Трагедия России. Цареубийство 1 марта 1881 г. - Владимир Брюханов

Утром на конспиративной квартире на Тележной улице («хозяева» — Саблин и Геся Гельфман) Софья Перовская рисует план нападения — потом эта бумажка фигурирует в суде.

Рысаков сообщает о Кибальчиче, принесшем позднее еще два снаряда: он «сказал, что это иллюзия только, что нам со снарядами придется действовать».[973]

Итак, для нападения собраны четыре метальщика и четыре снаряда.

Ход и смысл событий во дворце утром 1 марта предельно ясен, хотя всячески замалчивались на протяжение почти всего времени после 1881 года. Даже в современной весьма квалифиципрванной книге они изложены весьма невнятным образом: авторы явно опасались допустить несолидную неточность.[974]

Но из свидетельств, записанных Лорис-Меликовым, Валуевым, Милютиным, Константином Николаевичем и Екатериной Юрьевской это выясняется достаточно точно.

Текст проекта конституции Лорис-Меликова известен и опубликован. Александр II подписал его утром 1 марта, так что с той минуты это был уже не проект, а конституция. Этот подписанный экземпляр был позднее уничтожен Александром III, так что остается не известным, был ли он подписан только царем или еще и цесаревичем — разные свидетели, утверждавшие, что видели этот документ, показывают по-разному, в том числе и о том, что якобы он был подписан и Константином Николаевичем, что маловероятно (имело, видимо, место и совмещение в памяти очевидцев подписей под этим документом и в журнале совещания, утвержденного 17 февраля). Эти разногласия не затеняют сути: подписан был акт действительно конституционного масштаба.

Кроме того, был подписан другой документ: правительственное сообщение о принятии этого акта — с изложением его содержания. Этот документ также опубликован в качестве исторического курьеза (впервые — в 1916 году).[975]

Вот свидетельство о подписании первого документа — конституционного акта.

В дневнике Милютина от 28 апреля 1881 года помещен рассказ великого князя Владимира Александровича министрам — участникам совещания 28 апреля 1881 года (о нем — в самом конце книги): «в самое утро злополучного дня 1-го марта покойный император, утвердив своею подписью представленный доклад секретной комиссии и выждав выхода Лорис-Меликова из кабинета, обратился к присутствовавшим молодым великим князьям [Александру и Владимиру] с такими словами: «Я дал свое согласие на это представление, хотя и не скрываю от себя, что мы идем по пути к конституции».»[976]

А вот два свидетельства о втором документе — правительственном сообщении.

Рассказ великого князя Константина Николаевича в дневнике того же Милютина от 21 мая 1882 года: «эпизод, слышанный им от княгини Юрьевской, из последних часов жизни покойного государя. По ее словам, государь пред самым выездом своим 1-го марта к разводу, подписал будто бы указ (?) о тех мерах, которые были предположены тогда особою комиссией под председательством наследника цесаревича (нынешнего государя) по мысли ген[ерала] Лорис-Меликова; совсем уже одетый, в мундире л[ейб]-гв[ардии] саперного батальона, государь вошел к ней, княгине Юрьевской, держа в руках бумагу, и сказал ей: «Вот важный шаг для будущности России; этот акт будет завтра опубликован». Затем он приказал камердинеру передать эту бумагу гр[афу] Лорис-Меликову, ожидавшему ее внизу в сенях дворца. Означенный акт (формальное значение которого она не могла определить) был в тот же день отослан гр. Лорис-Меликовым в редакцию «Правительственного вестника» для напечатания».[977]

Дневник Валуева от 1 марта 1881 года: «Утром Государь прислал за мной, чтобы передать проект объявления, составленный в министерстве внутренних дел, с поручением сказать о нем мое мнение и, если я не буду иметь возражений, созвать Совет Министров на среду 4-го числа.

Я давно, очень давно не видел Государя в таком добром духе и даже на вид таким здоровым и добрым. В 3-м часу я был у гр[афа] Лорис-Меликова (чтобы его предупредить, что я возвратил проект Государю без замечаний), когда раздались роковые взрывы».[978]

Уточняем изложение событий, сглаживая разночтения. Сначала Александр II подписал конституционный акт в присудствии великих князей Александра и Владимира и графа Лорис-Меликова, затем, после выхода последнего из кабинета, прокомментировал это сыновьям. Затем был приглашен Валуев, которого царь ознакомил с текстом второго документа — правительственного сообщения; Валуев одобрил его и отправился сообщать об этом Лорис-Меликову. Царь же зашел к Юрьевской, показал этот последний документ, а потом передал кому-то (вероятно — курьеру) для печатания в «Правительственном вестнике». Этот-то документ позднее в этот же день и был извлечен Александром III из типографии и уничтожен. Экземпляр же подписанного акта оставался в кабинете царя и просто был уничтожен.

Совещание, назначенное на 4 марта — вовсе не эквивалент того, что состоялось позже, 8 марта, под председательством Александра III. Совещание 4 марта, по мысли Александра II, ничего фундаментального не должно было обсуждать — все уже было обсуждено до 1 марта и утверждено 1 марта; совещание министров должно было только рассматривать дальнейшие шаги внедрения изданного указа в жизнь.

Александр III, уничтожив постановления своего отца, должен был и отменить совещание 4 марта. После этого, уже 8 марта, уступая настояниям Лориса, он снова был вынужден вернуться к обсуждению уничтоженного документа (имелись ведь и другие экземпляры этого текста), как якобы неутвержденного. Это обсуждение и тянулось с колоссальным перерывом почти до 28 апреля, когда и было провозглашено совершенно другое решение.

Утро 1 марта, таким образом, было величайшим триумфом в жизни Лорис-Меликова. Последовавший взрыв обернул этот день в его величайшее поражение. День этот оказался триумфом Каткова!

Вера Фигнер провожала утром Фроленко в лавку Кобозевых. Она описывает это так: «Я с удивлением увидела, что из принесенного свертка он вынимает колбасу и бутылку красного вина и ставит на стол, приготовляясь закусывать. В том возбужденном состоянии, в каком я находилась после нашего решения и бессонной ночи, проведенной в приготовлениях, мне казалось, что ни есть, ни пить невозможно. «Что это?» — почти с ужасом спросила я, видя материалистические намерения человека, обреченного почти на верную смерть под развалинами от взрыва. «Я должен быть в полном обладании сил», — спокойно ответил товарищ и невозмутимо принялся за еду. Пред этим отсутствием мысли о возможной гибели, пред этим единственным помышлением, что для выполнения взятой на себя обязанности надо быть в полном обладании сил, — я могла лишь безмолвно преклониться».[979]

По сигналу Якимовой, наблюдавшей в одно окно, Фроленко, наблюдавший в другое окно, должен был сомкнуть провода и произвести взрыв под царской каретой.

Но царь, по указанию Лорис-Меликова, в этот день по Малой Садовой не поехал — Лорис страховался и делал это, оказывается, не зря — и полностью исключил возможность покушения, о котором давно и хорошо знал. Но зато произошло другое покушение, о подготовке которого он не знал ничего.

Перовская увела четверку метальщиков с Малой Садовой на набережную Екатерининского канала, где они должны были дожидаться обратной поездки царя приблизительно через два часа. По дороге зашли подкрепиться в кофейню. Убивать время было невыносимо. В конечном итоге Тимофей Михайлов не выдержал и смылся; тем самым первоначальные планы расстановки начисто смешались, и последующее происходило, как индивидуальная импровизация сначала Рысакова, затем Гриневицкого.

Результата, тем не менее, они добились!

Взорвал бы Фроленко царя, если бы тот каким-то чудом все же ехал по Малой Садовой?

Несомненно — да.

Мало того, мы можем считать, что он действительно это сделал — ничуть не в меньшей степени, чем считают Перовскую автором покушения, хотя она ничего и не бросала.

Вот и Фроленко, ничего не соединяя (в смысле — провода) и ничего не бросая, убил-таки царя! Как так? Очень просто: он не донес о готовящемся нападении с помощью метательных бомб, а ведь знал же об этом — самое позднее с момента заседания «Комитета» днем 28 февраля, а возможно и раньше. Что поделаешь: специфика двойных агентов — что хотят, то творят!

И это достижение Фроленко получило официальную оценку. В этот же день, 1 марта, петербургский градоначальник выслал телеграмму московскому обер-полицмейстеру и московскому генерал-губернатору: «Один из скрывшихся соучастников сегодняшнего преступления — Михаил Фоменко. Приметы: роста выше среднего, скорее высокого, блондин лет 27, сутуловат, крепкого сложения, довольно плечист, но не полный. Мог выкрасить волоса и сбрить бороду, которая была у него редкая. Похож на простого рабочего. Прикажите осматривать поезда, прибывающие в Москву. Вышлите агентов экстренным поездом, который вам дадут по первому требованию, на что распоряжение сделано, в Клин или далее, чтобы осмотреть почтовый поезд, отсюда вышедший сегодня без осмотра.