Некровиль - Йен Макдональд

пряталась важная тайна. Искажение времени сократит запланированный путь до субъективных минут, а для разгадки Оге требовалось как следует подумать.

Преследователь знал, куда он держит путь, даже в тот момент, когда они огибали мыс блуждающей нейтронной звезды, преодолевая гравитационный шторм. Враг и не пытался продолжить погоню, он просто знал, что надо как-то попасть в систему Тея. Значит, сразу же после того, как Ога избежал погибели у Милиуса-1183, противник понял, с кем имеет дело, – понял, откуда он пришел, увидел сквозь слои смартльда скрытое сердце Торбена. Корабль до своего появления прятался за планетой. Это был вражеский агент, но не Враг. Тот бы вскипятил Тейяфай до самого железного ядра. Ога долго размышлял над этой загадкой, петляя по пустынному облаку Оорта. Там, среди одиноких глыб льда, он пришел к некоему выводу. Развернул корабль и сжег остатки топлива в режиме гипер-g торможения. Преследователь тотчас же отреагировал, но его прямоточный двигатель уступал в мощности. Пройдут месяцы, а то и годы, прежде чем он сумеет развернуться и выйти на ту же орбиту, что и Ога. Времени на подготовку хватит. Край ловчего поля коснулся Оги во время торможения с перегрузкой в полторы тысячи g, и он воспользовался внешними сенсорами, чтобы внедрить сообщение в огромную сеть, миллион километров в поперечнике: «Я сдаюсь».

* * *

Миллиарды лет назад, еще до рождения звезды, встретились две кометы и вступили в далекий и холодный брак. Несмотря на все драматические события и притяжение внутри пылевого облака, благодаря которому появились Тей, Тейяфай и Бефис, все двенадцать планет системы, кометы так и продолжали пристально глядеть друг на друга и кружиться в танце с общим центром тяжести, охваченные неизменными облаками ледяных кристаллов, при температуре чуть выше абсолютного нуля по Кельвину. Среди этих кристаллов спрятался ледяной корабль, с виду такой же холодный и мертвый. Ога дрожал. Холод был невыносимый даже по меркам его пластичного тела. Изолированные наночастицы двигались медленно, почти как Родители Аэо Таэа. Он чувствовал себя старым, как этот космический лед, и таким же усталым. Он заглянул в пропасть между льдинами. Комета-супруг парила у него над головой, словно гало. Он мог достичь ее в мгновение ока.

На фоне звездного мерцания космической ледяной бури мелькнули огни. Это что-то новенькое. Противник прибыл. Ога ждал, чувствуя, что на него нацелены все орудия.

«Но ты ведь не посмеешь, верно? Ты тоже хочешь кое-что узнать».

От черного корабля отделилась тень темнее самой тьмы и обогнула комету. Такой же парламент наночастиц, способных объединяться, как и сам Ога. Он еще несколько десятилетий назад додумался, что Враг и анприны – одно и то же, они родились из общего нанотехнологического семени, когда их цивилизация перешла на второй уровень. Случилась междоусобная война. «В Кладе любая война – междоусобная», – подумал Ога. Существует только Панчеловечество. Все распри в нем – внутрисемейные. Да, самые кровавые. Не знающие пощады и милости.

Из-за края маленькой кометы вышел мужчина, при каждом шаге от его ботинок с шипами разлетались осколки ледяных кристаллов. Ога его узнал. Так и было задумано. Он тоже принял облик, гарантирующий мгновенное узнавание, и поклонился из глубин облака Оорта.

– Торбен Рерис Орхум Фейаннен Кекджай Прус Реймер Серейен Нейбен, сэр.

Мимолетный кивок в космическом холоде растянулся на часы.

– Торбен. Незнакомое имя.

– Возможно, нам следует использовать имя, которое ты знаешь лучше всего. Серейен? Или, возможно, Фейаннен. Я был в этом Аспекте, когда мы встречались в последний раз. Надеюсь, ты не забыл древние правила приличия.

– Я слишком многое помню. С тех пор как меня улучшили, забвение стало осознанным выбором и тяжелой работой. Как тебя сейчас называют?

– Ога.

– Тогда пусть будет Ога.

– А как же называют тебя?

Пришелец поднял голову и посмотрел в зазор между глыбами льда. «Он хорошо помнит, каким был, – подумал Ога. – Полноватый и пухлощекий, как мальчик, который так и не вырос. Да, забвение – тяжкий труд».

– Так же, как и всегда: Кьятай.

– Тогда расскажи мне свою историю, Кьятай. Эта война никогда не была ни твоей, ни моей.

– Ты ее бросил.

– Нет, это она меня бросила – как и ты, я почти ничего не забываю. Я все еще вижу записку; мог бы воссоздать ее, чтобы показать тебе, но это была бы вопиющая трата энергии и ресурсов. Она бросила меня и ушла к тебе.

– Я тут ни при чем. Я просто подвернулся под руку.

– Ты действительно в это веришь?

Кьятай пожал плечами с медлительностью ледника.

– Когда они появились, мои соратники вступили с ними в контакт. Правительства не пришли к единому мнению, не выработали согласованный подход или стратегию. «Оставьте нас в покое. Мы в этом не участвуем». Но в таких вещах невозможен нейтралитет. Мы позволили анпринам использовать воду из нашей системы. Они построили нам космический лифт – это была сделка, нам заплатили кровавыми деньгами. Мы знали, что все закончится бедой, но надеялись убедить их, что некоторые тейцы изначально были против анпринов. Они все равно сожгли планету, но предложили выход. Нас могли пощадить как вид, если кто-то присоединится к ним в их священной войне.

– Они и есть анприны.

– Были анпринами. Знаю. Меня разобрали на части. Каждого из нас переделали. Наверное, улучшили. Нас было двадцать четыре. Двадцать четыре – с их точки зрения, столько было на Тее хороших людей. Только их и стоило спасать.

– А Пужей?

– Умерла. Во время пожаров в Арфане. Поехала туда из Янна, чтобы быть с родителями. Арфан всегда был городом нефти. От него осталась лужа застывшего шлака.

– И ты винишь в этом меня.

– Только ты и остался.

– Не верю. Думаю, это изначально было личное дело. Думаю, ты мне все время мстил.

– Я тебя не убил.

– Потому что еще не получил ответы на все вопросы.

– Ты же знаешь, на что мы оба способны теперь; разве я могу чего-то не знать?

Ога опустил голову, а потом посмотрел на комету, окруженную гало, такую близкую, что можно коснуться рукой.

– Хочешь, я покажу тебе, чего они так боятся?

Не было необходимости взмахивать рукой, словно фокусник; Ога старательно распределил части своей корабельной самости по всей структуре кометы-супруги, теперь она была частью его физического тела. «Но я и впрямь собираюсь показать фокус», – подумал он и довершил жест. Небо, испещренное звездами, вдруг стало белым, ослепительно сияющим, как будто свет от каждого небесного тела прибывал к наблюдателю одновременно. Оге вспомнился термин той эпохи, когда он обитал в башнях и галереях Янна: «Небо Ольберса»[262]. Сияние сделалось невыносимым, а