Время учеников. Выпуск 3 - Андрей Чертков

— Что, братец, не ожидал? — сказал он уже из сейфа, нырнув туда по самые плечи. — А как я тебя тогда, со шнурками-то? Это ж я специально, для жалости. Посмотрит, думаю, а человек без шнурков, сердце-то у него и екнет. Ведь екнуло, а, Андрюша?

Конь Кобылыч умолк, теперь ему было не до шнурков. Благоговейно, как подушечку с орденами, он держал Большую Печать, подставив под нее обе ладони и покусывая влажный язык.

В кабинете воцарилось молчание. Лишь стул с раскачивающимся котом скрипел тоскливо и нудно, да бледная ночная луна подвывала ему в ответ.

— Айн, цвай, драй, — прошептал Конь Кобылыч и в испуге зажмурился.

Ничего не произошло.

Андрей Т. посмотрел на часы. На часах было две минуты первого.

— Извиняюсь. — Улыбочка на лице Кобылыча уж больно напоминала гримасу. Впрочем, он нисколько не растерялся. — Плюс-минус минута, стандартный допуск. Спокойствие, все будет о'кей. — Он вознес Печать над собой и опять зажмурился.

И снова никакого эффекта.

— Так-так, — нахмурилась двугорбая ведьма. — Кто-то из нас неправ. — Она взглянула на человека-вешалку и легонько ему кивнула. Засаленный шелковый шарф, только что свисавший до полу, молнией прочертил пространство и обмотался вокруг шеи Коня Кобылыча. Тот захрипел, забулькал. Печать выпала из его ладоней и с грохотом покатилась по полу.

— Я не знаю, почему она не работает. Я здесь ни при чем. Должна она работать, должна! Тут какая-то провокация!

— Говоришь, не знаешь? — Веки двугорбой ведьмы набухли от справедливого гнева. Шарф человека-вешалки затягивался все туже и туже. — А кто знает?

— Я знаю, — ответил со стула кот.

Все, включая полузадушенного Коня Кобылыча, посмотрели на него.

— Это только для нас 12 часов, — спокойно продолжал кот, покачиваясь на колченогом стуле, — а для Печати всего одиннадцать. Объясняю: мы шли сюда на восток и поэтому сэкономили один час. Если бы мы шли на запад, то есть по коридору налево, то, наоборот, потеряли бы один час. Эффект Филеаса Фогга. — Он победно оглядел публику. — С вас двадцать тысяч фунтов стерлингов, господа.

Если семь цветов радуги представить в оттенках серого, то именно такая палитра украшала в эти минуты физиономии разбойничьей троицы. Молчание продолжалось не долго.

— Ах, вот кто у нас предатель. Вот кто повел нас сюда обманным путем. — Двугорбая плюнула со злости в кота, но, промахнувшись, попала в человека-вешалку. Тот отбил плевок костылем. — За наши деньги нас самих же и подставляет! — Секунд пять она мрачно смотрела в пол, потом резко вскинула голову и сказала: — Ерунда! Сработает на час позже, какая разница. Подождем, никуда он от нас не денется. А с тобой будет разговор особый. — Она направила катафот на кота и окатила его недобрым взглядом.

— Вы сказали, какая разница? — громом прозвучало от двери.

На пороге стоял — кто бы вы думали стоял на пороге? — ну, конечно же. Абрикос, сам хозяин этого веселого заведения. Оказывается, он нисколько не изменился, только одет был в кожу, джинсу и дорогую замшу и оправа его очков была из ископаемой кости мамонта да в темных Генкиных волосах проседь сражалась с пролысью. А так — такой же, как был в тот день, когда они виделись тысячу лет назад, на закате своего далекого детства.

— Генка! — хрипло, как простуженный саксофон, прогудел ему Андрей Т.

— Андрюха! — громко, как органная фуга, прогремел ему в ответ Абрикос.

Они бросились друг другу в объятья, стали мять друг друга и колотить и мучили так безумно долго, что кот, поскрипывающий на стуле, успел докурить сигару и уже закуривал новую.

Когда пыл и жар поутихли, кроме них двоих и кота, в кабинете больше не было никого. Только столбики ядовитой пыли да грязный шарф на полу — все, что осталось от ведьмы и ее помощников-душегубов.

Они сидели в директорском кабинете и пили кофе. За окнами золотел рассвет. Две пустые бутылки из-под армянского конька печально стояли на подоконнике и медленно наполнялись утром. Обо всем уже было переговорено, вспомнено о близких и дальних, когда в дверь легонечко постучали.

— Можно?

— Входи, дружок.

Это был кот Базильо. Выглядел он по-джентльменски строго. В черной паре, в белоснежной сорочке с бабочкой, в черных остроносых туфлях. В одной лапе он держал розу, а в другой — Андрей Т. даже прослезился от радости! — в другой был его приемник, Спидлец, Спидолочка, Спидолага, родной, живой, невредимый. Не считая, конечно, дырки от лазерного оружия, да и та уже почти зажила.

— Это вам от меня. — Кот отвесил скромный поклон и протянул Андрею Т. розу. — А это, — он поставил на стол «Спидолу», — это от Кати, девочки-людоедки, просила вам передать.

— У нее-то он откуда? — удивленно спросил его Андрей Т.

— От Буратино. У них теперь… — Кот помялся и хохотнул в усы. — В общем, дружба. А «Спидолу» он поменял на книжку «Хочу быть дворником» у одного чертенка.

— Выпить хочешь? — предложил Абрикос, потряхивая початой бутылкой.

— Не откажусь. — Кот важно погладил бороду и застенчиво улыбнулся.

Абрикос разлил всем по рюмкам и сказал, похлопывая Андрея Т. по плечу:

— Предлагаю выпить за твоего спасителя. Если бы не наш дорогой Базильо, если бы не его ум и смекалка, сидеть бы тебе сейчас у морской царевны на дне морском, играть бы ей слезливые песенки, а не пить здесь с нами коньяк.

— Вы уж скажете, — смущенно ответил кот. Было видно, что он доволен, а смущается только из скромности. — И не сделал я ничего особенного. Ну, позвонил вам в аэропорт, чтобы срочно ехали. Ну, еще кое-что, по мелочи…

— Скромность красит человека, а не кота. Пьем за доблесть, — остановил его Абрикос.

Они чокнулись. Кот махом выдул коньяк и занюхал его хвостом. Андрей Т. закусил конфетой. Абрикос вообще не закусывал, а только облизнул губы.

С полминуты они молчали, прислушиваясь, как укладывается на дно желудков коньяк. Убедившись, что все нормально. Абрикос спросил у кота:

— Вот скажи нам, Базильо, ты мудрый, ты должен знать. Что на свете самое главное?

— Главное — оставаться человеком и умницей, — не задумываясь ответил кот.

— Вот и я ему то же самое говорю. — Горлышком коньячной бутылки Абрикос показывал на Андрея Т. — Но не все ли равно, где им оставаться, в смысле — человеком и умницей? Я ему предлагаю, пусть временно поживет у нас, условия я ему обеспечу, а он, пьяная образина, рвется в последний бой. Он их, мол, породил, ему их, гадов, и убивать. Жил на свете рыцарь бедный… — Абрикос хмыкнул и плеснул коньяка по рюмкам.

— Вот ты, Базильо, ты же старый боец, объясни ему, неверующему Фоме. С этой нечистью разве можно драться?