Книга о русском еврействе. От 1860-х годов до революции 1917 г. - Сборник Статей

красотой, его воодушевляет все мощное и величавое в природе и в истории. Он жаждет борь­бы и волнений; только они способствуют полному проявлению жизненных сил. Падший в неравной борьбе с императором Ад­рианом, мощный гигант Бар-Кохба, вследствие неудач получив­ший презрительную кличку «Сына Лжи» и Лжемессии, для не­го неизменно остается «Сыном Звезды». А средневековые мону­ментальные замки и башни, пережившие века, вызывают в нем восхищение «гордыми поколениями», великими «в своей вере и в своих преступлениях», и пламенное желание быть, как и они, «молотом на наковальне бытия».

Черниховский — пантеист. В одном из стихотворений «Нок­тюрн» он обращается к земным стихиям и просит их, чтобы они наделили его частью их собственного могущества. Особенно яр­ко проявляется это пантеистическое слияние человека со всем бытием в стихотворении «Лесные чары», где заросшие мхом камни и пробивающийся из-под земли ручеек, логовище зайца и нора крота, муравейники и семьи грибов — все ему одинаково дорого, всех их он приветствует.

Черниховский влюблен в Элладу. Никто не говорил о стране Гомера и Анакреона в таких восторженных выражениях, в каких описывает ее древне-ново-еврейский поэт в своей поэме «Деянира». И никто, как он, не стоял коленопреклоненным «перед статуей Аполлона» и не звал так громко и повелительно к Богу Красоты больной народ свой. Этот эллино-иудей рисует специ­фически еврейские страдания в совершенно новом свете. Бялик в «Сказании о погроме» умел пророчески карать дряблость и страдальческую пассивность еврейского народа. Черниховский в исторической поэме «Барух из Майнца» показал нам отрав­ленную душу гонимого еврея со всей накипевшей в ней злобой и жаждой мести.

Черниховский знает и великую трагедию рассеянного наро­да. В поэме «В тупике» он повествует, как во время греко-турец­кой войны 1897 года оба сына Самуила из Салоник отправились добровольцами, один — в турецкую армию, а другой — в гречес­кую. Огонь выстрела, мелькая, освещает роковое событие: брат убил брата во имя чуждых им обоим интересов. Но эта трагедия рассеянного народа, и даже страшный распад его, не туманят яс­ного взора еврейского жреца Аполлона. Если в Бялике есть мно­го от Лермонтова, то в Черниховском можно найти нечто от Пушкина. Великая вера в жизнь не покидает его ни на минуту. Особенно она проявляется в его «Идиллиях» — эпических тво­рениях современной еврейской поэзии. На фоне мягкой Украи­ны и солнечного Крыма Черниховский набрасывает широкие картины еврейского народного быта, в которых отражена свет­лая сторона иудаизма не как учения, а образа жизни еврейских масс. Что-то гомеровское разлито по всем этим величавым опи­саниям, где сливаются природа и люди, быт и мать-земля, евреи и христиане — соседи их. Мирное сожительство еврейской мас­сы с русской находит здесь гармоническое освещение, притом — лишенное малейшей тенденциозности.

3. Шнеур — поэт большого города. Нет святынь для этого «жестокого таланта». В поэме «Видение о скуке» он изображает пресыщенность современного человека: женщина, слава, воз­рожденный культ Аполлона и Венеры не могут спасти жителя большого города от скуки, преследующей его. Сознание относи­тельности и преходящести морали, познания, правды, красоты, лишило современное человечество Бога, идеала, абсолюта, — и horror vacui страшен человеку XX века. И еще страшнее он со­временному еврею — сыну народа беспочвенного, от своей куль­туры отставшему и к чужой не приставшему. Даже великий мес­сианский идеал Исайи ему ненавистен, как и идеал социалисти­ческого равенства. В чем искать спасения? — И поэт ищет спасе­ния, подобно Бодлеру, в грехе. Но он и грехом пресыщен — и тогда обращается к Природе. Он пишет лирическую поэму «В горах». Эта поэма — симфония красок и музыки. Есть в ней фи­лософско-поэтические рефлексы, которые напоминают лучшие страницы второй части «Фауста». — Но Шнеур одной природой жить не может. В другой лирической поэме «Под звуки мандо­лины» после ожесточенных нападок на религию, которая убила жизнерадостность на земле, обращается он к Риму, разрушите­лю Иудеи. Рим возжелал уничтожить Иерусалим. Рим сжег храм Иеговы, рассеял Его сынов, разграбил Его святыни. Но Ие­русалим жестоко отомстил: он дал Риму Бога. И вместе с Богом Иерусалим «иудаизировал» всю греко-римскую культуру и ее наследницу — культуру Европы!

Кроме трех выдающихся поэтов, современная еврейская ли­тература обладает целым рядом поэтов второй величины. Са­мый выдающийся из них — Яков Коган — лирик с нежной ду­шой, стих которого обладает редкой музыкальностью. За ним идут Д. Шименович, Я. Фихман, И. Каценельсон, Я. Штейнберг и др.

Из молодых беллетристов достоин упоминания: И. Бершад­ский (1870—1908), романы которого обнаруживают сильное влияние новейшей русской литературы; И. X. Бреннер (1881—1921), ярко изобразивший типы раздвоенных и надломленных еврейских мечтателей, революционеров, как и сионистов, писав­ший под влиянием Достоевского; С. Бен-Цион, бытописатель мягкий и задушевный, тонкий знаток души ребенка и красочно изображающий пышную природу Бессарабии; Г. Шофман — ху­дожник-ваятель, набрасывающий двумя-тремя штрихами ха­рактеристику целого типа и являющийся оригинальным сочета­нием Чехова и Кнута Гамсуна; У. Н. Гнесин (1880—1913) — са­мый индивидуалистический из всех еврейских художников, всю короткую жизнь свою изображавший немые души и употреб­лявший лишь полусвет и полутона; Д. Г Номберг — типичный еврейский декадент, и многие другие.

Таков краткий, — слишком краткий — очерк новейшей лите­ратуры на древнейшем языке. Из него легко убедиться, на­сколько ошибочно представление, будто на древнееврейском языке имеется лишь религиозная литература евреев. Язык, на котором издаются ежедневные и еженедельные газеты и ежеме­сячные журналы, и на который переведены десятки произведе­ний лучших европейских классиков, не. может быть выражени­ем одной лишь религиозной мысли народа, принимающего уча­стие во всех политических и социальных движениях современ­ной Европы. И, действительно, все течения европейской мысли и европейского искусства нашли себе более или менее полное отражение в древнееврейской литературе последних 130 лет. А что эта литература связана с политической жизнью России и с течениями русской литературы — очевидно.

Такие крупные таланты, как Гордон и Лилиенблюм, Бершад­ский и Бреннер, находились под влиянием русской литературы. В «Зимних песнях» Бялика или в «Идиллиях» Черниховского проявилась теснейшая связь древнееврейской поэзии с русской природой и даже с русским бытом. Но, несмотря на все это, древнееврейская литература сохранила свою самобытность. Она не только отражала все переживания еврейского народа за по­следние 130 лет, но и разработала все специфически еврейские проблемы, вызываемые исключительным положением рассеян­ного и гонимого народа. И в центре этих проблем стояло соотно­шение между специфически еврейским и общечеловеческим. Еврейская литература вот уже целые десятилетия как ищет син­теза между эллинским и иудейским, между арийским и семити­ческим. И этого синтеза, в сущности, доискивается все мысля­щее человечество. Отсюда — не говоря уж о самодовлеющей ценности новейшей литературы на древнейшем и вечно обнов­ляющемся языке