Дверь с той стороны (сборник) - Владимир Михайлов

2. Минувшим днем. Спутник «Большой Космостарт»

Обратный путь был еще короче.

Но прежде был путь туда. Они держались за руки и молчали; любое сказанное слово опять ввергло бы их в тот иррациональный разговор, который они успели уже возненавидеть.

После обычной для приземельского кораблика тесноты внутренность прозрачной сферы, куда они попали, показалась обширной. Снаружи, доступный взорам, поднимался крутой и высокий борт «Летящего среди звезд». Он был ярко освещен, и телекамеры неотрывно держали его под прицелом. Глухие голоса провожавших блуждали, отражаясь от вогнутых стен. Шуршала обертка наивных пакетиков, приготовленных в последний момент; их втискивали в каменные ладони уезжающих – совали так заискивающе-настойчиво, словно в измятых свертках находились талисманы любви и памяти. То тут, то там вспыхивали последние поцелуи – искры между навечно размыкающимися контактами, громкие, краткие и ненужные.

Затянувшееся ожидание накалилось до предела. Люди чувствовали, как теряют они равновесие, балансируя на грани отчаяния и одиночества. Наиболее решительные уже перешагнули мыслями через то, что навсегда уходило из жизни, и обратились к тому, что должно было в ней остаться. И Кира почувствовала, что Александр – после того, как он пробормотал невнятное «жди» и она вымученно улыбнулась в ответ, – расстался с нею, хотя еще стоял рядом и рука могла дотронуться до него.

Сигнал они расслышали не сразу. Телеоператоры экстатически изогнулись, приникая к видоискателям. Путники какое-то малое мгновение толпились около выхода. Потом они скрылись, и последний, вырвавшись, проскользнул между уже начавшими смыкаться створками. Серо-зеленый борт стал отдаляться; в пронесшемся вздохе были ужас и облегчение вместе. Но это еще только зал прощаний, покинутый экипажем звездолета, заскользил по направляющим, укрываясь под защиту конструкций стартового спутника. Стал виден весь корабль, затем и рамка из черного неба. Всех чуть качнуло; это зал, чьи прозрачные переборки были, наверное, сделаны из отвердевших слез, вернулся на свое место в системе сооружений спутника «Большой Космостарт». «Летящий среди звезд», из рода длинных кораблей, висел устойчиво, словно центр мироздания. Но настал миг, и вселенная пошатнулась. Стартовые двигатели выговорили слово «прощай», уходящее в бесконечность. По вселенной прошла рябь, а когда унялась, одним кораблем стало меньше в мире людей, одной звездой больше на небе Земли.

На этом все кончалось. Звезда должна была исчезнуть в избранном направлении со скоростью, близкой к известному людям пределу. Ей предстояло вновь возникнуть и превратиться в корабль через пятьсот лет. Поэтому все и кончалось: прожить пятьсот лет не под силу даже человеку, не расстававшемуся ни с кем и никогда.

Оставшиеся заговорили было громко и бодро. Но они находились еще в космосе, а космос не терпит фальши, и вскоре искренность взяла верх, овеществившись в слезах. До того их сдерживали усилием, которое никто и никогда не сможет оценить, – сдерживали, чтобы не стало еще тяжелее на сердце у избранных лететь. Тяжесть на сердце мешает в пути больше, чем целые тонны другого груза, и оставшиеся приняли на себя и это бремя. Нет, не сказать, чтобы великая техника облегчила людям поиск новых материков!

Кира тоже плакала, неумело от непривычки. Она охотно отошла бы в угол, но в круглом зале не было углов; она лишь повернулась к стене и опустила голову пониже. Была тишина и приглушенные всхлипы не нарушали ее, а лишь подчеркивали глубину безмолвия. Показавшийся на пороге внутренней двери человек, уважая горе, тоже не сказал ни слова; только поднял руку, приглашая. Никто не заметил жеста. Тогда он сдержанно кашлянул; звук показался оглушительным, все вздрогнули и обернулись.

В салон ожидавшего их кораблика люди входили по одиночке, и по одному рассаживались. Свободных мест осталось много, а когда летели с Земли, их не было вовсе. Вспыхнули экраны. Планета плавно накатывалась на корабль. Гул двигателей протиснулся в салон. Забормотал автомат-информатор, советуя проверить защитную систему. Все было так же, когда летели сюда, – и совсем иначе: сейчас было всего лишь безжизненное отражение в зеркале – мнимое, как говорят оптики. Женщина закусила губу и почувствовала, как опять влажнеют щеки. Но космодром уже распахнулся перед нею, необъятное пастбище кораблей.

Посадка совершилась в ликующем грохоте: корабли редко сочувствуют людям. К вокзалу Кира шла по местами выжженной траве, пренебрегая туннелем. Она подставляла лицо ветерку, чтобы скорее высохли слезы. Пилоты приземельского корабля стояли поодаль, они были хмуры и прятали глаза, словно стыдились того, что вернулись в свой порт и семьи вскоре увидят их, а те, кто улетел, не вернутся ни в этом, ни во многих будущих поколениях и жены не встретят их никогда. Кира прошла мимо пилотов, высокомерно подняв заплаканное лицо и глядя покрасневшими глазами поверх голов. Но пилоты не обиделись; младший из них пробормотал что-то о церемонии, в которой их кораблю была отведена немаловажная роль катафалка. Улететь безвозвратно всегда казалось ему завидным уделом; но сейчас, глядя вслед удаляющейся женщине, он впервые подумал, что человек – за чем бы ни устремлялся он, – едва ли не большее оставляет тут, на старой планете. Ему захотелось догнать женщину. Но Кира уже скрылась в путанице высоких мачт и косых плоскостей вокзала, за которым взлетели аграпланы, заставляя воздух на миг закручиваться смерчем.

3. Днем. Город

Через час с небольшим Кира сошла с рейсового аграплана на аэродроме своего города и направилась домой пешком, избрав самый длинный путь.

В городе был праздник. Звездные экспедиции уходят не часто, и каждая из них – торжество не одних только улетевших. Все вышли на улицы. Жилища, начинавшиеся у земли мощным стволом и ветвившиеся наверху на множество отростков, медленно меняли краски. Плавно вращались площади, звучала музыка и везде танцевали люди. Взрывался фейерверк. Грудами лежали цветы; лепестки их налипали на подошвы, запах разносился далеко. Кира шла, погруженная в странные, непонятные до конца ей самой мысли и ощущения. Она не замечала, как люди протягивали ей руки, чтобы вовлечь ее, грустью выделявшуюся из остальных, в общее веселье. Потом руки опускались: ее узнавали, она была такой же, как на экранах, когда транслировался старт. Несколько раз с нею заговаривали. Она смутно понимала, что говорили о героизме Александра – и ее самой, отпустившей его и оставшейся в жизни одинокой, навсегда одинокой – подразумевалось, что никто не будет в силах вытеснить из ее сердца облик человека, чье имя будут с уважением произносить в столетиях. Кира торопливо кивала и улыбалась, потом уходила – кажется, не очень вежливо; люди при этом на мгновение ощущали себя виноватыми, хотя их вины в происшедшем не было. Кира шла, и запах раздавленных цветов провожал ее.