Эта безумная Вселенная - Эрик Рассел

Обнаруженная ловушка сразу же пробудила в Макшейне осмотрительность. Он перестал торопиться и внимательно просмотрел все предыдущие вопросы — не скрыты ли и там какие-нибудь сюрпризы. Потом начал вчитываться в вопросы, на которые ему еще предстояло дать ответ.

Весьма подозрительным Макшейну показался тридцать четвертый вопрос. Экзаменаторы спрятали его среди обычных вопросов технического характера, однако каверзный вопрос выпирал наружу подобно хоботообразному носу обитателей планетной системы Сириуса. С виду совсем простенький, безыскусный вопрос. Экзаменуемому всего-навсего предлагалось дать определение такому понятию, как мужество, затратив на это не более шести слов. Подумав, Макшейн себе во благо (или на погибель) написал: «Мужество есть страх, встречаемый с решимостью».

Покончив с пятидесятым и последним вопросом, Макшейн облегченно вздохнул, покинул аудиторию и отправился бродить по территории колледжа.

Вскоре его нагнал Симкокс.

— Ну, как у тебя прошло?

— Могло быть и хуже, — коротко ответил Макшейн.

— Вот и у меня такое же чувство. Если не наберешь как минимум семьдесят пять процентов правильных ответов, выгонят в шею. Думаю, я проскочил.

Они дождались, пока придет Фейн. Тот появился спустя полчаса. Вид у него был понурый, а глаза — печальные, как у спаниеля.

— На четырех вопросах я точно завис, — сообщил он, — Странное дело: когда я шел на экзамен, в голове было полно знаний. Но стоило сесть за стол, как все они мигом испарились.

Через два дня на информационном стенде вывесили результаты экзамена. Протолкнувшись сквозь толпу сокурсников, Макшейн стал искать себя.

«Макшейн, Уорнер. 91 %. Экзамен выдержан с честью».

Он со всех ног бросился в дом Мерсера и взбежал на второй этаж. Следом бежали Симкокс и Фейн.

— Биллингс! Куда вы запропастились?

— Вы меня звали, сэр?

— Мы сдали экзамен. Все трое.

Переполнявшие Макшейна чувства заставили его пуститься в пляс.

— Помните, что вы говорили месяц назад? Забыли? Гоните назад мою бутылку виски.

— Я необычайно рад узнать о вашем успехе, сэр, — сказал Биллингс, краснея от волнения.

— Благодарю вас, Биллингс. А теперь — самое время отпраздновать наш успех. Тащите бутылку и бокалы.

— В половине девятого я все вам принесу, сэр.

Макшейн посмотрел на часы.

— Это же целый час ждать. Что еще вы придумали, Биллингс?

— Сэр, на столе вас ждут конверт и бумага. Полагаю, вам непременно захочется сообщить вашим родителям о первом успехе. Представляю, как обрадуется ваша мать.

— Говорите, моя мать? — с удивлением посмотрел на ординарца Макшейн. — А почему не мой отец?

— Несомненно, вашего отца это тоже очень обрадует, — заверил его Биллингс. — Но, как правило, сэр, матери бывают меньше уверены в успехе, зато гораздо больше волнуются за своих сыновей.

— Так может говорить только тот, кто знает, — заметил Макшейн, посмотрев на друзей. Потом он вновь повернулся к Биллингсу: — И каков же ваш материнский стаж?

— Сорок лет, сэр.

Эти слова заставили всех троих умолкнуть. Макшейн улыбнулся и непривычно кротким голосом сказал:

— Я понимаю ваши слова, Биллингс. Мы отложим празднование до половины девятого.

— Я не запоздаю ни на минуту, сэр, — пообещал ординарец, — Я принесу вам бокалы и содовую.

Биллингс ушел, Фейн и Симкокс — тоже. Макшейн немного постоял у окна, затем сел за стол, взял ручку и вывел на листе: «Дорогая мама!..»

Четыре долгих, нелегких, до предела насыщенных года. Того, что было пройдено, узнано, испытано и пережито, пожалуй, с лихвой хватило бы на всю оставшуюся жизнь. Лекции, консультации, шум станков в учебных мастерских, оглушающий рев испытательных стендов, уходящие до потолка стойки с аппаратурой, мигание разноцветных лампочек и подрагивание стрелок измерительных приборов, космические просторы, воссозданные на киноэкранах, уравнения на шесть страниц, игры с мячом, торжественные линейки со знаменами и оркестром, медицинские обследования с анализом крови, испытания на центрифуге, когда весь мир летит вверх тормашками, вопросы на сообразительность, экзамены.

Сколько их было, этих экзаменов, и каждый последующий оказывался труднее предыдущего. И в каждом находились свои каверзные вопросы, свои ловушки. А потом снова лекции, консультации, семинары.

«У нас вы получаете фундаментальное и всестороннее образование, которое позволит вам чувствовать себя уверенно в космосе и справляться с любыми возникающими проблемами. Иными словами, мы выковываем вам надежную броню, доспехи космического воина. Чтобы эти доспехи получились прочными, над их созданием трудится весь персонал нашего колледжа. И работа всех в одинаковой степени важна. Даже ваш ординарен вносит в нее скромный, но необходимый вклад…»

«С того момента, как вы начнете свою офицерскую службу, вы убедитесь в том, что подчиненные склонны идеализировать любое ваше достоинство и драматизировать любой ваш недостаток. Секундное самолюбование, невинное хвастовство вырастают в их глазах до высокомерия и презрения к простым людям…»

«Вторая половина четвертого года всегда бывает особенно утомительной, сэр. Я бы осмелился посоветовать вам поменьше времени тратить на шумные развлечения в городе и побольше спать…»

«Покрепче вбейте себе в головы, ребята: дело не в том, сколько раз вы отрабатывали свои действия в аварийной ситуации — пятьдесят или пятьсот. Они должны стать инстинктивными. Иначе, пока вы будете раздумывать, корабль и пара сотен душ могут отправиться ко всем чертям…»

«Даже ваш ординарец вносит скромный, но необходимый вклад…»

«Позвольте мне заметить, сэр, что сила офицера — в поддержке его подчиненных…»

В течение последних шести месяцев Макшейну пришлось исполнять в доме Мерсера обязанности проктора. Ершистые первокурсники, готовые спорить по любому поводу, быстро проникались уважением к нему: их подкупало его знание людей и умение держаться с достоинством.

До финишной прямой сумели дойти лишь двадцать шесть из сорока, в их числе Симкокс и Фейн.

Выпускные экзамены были настоящим адом, где хватало своих пылающих очагов и раскаленных сковородок. Они длились целых восемь дней.

«Макшейн, Уорнер. 82 %. Выпускные экзамены сданы успешно».

После экзаменов наступила неделя полнейшего замешательства. Недавние строгости исчезли, и все вокруг говорило о приближающемся дне прощания с колледжем… Вручение дипломов, прощальные речи. В последний раз они прошли парадным шагом, под гром оркестра и восторженные возгласы принарядившихся родных… Чемоданы, коробки, пакеты. Рукопожатия. Вереница лиц, какие-то слова, тонущие в общем шуме. И потом — пронзительная тишина, нарушаемая лишь негромким тарахтеньем мотора такси.

Макшейн едва дождался, когда закончатся две недели отпуска в родном доме. Прощаясь с семьей, он испытывал смешанное чувство грусти и облегчения. В предписанный день он явился на борт разведывательного фрегата «Манаска». Он стал четвертым офицером на судне. Отныне ему предстояло находиться под командой троих и командовать тридцатью.

Вскоре они покинули Землю, и «Манаска» быстро превратилась в крошечную точку, несущуюся среди звезд. В сравнении с громадными боевыми звездолетами и вместительными крейсерами, бороздящими космические просторы, разведывательный корабль казался крошечным суденышком. Но и это суденышко ходило в такие дали, где связь с Землей терялась, а будни военно-космической службы почти не оставляли времени для воспоминаний о родной планете.

На таких длинных, солидного вида автомобилях обычно ездили лишь высокопоставленные лица. В кабине находилось трое: двое спереди и один на заднем сиденье. Машина почти бесшумно подъехала к зданию и остановилась. Человек, сидевший рядом с водителем, проворно выскочил наружу, открыл заднюю дверцу и замер по стойке «смирно».

Приехавший неторопливо выбрался из кабины и подошел к массивным входным дверям, на каждой из которых был вырезан круг со звездой внутри. Человек этот был рослым, широкоплечим, с седыми волосами и морщинками вокруг глаз, достаточно повидавших на своем веку. Серебряный коленный сустав на правой ноге вынуждал его двигаться с легкой хромотой.

Увидев, что двери не заперты, приехавший открыл их пошире и вошел в большой вестибюль. Сейчас там было пусто. Несколько минут он скользил глазами по длинному списку имен и фамилий, выбитых на одной из стен.

Из коридора вышли шестеро человек в форме. Они двигались строем, в две шеренги. При виде посетителя их глаза восхищенно округлились, а руки взметнулись в приветствии, на которое он инстинктивно ответил.

Миновав вестибюль, приехавший вышел с другой стороны здания, прошел, хромая, через лужайку и остановился перед домом, когда-то называвшимся домом Мерсера. Теперь на табличке значилась другая фамилия: Лайзет. Войдя внутрь, приехавший поднялся на второй этаж и остановился в коридоре, словно не зная, куда идти дальше.