Стоунхендж - Юрий Никитин

— Быстро снять с него доспехи!.. Если он ранен...

Я не ранен, хотел ответить Томас, но язык от смертельной усталости не повиновался. Плечо Яры было сильное и от прикосновения к нему Томас ощутил, как возвращаются силы. Он дышал часто, с хрипами, но теперь уже мог выталкивать горящим ртом какие-то слова.

— Победа!.. Я сразил Торкзельда!

— Томас, ты не ранен?

— Яра... что это было?

Над головой раздраженно прогремело, словно в пещеру уползал, огрызаясь, огромный зверь. Темное облако быстро таяло и наконец растворилось без следа.

Меч в руке Томаса рассыпал белые радостные искры. С трибун казалось, что весь серебристый рыцарь окружен сиянием.

— Меч Англа — меч воина, — напомнила Яра. — А воины не терпят колдовства.

На поле выбежали оруженосцы, пажи, слуги. Торкзельда подняли, кто-то закричал сорванным голосом, полным ужаса:

— Великий и непобедимый Торкзельд мертв!

Взоры собравшихся со всей Британии рыцарей, знатный людей, торговцев и свободных йоменов обратились к королю. Он медленно поднялся на ноги. Такой же громадный, как Торкзельд, широкий в плечах, только тяжелее и... много опаснее.

Его горящий ненавистью взор, как раскаленное лезвие, воткнулся в победителя, который стоял над трупом его убитого сына. И во взгляде его было обещание гораздо более страшной смерти.

Глава 10

Они вернулись в замок на взмыленных конях. МакОгон остался у ворот, отдавал приказы, укреплял вороты, послал подводы в окрестные села за припасами, на случай если осада будет долгой, а что осада будет, никто не сомневался.

К вечеру замок жужжал, как растревоженный улей. Все уже знали о том подвиге, который совершили трое из замка, и о том переполохе. Но сэр Торвальд ходил чернее тучи. Турнир окончился не так, как он рассчитывал. Что предпримет король? Мстительный и своевольный, не терпящий прекословия, разве такой простит гибель единственного сына?

Начали прибывать подводы с ветчиной, солониной, мешками муки, пшеницы. Все стаскивали в подвалы, из соседних сел пришли кузнецы, походные горны поставили прямо во дворе. Без всякого зова явились около двух дюжин рыцарей-соседей. С ними пришли опытные воины, около сотни. Сэру Торвальду доложили, что через два-три дня пришлют помощь владетельные бароны, которых теснят приближенные короля. Бесчинства короля и его подданных переполнили их чашу терпения. Нужен только вожак — с возвращением молодого Томаса им оказались Мальтоны.

Уже к ночи загремели звонко трубы, которые заставили Томаса вздрогнуть. Ворота распахнулись, въехала группка всадников. Рядом с немолодым воином в богатой одежде ехала на красивой молодой лошадке очень юная девушка с золотыми волосами. Они были убраны под вышитый жемчугом убор, глаза девушки были скромно опущены, но алые щечки горели.

Калика быстро взглянул на Томаса. Тот, покраснев, беспомощно взглянул на отца, на сэра Эдвина. Те переглянулись и, как сговорившись, посмотрели на Яру. Она сидела по другую сторону стола, смаковала пирог с лесными ягодами. Рядом калика своим ножом деловито резал жареного гуся на части.

Наконец дверь распахнулась. Герольд стукнул о пол и провозгласил:

— Благородная леди Крижана, дочь барона....

Его оттолкнули, и Крижана, как вихрь, влетела в зал. Ее огромные глаза сияли, белые нежные руки были вытянуты. У Томаса перехватило дыхание, настолько она была хороша. На полголовы ниже Томаса, она была стройная и легкая, ее фигура еще больше округлилась в нужных местах, а в поясе она была настолько тоненькой, что ободок бокала мог бы заменить ей пояс. Она вся выглядела нежной и чистой, как ангел.

— Томас!

Томас едва успел выбраться из-за стола и подхватить ее. Она вцепилась в него и вскарабкалась выше, как на дерево. С радостным визгом целовала и обцеловывала, отстранялась, чтобы видеть его мужественное лицо, снова прижималась счастливо.

Все в зале цвели улыбками, видя такое неподдельное счастье. Почти все.

— Я так счастлива... Так счастлива! — девушка захлебывалась словами, глаза ее сияли. — Ты успел... ты спешил!.. Я бы и так не пошла за него, но все равно так счастлива, что ты загнал коней, но успел за день до свадьбы...

Томас краем глаза увидел, что Яра смотрит на них с жестоким выражением на лице. Она медленно опустила надкушенный пирог на блюдо. Калика ухмылялся, смотрел на молодого рыцаря, как смотрят на канатоходца, что идет по туго натянутой тонкой веревке между двумя высокими башнями.

Отец улыбался от уха до уха. Глаза были просто подлые и хитрые. Томас кое-как оторвал от себя Крижану, что цеплялась за него, как обезьяна за дерево, бережно опустил на пол. Она поправила прическу, лишь тогда повернула сияющее лицо к присутствующим:

— Простите, сэр Торвальд!.. Простите, сэр Эдвин!

От ее сияющего лица и глаз светлели лица присутствующих. Она наконец заметила калику и женщину в одежде воина.

— Это твои друзья?

Томас сказал неуклюже:

— Да, леди... милая Крижана. Это вот мудрый отшельник из славянских земель, а это... гм... благородная Яра.

Крижана светло и чисто улыбнулась им обоим.

— Приветствую вас! Спасибо, что прибыли вместе с Томасом. Дороги кишат разбойниками, а втроем безопаснее. Если бы я знала, что по прибытии сразу ты отправишься на турнир, я бы обязательно поехала туда.

Олег кивнул, Яра смотрела хмуро и зло. Она вытащила свой нож, придвинула к себе ближе блюдо с поросенком. Крижана улыбнулась ей, женщина-воин и должна выглядеть злой, повернулась к Томасу:

— Ты счастлив, дорогой?

— Дальше некуда, — пробормотал Томас. Он рванул ворот, в зале что-то стало так жарко, что у него горели уши, полыхала шея, он чувствовал, как по спине текут крупные, как жуки, капли пота.

Крижана прижалась к Томасу, не чувствуя стыда, потому что все знали, как она ждет, и что будет, если он успеет вовремя.

Отец приблизил губы к уху Яры, но сказал достаточно громко, чтобы слышали все:

— Не правда ли, счастливая пара? Все ждут, когда они поженятся.

Голос Яры был, как раскаленное железо, когда его опускают в ледяную воду:

— Они обручены?

— С детства!

— Я никогда об этом не слышала, — сказала она, и Томас увидел, что ее глаза из лиловых стали зелеными, а воздух заблистал крохотными, как обломки стекла, искрами.

— Ну, — выдавил он, чувствуя себя, как христианин в руках сарацин, — забот было много, кто говорил о домашнем? Да и не носят у нас

обручальные кольца до того, как святой отец обручит в церкви.

Яра сказала низким голосом, к которому примешивалось шипение змеи:

— Очень удобный обычай.

— Да в чем дело? — возмутился он. — У нас были стычки с врагами, великанами, колдунами. Нас били, клевали, топтали, бросали в темницы. Мы срывались с высоких башен, тонули в седых океанах, и алою кровью своею... гм... Разве было время говорить о мелких домашних делах?