Ковчег спасения - Аластер Рейнольдс

– Клавэйн?

Он посмотрел на друга:

– Что, Рем?

– Через минуту первая ракета достигнет цели.

Антуанетта видела, как первая волна ракет мчится мимо «Буревестника», обгоняя его на тысячу километров в секунду. Волна включала четыре ракеты. Они обогнули «Буревестник» со всех сторон, мгновением позже сошлись впереди, линии выхлопов – будто сближающиеся прямые на рисунке с перспективой.

Спустя три минуты следующая волна прошла по левому борту, за нею, уже гораздо мощнее, – третья.

– Мать честная! – пробормотала девушка. – Мы же не просто играем в войну…

– Страшно? – спросил Ксавьер, втискиваясь в кресло по соседству.

– Не то слово.

Антуанетта уже побывала в трюме, осмотрела свирепую, до зубов вооруженную орду.

– Но это хорошо, – заметила девушка, – отец всегда говорил…

– Бойся, когда нечего бояться. Ну да, его коронная фраза.

– А на самом деле… – послышался вдруг голос.

Парень с девушкой глянули на панель управления.

– Корабль, что такое? – спросила Антуанетта.

– На самом деле это моя коронная фраза. Она понравилась вашему отцу, и он ее позаимствовал. Я это принял как похвалу.

– Лайл Меррик действительно такое говорил? – удивился Ксавьер.

– Да.

– Что, серьезно? – спросила Антуанетта.

– Серьезно, юная леди.

Последний рой болванок еще летел к «Ностальгии по бесконечности», а Клавэйн начал вторую фазу атаки. И снова никаких неожиданностей. Но это естественно для войны в космосе – там негде прятаться, почти невозможно замаскироваться. Нужно планировать, рассчитывать, надеяться, что враг не заметит расставленные тобой хитроумные ловушки. Но во всех других отношениях бой в космосе – игра абсолютно открытая. Оба противника могут спокойно предположить, что знают друг о друге все. И, как в шахматной партии, результат зачастую удается предугадать после нескольких первых ходов, в особенности если силы не равны.

Вольева отследила траектории ракет, запущенных с носителей, выведенных «Светом Зодиака». Ракеты сорок минут ускорялись с сотней g, затем ложились на баллистические траектории. Двигались они со скоростью почти в процент от световой. Опасно – но пока еще по зубам обороне «Ностальгии по бесконечности». Любой субсветовик безопасности ради снабжался системой уничтожения быстролетящих объектов, так что Вольевой пришлось лишь немного поработать, превращая противометеоритную защиту в полноценное оружие.

По сути, шла игра в числа. Каждая ракета или болванка занимала определенное число средств защиты. Могло возникнуть несколько угроз одновременно, и тогда Вольевой – а вернее, капитану, непосредственно занимавшемуся обороной, – придется нелегко.

Но такого не произошло. Вольева проанализировала траектории и выяснила: Клавэйн не пытается попасть. Хотя он мог прицелиться точнее. Пока ракеты не прекратили ускоряться, их траектории можно корректировать с учетом смещения «Ностальгии по бесконечности». Прямое попадание, пусть и без боеголовки, – и субсветовик разлетится на куски.

Но все запущенное имело лишь малый шанс поразить корабль триумвира. Оно летело в десятках километров, приблизительно одна из двадцати ракет взрывалась, миновав «Ностальгию». Анализ взрыва показывал, что это аннигиляция. Детонировали или остатки топлива, или боеголовки. Девятнадцать из двадцати ракет – пустышки.

При близком разрыве, конечно же, пострадает корпус. Пять выведенных артсистем – крепкие машины, за них тревожиться не стоит. Но аннигиляционная вспышка повредит средства защиты самого корабля. Можно не допустить близкого взрыва, но для этого придется израсходовать немало ресурсов. И по большей части, к сожалению, впустую: почти все летящее в сторону «Ностальгии» или не оснащено боеголовками, или минует ее.

Конечно, это еще не успех Клавэйна. И отнюдь не оригинальный трюк. Старик действует как по учебнику, он предпринял стандартную атаку насыщения, связывая защиту противника угрозами с малой вероятностью осуществления, но с высокой степенью ущерба. На это большого ума не надо – но именно так поступила бы и Вольева в сходных обстоятельствах. Следует, по меньшей мере, признать, что Клавэйн пока оправдывает ожидания.

Вольева решила дать ему еще один шанс, прежде чем покончить с развлечениями.

– Клавэйн? – спросила она на частоте, использованной для передачи ультиматума. – Клавэйн, вы меня слышите?

Спустя двадцать секунд донесся его голос:

– Триумвир, я слушаю. Надо думать, вы хотите капитулировать?

– Клавэйн, я предлагаю одуматься. Это шанс остаться в живых. Уйти, чтобы сразиться в другое время и в другом месте, с врагом, более склонным к бессмысленному кровопролитию.

Она подождала ответа. Конечно, промедление могло быть лишь уловкой, но, скорее всего, Клавэйн оставался на борту субсветовика.

– Триумвир, почему вы решили дать мне послабление?

– Вы неплохой человек, просто заблуждающийся. Думаете, что орудия вам нужны больше, чем мне, – но это ошибка. Я не в обиде за нее. Пока еще серьезный вред не причинен, кровь не пролилась. Отзовите свои войска, уходите – и я буду считать случившееся лишь мелким досадным недоразумением.

– Илиа, вы говорите с позиции силы. На вашем месте я не был бы столь самоуверенным.

– Клавэйн, у меня пушки. – Она хмурилась и улыбалась одновременно. – Как думаете, это что-нибудь значит?

– Илиа, вам не кажется, что одного ультиматума достаточно для разумного человека?

– Клавэйн, вы глупец. Печально, что вы этого не понимаете.

Он не ответил.

– Ну и как? – спросила Хоури.

– Я давала ему шанс. Хватит играть в игрушки. Капитан? – Илиа повысила голос. – Слышишь меня? Передай контроль над Семнадцатым. Сделаешь?

Ответа не последовало.

Пауза затянулась.

Вольева нервничала. Если капитан не позволит применить выведенные пять артсистем, все планы рухнут, и кто тогда окажется глупцом?

Обозначенные под иконками статусы чуть изменились. Ага, Бренниген все-таки передал управление оружием.

– Спасибо, капитан! – промурлыкала Вольева и обратилась к орудию: – Здравствуй, Семнадцатый! Рада снова поработать с тобой.

Она протянула руку к проекции, ухватила иконку. Снова та откликнулась не сразу, отражая инерцию массивной конструкции, медленно выходящей из сенсорной тени звездолета. Орудие на ходу прицеливалось, фиксируясь на далекой, но вполне досягаемой мишени. На «Свете Зодиака». Конечно, сведения о его местонахождении запаздывают на двадцать секунд, но это не помеха. Даже если субсветовик вдруг переместится – что вряд ли, – от удара ему не уйти. Достаточно исполосовать лучом орудия область пространства, где может быть цель, и неизбежно поразишь ее. О попадании узнаешь скоро: взорвавшиеся сочленительские двигатели осветят всю систему.

И эта вспышка уж наверняка привлечет внимание ингибиторов.

Тем не менее другого выхода нет.

Однако Вольева колебалась, не находила в себе силы учинить расправу. Как-то все это неправильно: слишком поспешно, внезапно. И – тут она удивилась собственным ощущениям – непорядочно. Будто жульничает. Кажется, нужно дать ему самый последний шанс, сказать важные слова, которые он непременно поймет. Ведь он так долго стремился к цели, летел, сражался. И всерьез верил, что может отобрать орудия…

Эх, Клавэйн… И почему все так обернулось?

Но жребий брошен, и обратного пути нет.

Она легонько, как ребенок до мыльного пузыря, дотронулась до иконки.

– Прощай, – прошептала Вольева.

Подпись у иконки изменилась, сигнализируя о глубоких переменах в работе оружия. Триумвир взглянула на изображение «Света Зодиака» в реальном времени, мысленно отсчитывая двадцать секунд – за этот срок луч Семнадцатого уничтожит цель. Он пропашет глубокую борозду в корпусе, а возможно, вызовет детонацию двигателей, ослепительную чудовищную вспышку.

Десять секунд. Звездолет не шелохнулся. Значит, прицел точен, попадание раз и навсегда покончит с Клавэйном. Он даже не узнает, что́ его поразило, исчезнет в вечности, не успев разочароваться.

Еще десять секунд. Вольева ждала, предчувствуя горькую радость победы.

Время истекло. Она инстинктивно сжалась, ожидая яркую вспышку на экране, – так дитя трепещет в предчувствии самого лучшего, самого большого фейерверка.

Прошла двадцать первая секунда… двадцать пятая… тридцатая. Прошло полминуты. Минута.

Субсветовик Клавэйна висел на прежнем месте.

Невредимый.

Глава 36

Она снова услышала его голос – спокойный, вежливый, почти сочувственный.

– Илиа, я знаю, что́ вы попытались сделать. Неужели действительно считали, что я не учту возможность применения оружия против меня?

– А что… вы предприняли? – растерянно спросила она.