Избранное - Нора Георгиевна Адамян
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Там бабушка ждет. Она пришла к тебе.
«Какая бабушка?» — чуть не спросила Джемма. Потом сразу поняла. Медлить было не к чему. Смиряя волнение, она пошла навстречу женщине, которую когда-то называла матерью.
Многое изменили эти годы. Оплыла и осела фигура Варвары Товмасовны, поседели волосы, обвисли щеки. Но глаза, по-прежнему внимательные, быстрые, оглядели Джемму, все увидели, все оценили. К Джемме приветственно потянулись руки. Сделай она движение — и старуха обняла бы ее.
Джемма сказала:
— Садитесь, пожалуйста…
Варвара Товмасовна сцепила в воздухе пальцы протянутых рук:
— Как давно мы не виделись!
Жест получился вполне естественный.
— А я тут браню Ваганчика — редко, редко он стал баловать нас своим вниманием. Нехорошо, нехорошо, мой мальчик. Папа нуждается в твоем присутствии…
Джемма подумала: «Не о внуке она пришла со мной говорить. Не начала бы она так прямо».
Ваган ускользнул за ширму. Джемма села. «Что ей надо?» — думала она.
Варвара Товмасовна огляделась.
— Эти однокомнатные квартирки маловаты, но удобны. Софик тебе выхлопотала?
— Нет. Мне ее дали на работе.
Старуха покачала головой:
— В свое время ты не хотела работать. А ведь как я тебя уговаривала!
Джемма молчала.
— Ты не думай, что я на тебя сержусь. Я понимаю: ты не любила Кима, он был тебе неподходящим мужем. Как ты знаешь, я объективный человек. Что ж! Все в жизни бывает. Единственно плохо, что ты покинула нас в такую трудную минуту, не сказав ни слова. Разве я не заслужила твоего доверия?
Знакомые интонации, которые можно пропеть как мелодию! Но для чего она пришла? И чем она встревожена?
— Стоит ли вспоминать старое? — сказала Джемма.
— Нет, это я так, между прочим. Конечно, о чем говорить! Ты живешь, работаешь. Ким тоже устроил свою жизнь. Его жена — милая женщина, хотя между нами нет полного понимания, как было с тобой. Я верна своему принципу: не вмешиваться в жизнь молодых. Спросят — посоветую. Не спросят — своего мнения не навязываю.
Джемма представила себе, как в доме Марутянов женщина бьется в этих ловко расставленных словах. Ей стало жалко вторую жену Кима.
— Сердцу не прикажешь, — вздохнула Варвара Товмасовна. — Ким очень любил тебя. Тосковал. Но что он мог сделать? Ты ушла сама, по доброй воле… Не правда ли?
— Да. Это верно, — подтвердила Джемма.
Варвара Товмасовна, прищурясь, взглянула на нее.
— Напиши это, дочка, — сказала она и будто спохватилась: — Уж прости, я привыкла так тебя называть…
«Вот для этого она и пришла», — догадалась Джемма, еще не понимая, что именно она должна написать.
— Дай справку, что ты ушла от Кима сама, по своему желанию.
Джемма подумала: «Как с работы. Уволилась по собственному желанию».
— Для чего это нужно?
Старуха ответила уклончиво:
— Знаешь, у человека всегда есть враги. Возникают всякие кривотолки, сплетни…
— Прошло три года, — сказала Джемма, — он женат на другой. Какие сплетни?
— Когда возбуждают вопрос о моральном облике человека, принимается во внимание вся жизнь. И справка первой жены может иметь некоторое значение.
Варвара Товмасовна сказала это деловито и строго.
Джемма все поняла. Недаром она много лет жила в доме Марутянов. Киму что-то угрожает. Беду надо предотвратить. И уже все обдумано: у того взять справку, тому позвонить по телефону, с тем поговорить. Все пригодится. Как всегда, большие слова служили ничтожной цели. Но как много времени прошло, прежде чем она это разгадала! «Почему я должна что-то писать? Почему они снова запутывают меня в свою, жизнь?»
Варвара Товмасовна выжидательно смотрела на нее. Пальцы с удлиненными ногтями постукивали по столу.
— Мама! — глухим голосом позвал Ваган.
Она обрадовалась возможности хоть на минуту уйти. Ваган стоял у открытого окна.
— Дай ты им эту справку, — сказал он. — Дай, прошу тебя…
Его лицо брезгливо кривилось.
Варвара Товмасовна прочла несколько строк, написанных мелким почерком Джеммы, и спрятала бумажку в сумочку. Больше ей здесь ничего не надо. Ее лицо замкнулось.
На прощание сказала холодно:
— А ты, кажется, полнеешь. Нехорошо!
Ваган помог бабушке спуститься по лестнице.
Джемма подошла к окну. Стояла лучшая пора года в Армении — время сбора винограда и персиков, время прозрачных, безветренных дней и теплых, звездных ночей.
Раздался шум подъехавшей машины. Два коротких негромких сигнала.
Она еще раз взглянула в зеркало. Разгладила морщинку у лба.
— Надо идти…
ВИНА НЕПРОЩЕННАЯ
Иван Ногайцев умирал. Его жена Ольга говорила в клубе:
— Ой, надо нам, девчата, торопиться. Доктор Ване не дает больше десяти дней. Значит, если пятнадцатого спектакль сыграем, восемнадцатого Ваня умрет, а уж двадцатого я уеду.
Никого это не удивляло, потому что все привыкли и к Ольгиным разговорам и к болезни бывшего директора леспромхоза Ногайцева. Еще полгода назад врачи сказали, что жить ему осталось не больше недели.
Ольга тогда же распродала всю хозяйственную утварь:
— На что это мне все? Уеду в родной город Ростов.
Женщины осуждали Ольгу, но украдкой бегали к ней покупать посуду и барахло.
Доторговалась Ольга до того, что не в чем было вскипятить Ивану Семеновичу молоко.
Соседка Ногайцевых Варвара Федотова укоряла мужа:
— Друзья, товарищи, а как до дела дошло — и нет вас. Собрались бы проведать Ивана Семеновича. Уморит ведь его Ольга.
— А я что сделаю? — хмуро отвечал Федотов. — Там не очень сунешься помогать.
Но он сговорил Рябова, Свободина, Первова. Это все были старые работники леспромхоза. Они давно знали Ногайцева, работали и с ним рядом и под его началом. Для них он был и Иван Семенычем и Ванькой, смотря по обстоятельствам.
Они все побрились, надели новые костюмы и долго топтались, вытирая ноги перед крыльцом маленького домика Ногайцева. Такие особнячки строили для рабочих в годы первых пятилеток. В поселке вытянулась длинная улица этих домов с палисадниками, в которых росли высокие, ядовито-розовые мальвы и лиловые граммофончики. Зеленели грядки с укропом и редиской. В редком дворе не было пристройки для поросенка или отгороженного закутка, где бродили куры с цыплятами.
В палисаднике у Ногайцева не росло ни травинки. Серая земля была крепко прибита. «И при Анне Захаровне так было, — подумал Федотов, — нехозяйственные все бабы ему попадались».
В передней их встретила Ольга. Видно, собиралась уходить из дому. Губы крашеные, на волосах капроновый шарфик.
— Ой, Ваня, — крикнула она в комнату, — смотри-ка, гости к тебе!
Федотов вошел первый. Он увидел, как метнулся на кровати Иван Ногайцев, резко поднялся, сел, опираясь руками на матрац. Глаза его, прежние, острые глаза, вскинулись навстречу Федотову, устремились поочередно к
