Королева Марго - Александр Дюма

— Что истинного в обвинении герцога Алансонского? Ну, отвечайте, Генрих!

— Только половина: герцог Алансонский должен был бежать, а я — только сопровождать его.

— Зачем вам было его сопровождать? — спросил Карл. — Вы что же, недовольны мной, Генрих?

— Нет, государь, напротив: я мог бы только похвалиться отношением вашего величества ко мне; Бог, читающий в сердцах людей, видит в моем сердце, какую глубокую привязанность я питаю к моему брату и моему королю.

— Мне кажется противоестественным бегать от людей, которых мы любим и которые любят нас, — заметил Карл.

— Я и бежал не от тех, кто меня любит, а от тех, кто меня ненавидит, — возразил Генрих. — Ваше величество! Вы позволите мне говорить с открытой душой?

— Говорите.

— Государь! Меня ненавидят герцог Алансонский и королева-мать.

— Что касается Алансона, я не отрицаю, — ответил Карл, — но королева-мать к вам очень внимательна.

— Вот поэтому-то я и остерегаюсь ее, государь. И благо мне, что я ее остерегался!

— Ее?

— Ее или ее окружающих. Ведь вам известно, государь, что иногда несчастьем королей является не то, что им служат из рук вон плохо, а то, что им служат чересчур усердно.

— Объяснитесь: вы добровольно обязались сказать мне все.

— Как видите, ваше величество, я так и поступаю.

— Продолжайте.

— Ваше величество! Вы сказали, что любите меня.

— То есть я любил вас до вашей измены, Анрио.

— Предположите, государь, что вы любите меня по-прежнему.

— Пусть так!

— А если вы меня любите, то вы, наверно, желаете, чтобы я был жив, не так ли?

— Я был бы в отчаянии, если бы с тобой случилось какое-нибудь несчастье.

— Так вот, ваше величество, вы уже дважды могли прийти в отчаяние.

— Как так?

— Да, государь, уже дважды только Провидение спасло мне жизнь. Правда, во второй раз Провидение приняло облик вашего величества.

— А в первый раз чей облик оно приняло?

— Облик человека, который был крайне изумлен тем, что его приняли за Провидение, — облик Рене. Да, государь, вы спасли меня от стали…

Карл нахмурился, вспомнив, как он увел Генриха на улицу Бар.

— А Рене? — спросил он.

— А Рене спас меня от яда.

— Черт возьми! И везет же тебе, Анрио! — сказал король, пытаясь улыбнуться, но от сильной боли не улыбка, а судорога искривила его губы. — Это не его профессия.

— Так вот, государь, два чуда спасли меня. Одно чудо — это раскаяние флорентийца. Другое — доброта вашего величества. Я скажу вашему величеству откровенно: я испугался, как бы Бог не устал творить чудеса, и решил бежать, руководствуясь аксиомой: на Бога надейся, а сам не плошай.

— Почему же ты не сказал мне об этом раньше, Генрих?

— Если бы я сказал вам эти самые слова даже вчера, я был бы доносчиком.

— А когда ты говоришь их сегодня?

— Сегодня — другое дело: меня обвиняют — я защищаюсь.

— А ты уверен в первом покушении, Анрио?

— Так же уверен, как во втором.

— Тебя пытались отравить?

— Пытались.

— Чем?

— Опиатом.

— А как отравляют опиатом?

— Почем я знаю, государь? Спросите Рене: ведь отравляют и перчатками…

Карл сдвинул брови, но мало-помалу лицо его разгладилось…

— Да, да, — сказал он, словно разговаривая с самим собой, — в самой природе живых существ заложено стремление бежать от смерти. Так почему же это существо не сделает сознательно того, что делает инстинктивно?

— Итак, государь, — спросил Генрих, — довольны ли вы моей откровенностью и верите ли, что я сказал вам все?

— Да, да, Анрио, ты славный малый. И ты думаешь, что те, кто желает тебе зла, еще не угомонились и будут и впредь покушаться на твою жизнь?

— Государь! Каждый вечер я удивляюсь, что я еще жив.

— Видишь ли, Анрио, они знают, как я люблю тебя, и потому-то и хотят убить. Но будь спокоен — они понесут наказание за свое злоумышление. А теперь ты свободен.

— Свободен покинуть Париж, государь? — спросил Генрих.

— Нет, нет, ты прекрасно знаешь, что я не могу обойтись без тебя. Тысяча чертей! Надо же, чтобы у меня был хоть один человек, который меня любит!

— В таком случае, государь, если вы хотите оставить меня при себе, соблаговолите оказать мне одну милость…

— Какую?

— Оставьте меня здесь не под видом друга, а под видом узника.

— Как — узника?

— Да так. Разве вы, ваше величество, не видите, что ваше дружеское ко мне расположение меня губит?

— И ты предпочитаешь, чтобы я тебя возненавидел?

— Чисто внешней ненавистью, государь. Такая ненависть спасет меня: до тех пор, пока они будут думать, что я в немилости, они не станут торопиться умертвить меня.

— Я не знаю, чего ты хочешь, Анрио, — сказал Карл, — не знаю, какая у тебя цель, но если твои желания не осуществятся, если ты не достигнешь своей цели — я буду очень удивлен.

— Значит, я могу рассчитывать на то, что король будет относиться ко мне сурово?

— Да.

— Тогда я буду спокойнее… А что прикажете сейчас, ваше величество?

— Иди к себе, Анрио. Я очень страдаю. Пойду посмотрю своих собак и лягу в постель.

— Государь! — сказал Генрих. — Вашему величеству надо бы позвать врача: ваше сегодняшнее нездоровье, быть может, опаснее, чем вы думаете.

— Я послал за мэтром Амбруазом Паре.

— Тогда я ухожу, чувствуя себя спокойнее.

— Клянусь Душой, — сказал король, — из всей моей семьи ты один действительно любишь меня.

— Это ваше искреннее убеждение, государь?

— Слово дворянина!

— Хорошо! В таком случае поручите господину де Нансе стеречь меня, как человека, которому ваш гнев не позволит прожить и месяца: это единственное средство, чтобы я мог любить вас долго.

— Господин де Нансе! — крикнул Карл. Вошел командир охраны.

— Я отдаю вам на руки, — сказал король, — величайшего преступника в королевстве. Вы отвечаете мне за него головой!

Генрих с удрученным видом вышел вслед за де Нансе.

Глава 3

АКТЕОН

Оставшись один, Карл очень удивился, что к нему не пришел ни один из его верных друзей, а двумя его верными друзьями были кормилица Мадлен и борзая Актеон.

«Кормилица, должно быть, пошла к знакомому гугеноту петь псалмы, — подумал он, — а Актеон все еще сердится за то, что сегодня утром я хлестнул его арапником».

Карл взял свечу и прошел к доброй женщине. Доброй женщины не было дома. Дверь из комнаты Мадлен, как, наверное, помнит читатель, вела в Оружейную палату. Карл подошел к этой двери.