Империя (Под развалинами Помпеи) - Пьер Курти

Мунаций Фауст занимал в это время еще и другую и более высокую должность – должность жреца, которую он получил, когда в память Августа, возведенного придворной лестью в бессмертное божество, устраивались повсюду храмы и алтари со жрецами, называвшимися Augustali; старшей жрицей этого культа была, как уже известно читателям, сама Ливия, жрецы избирались из почетных лиц местного общества. Этой-то чести и удостоился Мунаций Фауст благодаря любви и уважению к нему его сограждан, питавших такие же чувства к доброй Неволеи Тикэ, щедро помогавшей бедным жителям города.

Мунаций и Неволея много пережили и печального, так как несмотря на отдаленность Помпеи от римской столицы, злодеяния Тиверия, безумство Калигулы, тупоумие Клавдия и бесчеловечность Нерона отзывались тяжело и на этом городе. Во время царствования Нерона тут случилось, между прочим, событие, нарушившее спокойствие всех граждан Помпеи.

Ливиний Регул, бывший защитником Гнея Пизона и Мунаций Плакцины и впоследствии исключенный из сената, живя в это время в Помпее, вздумал устроить в городском амфитеатре грандиозное зрелище.

На игры, устраиваемые в этом обширном амфитеатре, собирались жители как Помпеи, так и ближайших городов и сел, и особенно Ноцерины. Как нередко бывало в те времена на подобных зрелищах, на этот раз между ноцеринами и помпеянцами затеялась из-за ничего перебранка, вскоре перешедшая в сильную ссору и окончившаяся дракой, при которой пошли в ход не только палки и камин, но и ножи; когда помпеянцы выгнали из города своих соседей и стали подбирать раненых и убитых, то, к своему сожалению, нашли между ними много ноцерин. Это имело серьезные последствия, так как некоторые родственники убитых и раненых ноцерин отнесли тела в Рим и просили у цезаря строгого наказания виновных. Нерон, выслушав их просьбу, приказал Ливиния Регула и главных зачинщиков драки отправить в ссылку, а Помпею лишил на целое десятилетие цирковых зрелищ.

Мунаций Фауст и Неволея также присутствовали на играх, устроенных Ливинием, но вовремя ушли домой здоровыми и невредимыми. К ним пришел вскоре и Федр, желавший узнать, не подверглись ли его друзья какомунибудь несчастью, так как в свалку попали невольно и многие лица высшего общества, и некоторые из них найдены были убитыми.

Между нашими друзьями разговор зашел о происшедшем в амфитеатре; Неволея Тикэ, также принимавшая участие в этом разговоре, прервала его следующими словами:

– Мой милый Фауст, сегодняшнее несчастье напомнило мне мое давнишнее желание, и к тебе Федр, я обращаюсь также за советом.

– Послушаем, – отвечали ей Мунаций и старый баснописец.

– Я думаю о том, – сказала Неволея, – что с той минуты, Фауст, когда мы впервые увидели друг друга и в наших сердцах зажглась взаимная любовь, мы, не смотря на все препятствия, какие ставила нам судьба и люди, не только не переставали любить друг друга, но, как мне Кажется, наша любовь еще увеличилась с тех пор, как мы живем под одной крышей, не правда ли, мой милый друг?

– Этому свидетельница Венера нашего города, моя драгоценная Тикэ.

– Я могу в этом поклясться, с тех пор, как я знаю вас, – прибавил от себя Федр.

– Если это так, то я размышляла и о том, что и после смерти наш пепел должен покоиться в одном и том же месте, иначе моя душа будет неспокойна и несчастлива.

– Что же ты думаешь сделать?

– Сегодняшнее происшествие, повторяю, заставляет меня поторопиться осуществлением моего давнишнего желания, а именно, устройством на улице могил монумента, в котором был бы схоронен и мой, и твой пепел. Посмотри, Фауст, – при этих словах Неволея взяла лежавший около нее свернутым пергамент и передала его своему мужу, – я просила уже архитектора Марка Антония Прима сделать рисунок задуманного мной монумента.

Развернув пергамент и взглянув на рисунок, Мунаций в сильном душевном волнении обнял свою жену. Рисунок, напоминавший историю их любви, свидетельствовал вместе с тем о том, что Неволея, при его составлении, думала более о своем муже, нежели о самой себе: на одной стороне рисунка было изображено в барельефе коммерческое судно Мунация, игравшее значительную роль в жизни его и Неволеи; на другой стороне – кресло bisellium и прочие эмблемы почестей, какими был награжден Мунаций от декурионов Помпеи и от цезарей.

– Будь по твоему благоразумному желанию! – воскликнул Фауст, возвращая Неволеи пергамент, а Федр прибавил:

– Так как в верхней части рисунка есть место для надписи, то эту надпись сочиню я.

Предложение старого друга было принято супругами с благодарностью.

Спустя некоторое время на улице Могил возвышался мраморный мавзолей. Это был мавзолей Неволеи Тикэ и Мунация Фауста, стоящий там до настоящего времени и считающийся одним из самых замечательных памятников города Помпеи. Он открыт при раскопках 1813 года.

Мавзолей состоит из одной погребальной комнаты, помещенной на высоком фундаменте и имеющей посредине нечто вроде алтаря, к которому ведут две ступени. Вокруг, в стенах, сделаны ниши, loculi, назначенные для урн. При открытии этого мавзолея тут действительно нашли несколько урн, из которых три стеклянные, полные пепла, помещались в других урнах, сделанных из свинца.

Но самую интересную часть мавзолея представляют его внешние украшения, богатые и изящные. Тут на мраморных досках, одевающих все четыре стороны мавзолея и оканчивающихся вверху красивым карнизом, изображен в барельефах весь этот рисунок, который показывала Неволея своему мужу в день печального происшествия в амфитеатре. На передней же стороне, в богатой рамке, вырезана следующая надпись: «Неволея Тикэ, вольноотпущенница Юлии, соорудила этот монумент для себя и для своего мужа, Кая Мунация Фауста, жреца храма Августа и пагануса, которому декурионы, за оказанные им услуги городу, декретировали, с согласия народа, bisellium».

Федр не оставался постоянным гостем в доме Мунация и Неволеи. Он бродил по Кампаньи и Тринакрии, и если не всегда и не везде был принимаем радушно, то все-таки, был всюду согрет и накормлен и дожил до глубокой старости, так что, судя по одному месту в сочинениях Марциала, он был еще в живых при императоре Домициане, имея более ста лет от роду.

В 816 г. от основания Рима, т. е. в 63 от Р. X., мы застаем его в Помпее.

В начале февраля этого года император Нерон, также отличавшийся необыкновенной жестокостью и развратом и, вместе с тем, считавший себя великим певцом и артистом, находился в Неаполе, где на театральной сцене пел и играл на цитре перед публикой. При одном из таких представлений, в ту самую минуту, когда Нерон пел, случилось ужасное землетрясение. Почувствовав удар, император, однако, не покинул сцену, пока не окончил трели одной из любимых им песен.