Жизнь и судьба: Воспоминания - Аза Тахо-Годи

105

От этого райского места теперь ничего не осталось. 28 апреля 2008 года Алексей Пищулин снимал для телефильма мою лекцию по мифологии у студентов классического отделения МГУ. После этого он показал снятый им фильм о современном Гунибе, чтобы я его прокомментировала. Зрелище для меня печальное. Теперь это поселок городского типа, райцентр. Наш скромный дворец снесли. На его месте бетонное чудище. На нашей любимой площадке грузовики с товарами. Оставили только арку ворот — никаких мощных створок. Они только мешают машинам. Никаких следов роскошного сада. Узнать ничего нельзя. И весь этот так называемый «прогресс» созерцает невозмутимо скала «Спящая красавица». Ее ведь не снесешь. Слава Богу, что моя память сохранила прошлое этого славного исторического места.

106

Через многие годы узнала я ее трагическую судьбу. В войну она на Кавказе, в Осетии, часть которой занята немцами. Она как врач лечит тяжелораненого немца, оставшегося после отступления немецких частей. Ею руководит этика врачебного милосердия. Однако советские военные власти наводят порядок, и эту женщину расстреливают в горном курорте Тамиске как предателя, к молчаливому ужасу жителей. Не называю ее имени, чтобы не доставить неприятностей ее внуку профессору. Он боится вспоминать об этой давней истории.

107

Как мне стало известно, ротонду в 1990-е годы разрушили. Сделали по невежеству (а думали, по зову национального самосознания), так как историю не знают. Шамиля приняли русские как героя, ему воздавали почести и Александр II, и его окружение. Ему даровали потомственное дворянство, с миром отпустили в Мекку. Сын Шамиля Магомет Шафи, чью вдову и дочь моя семья хорошо знала, был генерал русской службы. Пусть хоть эти невежественные люди прочитают книгу своего соотечественника Шапи Казиева «Имам Шамиль», изд-во «Молодая гвардия» (2001, серия «ЖЗЛ»).

108

В нашей семье «метафизические» вопросы, как и общественно-политические, насколько я помню, при детях не обсуждались. В официальных докладах, текстах и речах отец не выходил за рамки современной ему идеологии. Иначе и быть не могло.

109

La Sainte Bible. L’ancien et le nouveau testament. Version de J. F. Ostervald. Nouvelle edition revue. Rue de Clichy 58, 1904, reprinted 1907. На одной из последних страниц я выписала «Pater noster», когда уже была студенткой. В моем Евангелии, доставшемся мне от Валентины Михайловны, читаю: «Бог не есть Бог мертвых, но Бог живых» (Мф. 21: 32; Мк. 12: 27).

110

Теперь, в старости, главная моя молитва — один вздох: «Господи, помилуй».

111

Анна Радклиф (1764–1823), английская писательница в жанре готического романа. Особенно известен ее роман «Удольфские тайны». Ее герои зачастую злодеи, с мощной волей и бурными страстями. Романы Радклиф оказали влияние на В. Скотта и Байрона.

112

Две другие распечатали, и поселилась там известная доносчица, жившая в доме напротив, по совместительству общественница и даже делегат VIII Чрезвычайного съезда Советов — Гулютина. Ей улучшили бытовые условия как верному, надежному товарищу — будет на многих доносить.

113

Подробности об аресте, обвинении и гибели моего отца можно найти в книге А. М. Магомедова «Алибек Тахо-Годи». С. 42–58. А. М. Магомедов тщательно обследовал архивные материалы, связанные с биографией, научной и организационной работой Алибека Алибековича.

114

Особого утешения я не испытала, узнав, что Дзиов, скорее палач, а не следователь, сам был расстрелян в 1940 году. Расстрелян был В. Г. Ломоносов, нарком внутренних дел Дагестана, который вместе с М. Сорокиным — секретарем Дагобкома ВКП(б) подал донос на А. Тахо-Годи самому Ежову. Расстрелян был и Ежов. Я сама видела в «Деле» отца донос на него «дорогому товарищу Ежову» уволенного из института, где был директором отец, сотрудника, некоего К. П. Новицкого, с указанием адреса (Сретенка), телефона и с коммунистическим приветом.

115

В городе нет ни одного храма, кроме никогда не закрывавшегося армянского. Удивительная стойкость древней культуры древнего народа и монофизитской церкви! На одном из кладбищ только часовня. На исходе XX века опомнились. Восстановили православный осетинский храм. (Еще в 1960-е годы там был музей Коста Хетагурова, великого осетинского просветителя, поэта и художника, чья могила рядом с этим храмом. Там же обком партии устроил так называемый пантеон выдающихся деятелей Осетии. Мой дядюшка, профессор Леонид Петрович Семенов, сподобился в 1959 году торжественных похорон в этом пантеоне. Мама поставила мраморную стелу, привезенную из Москвы. Надеюсь, когда уже и мамы нет в живых, и дом продан, и сестра моя, Мина Алибековна, с нами в Москве, на Арбате, за могилой Леонида Петровича, столько полезного и важного сделавшего для Осетии, уход обеспечен. Это несколько утешает.)

116

Семья Раздорских была талантлива. Особенно известен Владимир Федорович Раздорский (1883–1955), профессор-ботаник, ученый европейского масштаба, открытия которого признаны всей наукой. Свое открытие (в работе «Архитектоника растений», о строительной механике растений, где растение рассматривается как живой организм, обменивающийся с окружающей средой информацией, материей, энергией) он сумел сделать, использовав механико-математическое образование, полученное в Высшем техническом училище (позднее Бауманском), которое заставил окончить его отец, Федор Иванович (инспектор народных училищ Владикавказа, казак станицы Наурской; окончил в Тифлисе Александровский учительский институт, женат на Надежде Захаровне, сестре моей бабушки Вассы Захаровны). Затем Владимир Федорович получил новую специальность, к которой стремился, — стал ботаником, поступив в 1907 году на Естественное отделение физмата Московского университета (секция ботаники). В 1911 году Владимир Федорович окончил университет с дипломом I степени и был оставлен по кафедре ботаники для приготовления к профессорскому званию (1911–1916). В 1916 году он получил звание приват-доцента, но осенью 1917 года пришлось возвращаться во Владикавказ. Человек светлого ума, теоретик и практик, известный селекционер, долгие годы профессор, зав. кафедрой ботаники Сельскохозяйственного института во Владикавказе (он же Орджоникидзе), ближайший наш родич, двоюродный брат мамы и всех Семеновых. В дальнейшем дочь Владимира Федоровича Светлана, моя кузина, вышла замуж за моего двоюродного брата, Леонида Сергеевича Семенова. Они любили друг друга безумно и нежно, как у Лермонтова, но жили в какой-то «мятежной тревоге» и умерли в один день. Хоронили их тоже в один день. Леонид (он же Наль) был известным историком начала XIX века России в Ленинградском университете. Сын Светланы и Леонида, Владимир, загадочно погиб, видимо, утонул где-то в Таиланде (совсем как у Голсуорси), куда отправился как переводчик по делам службы. Осталась вдова Альбина и дочь Светлана. Сын Владимира Федоровича, Игорь, был в свое время известным сценаристом-кинематографистом; умелый рассказчик, он хорошо знает старые родственные связи семьи Раздорских. Его сын Алеша — молодой способный историк России XVII–XVIII веков в Петербурге. Спасибо Игорю за биографические подробности о его семье.

117

Еще будучи в эвакуации на Алтае вместе с институтом, мы с мамой учили немецкому прелестного маленького шестилетнего Юрочку (фамилию не помню). За уроки мне и маме платила молоком от собственной коровы важная особа, мама Юрочки. Русской грамматике и орфографии обучала я одну комсомольскую деятельницу нашего института (перед ней все трепетали, но ко мне была расположена) Надю Лободанову. Пригодилось домашнее воспитание и обучение у мамы, а отнюдь не школьное.

118

Это дед нашего владикавказского друга и соседа Владимира Николаевича Жданова, профессора русского языка в университете Саппоро в Японии, где он живет много лет со своим семейством. Все четыре дочери совершенные японки, да две и родились там.

119

Надо сказать, что в математике все Семеновы были сильны, несмотря на страстную любовь к литературе и языкам. Сергей Петрович — доктор технических наук и поэт, Всеволод Петрович — финансист и эпиграмматик, хороший математик и моя мама Нина Петровна; моя младшая сестра колебалась в выборе — то ли физмат, то ли филфак, и второй пересилил.

120

Теперь уже и хозяйки дома умерли, и редкостный дом — настоящий музей — разорен, наследников не осталось. Отец Лидии Кузминичны Компаниец, владелец банка, богатый человек, любил путешествовать по всему миру, дочери учились в Швейцарии, сыновья погибли в революцию. Я настолько была захвачена красотой этого редкостного дома, что когда вернулась мама и стала с большим трудом приводить в порядок родительский кров, то она по моей просьбе купила у Лидии Кузминичны прелестный орехового дерева туалетный столик. Теперь он, а также старинные кресла и зеркала привезены в Москву моей младшей сестрой.