Ледобой. Зов (СИ) - Козаев Азамат Владимирович

Глава 42

Грюй поглядывал в сторону, откуда вот-вот должен был появиться Чуб. Пора бы уж. И меньше всего он ожидал подарочка с той стороны, где лежала Верна — из лесу появился кто-то чужой. Показалось, что незнакомец просто вышел из неохватной сосны, ровно ствол раскололся и на белый свет родился этот: рубаха зелёная, на груди лопается, рожа квадратная, башка брита. Смотрит, ровно посмеивается, в руках копье, за поясом топор. Проходя мимо Верны, швырнул в землю нож, и тот воткнулся ровнёхонько между её ног, пригвоздив одежки.

Грюй понял всё мгновенно, быстро оглянулся, не ползут ли со спины остальные, усмехнулся.

— А остальные где?

— Решили, одного достанет. Чего народ по лесам гонять за придурками.

Бывший князь спрятался за щит, за противником смотрел внимательно. Коряга качал перед налётчиком копьём, показывал: «Вот в лицо ужалю… вот в ноги». Удар в лицо… Грюй отбил щитом, удар в ноги… воевода спесяевских смотрел за врагом внимательно и отвёл щитом, и ведь встал сволота так удачно — как раз посередине повалка лежит и пень её торчит, вперёд не рванёшь — споткнёшься, станешь перескакивать — на копьё наколет, ровно мошку иглой продырявит. А когда зеленый достал из-за пояса нож и взял его в правую руку, а копье перехватил левой, Грюй по-настоящему подобрался. Коряга ткнул копьем в правую ногу, не донёс острие, вернул, ткнул в левую, не донёс, вернул, правая… левая… правая. Грюй, как припадочный, орудовал щитом в ногах, даже не глядя — с поднятым мечом ждал броска ножа. Он и последовал: клинок поймал предплечье как раз там, где оно находилось бы, отражая бросок в лицо. Почти одновременно копье пронзило правую ступню Грюя. Одно хорошо, хоть и с опозданием — опуская со всей дури щит, подломил конец копья с остриём.

Бывший князь вымученно улыбнулся. Хорош, сволота, явно не ватажник. Покосился вниз. Обломок по самую ножевую крестовину торчит из ступни, боль пока не корёжит, но вот-вот начнёт, и если наконечник не вынуть, через мгновение-другое противник забьёт дубиной, чисто хряка. Грюй быстро нагнулся, рывком выдернул обломок, взревел от боли и сузил глаза. Отступил от повалки на шаг, улыбнулся недоброй улыбкой, вонзил меч в землю и взял обломок копья с остриём в правую руку. Не скрываясь, повернулся на четверть оборота, лицом к Верне, не тая намерений, занёс остриё и метнул. Зелёный взревел, охнул и рванул наперерез, пластаясь в воздухе на пути ножа. А когда порождение леса на мгновение отвело взгляд — а как тут не отведёшь, если наконечник собственного копья торчит у тебя из плеча — левой рукой, той, что укрыта щитом, незаметно вытащил нож.

Коряга вовремя заметил замах, не думая, не рассуждая, разорвал собой прямую черту нож-Верна, поймал клинок плечом, рухнул наземь. Грюй, прихрамывая, перебрался через повалку, ступил шаг-другой, и зелёный оказался в пределах досягаемости мечом. Первый удар, стоя на колене, Коряга отвёл копейным древком, под второй встал на обе ноги, но пропустил удар щитом, и когда понял, что в следующее мгновение круглая деревяха толщиной в палец прилетит ребром в лицо и от нее не отбиться, бросил себя назад и упал спиной на мягкий мох, моля богов, чтобы не оказалось на земле ветки сучьями вверх. Грюй вдогонку полоснул мечом, и в тот момент, когда клинок проскрежетал по топору за поясом зелёного, сам только зубами заскрипел от досады. Даже улыбнулся. Был бы здоров и не ранен, уже добил бы, но для этого нужно переступить с ноги на ногу, а как тут перетопчешься, если ступню рвёт, будто крючьями? Коряга откатился на пару шагов, сторожко встал, вынул нож из плеча, потащил топор из-за пояса. Из раны льётся, уже весь рукав пропитан. Грюй встал на колено, щит опустил наземь ребром, тяжело задышал, выглядывая поверх верхнего края, а когда Зелёный пошёл вперёд, сжимая в одной руке топор, в другой — нож, резко поднялся. Пока отдыхал, незаметно вынул руку из петель щита и, зажав мизинцем и безымянником нож клинком в ладони, ухватил кожаную петлю остальными пальцами.

— Попляшем, Зелёный?

Резко, насколько позволяла нога, Грюй рванул навстречу и швырнул щит в противника. Коряга отвёл его предплечьем левой руки, правой с топором мягко принял и увёл меч, и когда уже не ожидал угрозы, Грюй метнул нож. Коряга рявкнул. Тварь, хитрая тварь. Под ключицей глубоко сидело лезвие.

— Так попляшем, придурок?

— Попляшем!

Ну куда тебе пляски с одной ногой, ущербный? Млеч размашисто ударил топором в шею Грюя справа, и тому, чтобы принять удар клинком меча, пришлось перенести вес на раненую ногу. На какое-то мгновение противники замерли в равновесии — Коряга давил сверху вниз, Грюй пытался удержать снизу вверх, клинок меча под самым перекрестьем пришёлся в бородку топора — а потом у обоих разом кончились силы, и поединщики повалились наземь. Грюй выпустил рукоять — раненое предплечье отказалось даже просто сгибать пальцы, не только рукоять меча удерживать, а дыра в плече Коряги и нож под левой ключицей заставили млеча выпустить и топор, и нож. Мгновение сверху был Коряга, потом сверху оказался Грюй. Бывший князь страшно оскалился, глаза превратились в две печные заслонки, за которым бушевало яростное пламя, разве что изо рта не вырывалось. Коряга, обхватив запястья врага крепкой хваткой, сдерживал его пальцы, крепкие, чисто кованые заготовки у самой своей шеи, но постепенно сдавал.

— У-у-уда-а-авлю-ю-ю, — хрипел Грюй.

— Т-т-т-т-т, — «твою мать» у Коряги выплюнуть не получилось, млеч держался из последних сил.

А потом что-то влажно треснуло, и взгляд Грюя, мгновенно остекленел. Коряга с натугой отбросил обмякшего врага и шумно задышал. Рядом стояла Верна с ножом в руке и улыбалась бывшему жениху той безжалостной улыбкой, которая есть несомненный и неоспоримый рубеж, перейдённый и затёртый за ненадобностью.

— А теперь, доблестные вои, отведайте наше лучшее блюдо «разъярённая мать, у которой хотели похитить детей», — отчего-то на память пришла эта околесица из прошлой жизни.

Млеч не дал языку узды и тот понёс. Кто из хозяйчиков и на каком постоялом дворе похоже говорил… хоть убей.

— Помнится, ещё на отчем берегу, когда женихались, ты всё горевал, отчего люди не взмывают в небо, чисто птицы, — Верна присела рядом с Грюем и заботливо поправила тому вихор, а то выбился на лоб, глаз не видно. — Так я обрадую — на спине у тебя дыра, наверное, крылья лезут.

Бывший князь натужно прошептал:

— Хоть и… не женились, а всё равно… получается… ты меня до смерти уморила. Будто жизнь вместе прожили. Всё как у людей.

Коряга перекатился на бок, постучал себя по лбу:

— Судьба у нас такая, придурок. Лежи, подыхай молча. Меня вот только уморить некому.

— Не ссы, — улыбаясь, бросила Верна, — И на тебя дурочку сыщем.

Приставила острие к межключичной ямке Грюя и налегла на нож всем весом.

— Это тебе за детей и Тычка. Спи спокойно, летун.

Млеч нахмурился, пожевал губу.

— Слушай, а когда меня метлой согревала, так же смотрела?

— Не, красавчик, на тебя ласково. Всю жизнь ведь ждала, — Верна прикрыла Грюю глаза и только теперь согнала с губ улыбку. — Ты здесь как? Заблудился?

— Бабка ваша послала. Ясна. Мол, девочка заплутала, сходи, приведи.

— И ты пошёл?

— Ага. Я же послушный. Мне сказали «кушай», я ем, сказали «сходи, найди», я пошёл, нашёл.

— Встать сможешь?

— Мне говорят «вставай», я встаю, — Коряга с натугой перекатился на живот, подтянул под себя колени, а там и на ноги встал.

— Эй, эй, не падай! — Верна подскочила, упёрлась ровно в падающий сосновый ствол, остановила. — Мало сегодня народу рухнуло? Тебя только среди них не хватает!

— Топор дай. Подпорку сработаю.

— Без тебя управлюсь. К повалке садись, я быстро.

Папкина дочка, мамкина любимица подхватила топор, подол одёжек заткнула за поясок и решительно зашагала к зарослям орешника.

— Эй… Верна!

— Чего тебе?

— Ты это… забудь. Ну… что я тут… Всё у меня хорошо.