заслуживший полное доверие у своих шефов. Он, состоя в крупном деле, завел свою фабрику в Завидове с основным капиталом миллион рублей6. Но, нужно предполагать, в учрежденном им товариществе миллиона денег не было, и он, нуждаясь в них, пользовался капиталом Ярославской мануфактуры как для своего личного дела, так и на кутежи.

Кутнуть как он, так и его вдовец-папаша любили, бессмысленно тратя на них большие деньги. Сырейщиков рассказывал: в Петербурге в каком-то ресторане все залы были превращены в лес, уставленные елями и соснами, с выпущенными туда зайцами, и на них происходила охота с приглашенными дамами, которыми папаша и сынок увлекались.

Михаил Николаевич, устраивая часто пирушки, приглашал своих хозяев Корзинкиных и Игумнова, отличающихся расчетливостью и скупостью. Они посещали эти кутежи с охотой, предполагая, что угощаются на личные деньги Варенцова.

Однажды Корзинкин и Игумнов отправились по делам фирмы в Петербург, проводить их на станцию приехал Михаил Николаевич. В железнодорожном буфете он закатил им пир. Уезжающие, услышав второй звонок к отходу поезда, взволновались, спеша скорее занять в вагоне свои места, Михаил Николаевич их успокоил, говоря: «Не спешите, поезд отойдет, когда мы окончим обед, я говорил с начальником станции, и он обещался это сделать». И действительно, поезд ушел, когда они уселись в вагон, задержавшись отправлением больше часу. Прощаясь с Михаилом Николаевичем, они ему сказали: «Миша, ты замечательный человек: у тебя всегда и везде есть приятели!» — не предполагая, что за задержку отправки поезда было Михаилом Николаевичем хорошо заплачено начальнику станции из их же кармана.