Иудейские древности - Иосиф Флавий

3. На это-то и сам Ездра рассчитывал, и сообразно с этим ему [все] и удавалось, так как, по моему мнению, Предвечный удостоивал его исполнением всех его желаний за его добропорядочность и любовь к справедливости.

Спустя немного времени к Ездре явилось несколько человек, которые стали обвинять некоторых лиц из простонародья, из священников и из левитов в том, что последние нарушили государственные установления и древние законы, взяв себе в жены иностранок и осквернив тем самым [весь] священнический род. При этом обвинители просили Ездру оказать поддержку в деле соблюдения законов, дабы Господь Бог вновь не разгневался на весь народ и не вверг его снова в несчастье. Ездра в великом горе разодрал свои одежды, стал рвать себе волосы на голове и бороду и пал ниц на землю, будучи в полном отчаянии, что повод ко всему этому подают первые представители народа; а так как он отлично понимал, что, если он потребует от них изгнания жен и родившихся от последних детей, они не послушаются его, то он [в полном отчаянии] оставался на земле. К нему сбежались все благомыслящие, обливаясь слезами и тем выражая свое сочувствие к постигшему его горю. Затем Ездра поднялся с земли, простер руки к небу и воскликнул, что ему совестно глядеть на небо вследствие греховности народа, который совершенно забыл все постигшее предков за их беззакония. Вместе с тем он стал умолять Предвечного, спасшего горсть евреев от постигшей их гибели и от плена, вновь вернувшего их в Иерусалим и на родину и вселившего в сердце царей персидских жалость к ним, простить им и эти их прегрешения и не взыскивать с них, хотя они своими поступками и заслужили смерть; ведь у Господа Бога довольно милости, чтобы не подвергать даже таких людей [заслуженному] наказанию.

4. Так закончил он свою молитву. Все те, которые явились к нему с женами и детьми, обливались слезами. Некий же Ахоний, один из первых граждан иерусалимских, подошел к нему и заявил, что, так как они согрешили, живя с чужеземцами, он теперь клянется, что все они изгонят жен и родившихся от них детей, и просил его подвергнуть наказанию тех, кто ослушается закона. Убежденный этими уверениями, Ездра, сообразно совету Ахония, взял клятву от начальников над священниками, левитами и прочими израильтянами в том, что они удалят от себя жен и детей своих. Приняв это клятвенное обещание, он тотчас удалился из храма в помещение[970] Иоанна, сына Елиасина, и пробыл там целый день, с горя вовсе не прикасаясь к пище. Затем им было издано распоряжение, в силу которого все возвратившиеся из плена приглашались собраться в Иерусалим, причем все те, которые в течение двух или трех дней не явились бы, исключались из списков народа, а имущество их, по постановлению старейшин, секвестровалось в пользу храма. Ввиду этого [в город] собрались в течение трех дней представители колен Иудова и Веньяминова; так наступил двадцатый день девятого месяца, носящего у евреев название кислева[971], а у македонян – апеллея. И вот, когда во дворе храма сел народ вместе со своими старейшинами и, безмолвствуя от волнения, ожидал, что будет, тогда поднялся Ездра и стал обвинять евреев в нарушении закона потому, что они взяли себе жен не из числа единоплеменниц своих. Ныне же, продолжал он, они смогут совершить богоугодное дело, правда, очень тяжелое для них самих, а именно – отослать жен обратно на их родину. Все громко выразили свое согласие сделать это, но прибавили, что сделать это не так легко, потому что народу много, время года зимнее и дело это таково, что его не исполнишь в день или в два. «однако, – решило собрание, – пусть виновники всех этих передряг и те, кто живет с иностранками, объявятся для получения известной отсрочки и назначат каких угодно старейшин, на обязанности которых будет лежать следить за выполнением обязательства со стороны давших его». Так и было решено поступить. Когда же с новолуния десятого месяца стали разыскивать тех, кто жил с иностранками (эти поиски продолжались до новолуния следующего месяца), то нашлись многие из потомков первосвященника Иисуса, многие священнослужители, левиты и прочие израильтяне, которые, ставя соблюдение законов выше любви к близким людям, немедленно удалили от себя как жен, так и родившихся от них детей и принесением Господу Богу в жертву баранов постарались вновь снискать Его расположение. Назвать здесь всех их поименно я не считаю необходимым. Искупив таким образом грех относительно вышеупомянутых браков, Ездра сделал новые на этот счет постановления, дабы на будущее время не было повторения старых ошибок[972].

5. Когда на седьмой месяц наступил праздник Кущей и почти весь народ собрался на это празднество, то все взошли в верхний этаж храма вблизи восточных ворот и просили Ездру прочитать им законы Моисеевы. Ездра стал среди народа и начал читать; употребил он на это все время от утра до полудня. Народ же, внимая чтению законов, узнал, чего ему держаться, дабы теперь впредь быть справедливым; при этом люди очень опечалились, вспомнив все прошлое, и дошли даже до слез при мысли о том, что они не испытали бы никаких прежних своих бедствий, если бы соблюдали закон.

Когда Ездра увидел такое их настроение, то повелел им разойтись и более не плакать, ибо был праздник, в который печаль неуместна и не дозволена. Напротив, он стал побуждать их предаваться радости, соответственным образом, как следует отнестись к празднику, и соединить с раскаянием и печалью о совершенных прегрешениях также полную готовность остерегаться впадения в подобные прежним ошибки. Ввиду такого увещевания Ездры, народ приступил к празднованию и, проведя восемь дней в кущах, вернулся затем со славословием Предвечному домой, чувствуя живую благодарность к Ездре за то, что он исправил все совершенные ими нарушения законов.

Ездра затем умер в преклонном возрасте, снискав себе великое уважение в глазах народа, и был при большом стечении последнего погребен в Иерусалиме. А так как около того же самого времени умер также и первосвященник Иоаким, то преемником последнего стал его сын Елиасив.

6. Один из оставшихся в плену евреев, некий Неемия, виночерпий царя Ксеркса, однажды прогуливался пред воротами персидской столицы Сузы и заметил нескольких чужеземцев, которые, видимо, возвращались из дальнего путешествия и разговаривали между собою по-еврейски. Подойдя к ним, Неемия спросил их, откуда они. А когда те ответили, что пришли из Иудеи, то он продолжал дальше расспрашивать их о житье-бытье тамошнего населения и о том, в каком положении находится [теперь] главный город страны, Иерусалим. На это путники отвечали, что дела там вообще плохи, так как стены города сровнены с землею, а окрестные племена сильно обижают иудеев, потому что днем они носятся по стране и предают все разграблению, а ночью позволяют себе такие насилия, что множество сельского населения, да и самих жителей Иерусалима, уведено ими в плен, днем же дороги полны трупов. Тогда Неемию обуяло сострадание к бедственному положению своих единоплеменников, он заплакал и, подняв очи к небу, воскликнул: «Доколе, Господи, будешь Ты [безучастно] взирать на страдания нашего народа, который таким образом стал добычею и игрушкою всех?»

И вот, пока Неемия находился еще у ворот, погруженный в свои мрачные думы о всем слышанном, к нему пришли с известием, что царь уже собирается сесть за стол. Тогда Неемия поспешил так скоро, как только мог, к царю, чтобы исполнить при нем свои обязанности виночерпия, и даже забыл при этом совершить омовение. Когда после обеда царь развеселился и расположение духа его стало значительно лучше, он взглянул на Неемию и, видя его таким мрачным, спросил его, чем тот так подавлен. Тогда Неемия мысленно обратился к Господу Богу с молитвою явить ему милость и подсказать, что ему следует говорить, и ответил: «Царь, как мне не казаться таким [мрачным] и как не печалиться мне в душе, когда я слышу, что в Иерусалиме, на родине моей, где находятся могилы и надгробные камни моих предков, стены сровнены с землею? Умоляю тебя, окажи мне милость и разреши мне отправиться туда, дабы восстановить стены и окончить постройку святилища».

Царь согласился оказать ему эту милость и повелел отправить к сатрапам грамоты, чтобы последние оказывали ему всевозможный почет и доставляли ему, по его желанию, все нужное. «А теперь, – сказал он, – прекрати печаловаться и весело продолжай служить мне остальное время своего здесь пребывания». Тогда Неемия возблагодарил Господа Бога и царя за милостивое обещание, и в радости от всего возвещенного ему удрученное и омраченное лицо его опять прояснилось. На следующий же день царь велел позвать Неемию и дал ему к наместнику Сирии, Финикии и Самарии, Адею, письмо, в котором сделал нужные распоряжения относительно почестей, долженствующих быть оказанными Неемии, и касательно доставления последнему всех материалов для постройки.