Тяга к свершениям: книга четвертая - Андрей Васильевич Меркулов

незаконно и, следовательно, подлежит сносу. Совершенно обескураженный Белокобыльский не мог сдержать чувств: он кричал, возмущался, угрожал, ругался и негодовал, делая это сначала на помощников судьи, а после и в адрес самого служителя фемиды. Впрочем, периодически он возвращал себе самообладание и, будучи неплохим юристом, приводил вполне убедительные контраргументы, основанные на том, что его участок был оформлен в собственность, и сделка проводилась в департаменте недвижимости, а значит, под контролем государственных органов; но все его стройные логические размышления раз за разом тонули в двусмысленных и невнятных разъяснениях судьи, и тогда Белокобыльский опять взрывался, кричал, возмущался, угрожал, ругался и негодовал.

В суде подтвердились самые сокровенные опасения Белокобыльского — то, о чем он еще только утром боялся даже подумать. Он терял земельный участок, в который вложил почти весь свой накопленный наличный капитал, и потеря недвижимости означала для него крушение прежних планов. Белокобыльский прекрасно понимал, что работать ему осталось от силы года два, и если несколько дней назад осознание данного факта дарило ему множество приятных эмоций, позволяя вволю помечтать, то теперь мысль о скором и неизбежном выходе на пенсию стала для него кошмаром. Он лишился покоя и присутствия духа: нервы его, и без того потерявшие с возрастом былую стойкость, пришли в безудержное, лихорадочное состояние, так что по возвращении из суда вечером того же дня, он даже разругался с супругой, с которой за пятьдесят лет совместной жизни притерся так, что уж и забыл, когда в последний раз между ними возникали разногласия.

Все выходные Белокобыльский провел в разъездах, консультируясь со специализирующимися на земельном законодательстве адвокатами. В конце концов, он решил прибегнуть к помощи бывшего своего коллеги из Обкома и сегодня с утра пораньше они вдвоем встретились в здании суда, чтобы внимательно ознакомиться с делом. На протяжении трех с лишним часов они изучали документы и в итоге пришли к удручающим выводам: шансов вернуть собственность у Белокобыльского практически не было, а рассчитывать можно было разве только на получение в качестве компенсации один из участков в земельном наделе, предоставляемом администрацией района специально для этих целей. Однако последнее обстоятельство Белокобыльского никоим образом не удовлетворяло: выделяемый земельный надел находился в семнадцати километрах дальше от города, в чистом поле вдалеке от трассы и не имел ни дороги, ни водопровода, ни вообще какой-либо инфраструктуры, а потому участок там стоил несоизмеримо дешевле, если его вообще кто-нибудь согласился бы купить.

Адвокат, ознакомившись с делом, расценил его как заведомо проигрышное, посоветовал не ввязываться в бессмысленные тяжбы с государством, выразил свое сожаление по этому поводу и уехал, а Белокобыльский, озадаченный и заведенный, подгоняемый гневными телефонными звонками начальницы, направился на работу. Он спешил как мог и, покинув здание суда, уже спустя двадцать минут шел по коридору пенсионного фонда. Только что Литовская в очередной раз звонила ему и крайне недовольным тоном потребовала по приезду на работу незамедлительно появиться у нее, что он и собирался сделать сейчас, предварительно заглянув в свой кабинет, чтобы раздеться и оставить портфель с документами.

Зайдя к себе, Белокобыльский снял кожаный плащ и, бросив его вместе с портфелем на стоявший у двери стул, вышел назад в коридор. Но только он закрыл кабинет, как почувствовал, что сзади к нему кто-то подошел. Белокобыльский развернулся: рядом с ним стоял невысокий щуплый лысый мужчина, в котором он сразу узнал Майского.

— Вы не уходите далеко. Нам нужно с вами поговорить, — обратился Майский грубым, даже каким-то угрожающим тоном. Лицо его было особенно напряженным, хмурым и сосредоточенным, а сам он, подойдя совсем близко, вплотную к юристу, практически прижал того к двери.

— У меня сегодня не приемный день, — машинально бросил Белокобыльский, отстраняясь и пытаясь протиснуться в сторону от напористого гражданина.

— А я не на прием пришел. И вы уделите мне время! — слова Майского прозвучали столь категорично и требовательно, что Белокобыльский, в спешке не придавший прежде его появлению особого значения, остановился и уставился на него в упор.

— Это почему же? — сдвинув брови, раздраженно спросил юрист. — Мы кажется, в прошлый раз с вами все подробно обсудили. Что еще вам не ясно?!

— Я предлагаю поговорить в кабинете.

— Да мало ли что вы предлагаете! — выпалил совсем сбитый с толку Белокобыльский. — Что у вас за вопрос?!

— Вопрос связан с Иваном Сергеевичем.

— С Иваном Сергеевичем? — заметно тише повторил юрист; выражение его лица потеряло прежнюю воинственность и в нем осталось одно лишь замешательство. — Мне сейчас нужно зайти к начальнице, а после мы с вами побеседуем, — проговорил он и, не мешкая больше ни секунды, направился вглубь коридора.

Зайдя в кабинет Литовской, Белокобыльский застал ее за чаепитием. Она как обычно в это время дня сидела за столом и потягивала напиток из огромной белой фарфоровой кружки, чем-то напоминающей своей формой бадью, то и дело опуская жирные пальцы в лежащую рядом обертку из фольги и доставая оттуда дольки слегка подтаявшего шоколад.

— Ну, наконец-то, — недовольно произнесла она при виде Белокобыльского. — Куда вы запропастились? Я вас уже больше двух часов жду! — с этими словами Литовская положила очередную дольку шоколада себе в рот и, смачно облизав испачканные пальцы, отставила кружку вместе с оберткой на край стола.

— Евгения Львовна, никак не получалось освободиться раньше, — сходу покаялся Белокобыльский, опускаясь на стул. — Летел, как мог…

— Плохо летели, Владимир Алексеевич, — грозно прервала его Литовская. — Вы работаете на должности главного юриста — единственного юриста в подразделении. В пятницу вы ушли раньше; сегодня отпросились, да еще и опоздали! Мне нужно срочные вопросы решать — а вас не найти! У вас со здоровьем что-то?

— Нет. Со здоровьем все в порядке.

— Со здоровьем все в порядке. Это хорошо, — приподняла брови Литовская. — А то возраст уже; тяжело, хочется отдохнуть. Возможно и дела у вас какие-нибудь важные. С этой точки зрения я вас, конечно, могу понять. Но вы уж определитесь: желаете ли вы продолжать работать или хотите отправиться на заслуженный отдых. Нужна вам эта работа или нет?.. И если нужна, Владимир Алексеевич, будьте добры соблюдать установленный распорядок дня!..

Белокобыльский молчал, прекрасно понимая, что любые слова оказались бы сейчас совершенно неуместными, и требовалось только терпеливо выслушивать упреки начальницы, которая вдруг стала ему до омерзения противна. Все что раздражало его в Литовской, вся ее взбалмошность, несдержанность и самодурство, которые раньше он умудрялся игнорировать, сейчас окончательно вывели его из равновесия. Если бы столь сильная неприязнь возникла у Белокобыльского всего неделю назад, он, наверное, не стал бы терпеть и просто ушел бы на пенсию;