Фараон - Болеслав Прус

— Ты говоришь так, потому что не знаешь положения, — ответил Тутмос. — Жрецы восстали и натравливают народ на финикиян, но власть в руках фараона, и все происходит по его приказу.

— И сегодняшний штурм храма Птаха? — спросил Хирам.

— Да, — сказал Тутмос, — я сам присутствовал на тайном совете, на котором фараон отдал приказ завладеть храмами сегодня вместо двадцать третьего.

— Ну, — воскликнул Хирам, — тогда я заявляю тебе, начальник гвардии, что вы пропали! Ибо мне достоверно известно, что сегодняшний штурм был решен на заседании верховных жрецов и номархов, состоявшемся в храме Птаха тринадцатого паопи.

— Зачем же им было договариваться о нападении на самих себя? — спросил с насмешкой Тутмос.

— Должно быть, это им нужно. А что они лучше ведут свои дела, чем вы, — в этом я убедился.

Дальнейший разговор прервал адъютант, позвавший Тутмоса к фараону.

— Ах да! Чуть не забыл. Ваши солдаты задержали жреца Пентуэра, который хочет сообщить фараону что-то важное, — сказал Хирам.

Тутмос схватился за голову и тотчас же послал адъютанта разыскать Пентуэра. Затем пошел к фараону и, вернувшись, предложил финикиянину следовать за ним.

Войдя к фараону, Хирам застал там царицу Никотрису, главного казначея, верховного писца и нескольких военачальников. Рамсес XIII нервно ходил по комнате.

— Вот оно — несчастье фараона и Египта! — воскликнула царица, указывая на финикиянина.

— Высокочтимая государыня, — ответил, не смутившись и кланяясь ей, Хирам, — время покажет, кто был верным, а кто дурным слугой фараона.

Рамсес XIII вдруг остановился перед Хирамом.

— У тебя с собой письма Херихора к Ассирии?

Финикиянин достал из-под одежды пакет и молча отдал его фараону.

— Вот это мне и нужно было! — воскликнул, торжествуя, фараон. — Надо немедленно объявить народу, что верховные жрецы предали государство.

— Сын мой! — взмолилась царица. — Тенью отца, нашими богами, заклинаю тебя — воздержись на несколько дней с этим объявлением. Надо быть очень осторожным с дарами финикиян.

— Государь, — вставил Хирам, — можешь даже сжечь эти письма. Для меня они не имеют никакой ценности.

Фараон подумал и спрятал пакет на груди.

— Ну, что ты слышал в Нижнем Египте? — спросил он Хирама.

— Повсюду громят финикиян, — ответил тот. — Дома наши разрушают, имущество расхищают, и убито уже много людей.

— Я слышал! Это дело жрецов.

— Лучше скажи, мой сын, что это возмездие финикиянам за их безбожие и алчность, — вмешалась царица.

Не глядя на царицу, Хирам продолжал:

— Вот уже три дня, как в Мемфис прибыл начальник полиции Бубаста с двумя помощниками. Они напали на след убийцы и мошенника Ликона…

— Воспитанного в финикийских храмах, — съязвила царица Никотриса.

— Ликона, — продолжал Хирам, — которого верховный жрец Мефрес похитил у полиции и суда… Ликона, который в Фивах, выдавая себя за ваше святейшество, бегал голым по саду, как сумасшедший.

— Что ты говоришь? — вскричал фараон.

— Спросите, государь, у вашей досточтимой царицы-матери. Она его видела, — ответил Хирам.

Рамсес растерянно посмотрел на мать.

— Да, — сказала царица, — я видела этого негодяя, но не говорила тебе ничего, чтобы не огорчать тебя. Но кто докажет, что Ликон был подослан верховными жрецами; это могли с таким же успехом сделать финикияне…

Хирам иронически улыбнулся.

— Мать! Мать! — с горечью воскликнул Рамсес. — Неужели твоему сердцу жрецы ближе, чем я?

— Ты мой сын и господин, дороже которого у меня нет никого на свете! — с пафосом воскликнула царица. — Но я не могу допустить, чтобы чужой человек, язычник, клеветал на священную касту жрецов, от которой мы оба ведем род! О Рамсес! — вскричала она, падая на колени. — Прогони дурных советников, толкающих тебя на осквернение храмов, на оскорбление преемника твоего деда Аменхотепа! Еще есть время примириться… чтобы спасти Египет…

Вдруг в комнату вошел Пентуэр в разодранной одежде.

— Ну, а ты что скажешь? — спросил с необычайным спокойствием фараон.

— Сегодня, может быть, сейчас, — ответил, волнуясь, жрец, — произойдет солнечное затмение…

Фараон даже отпрянул от неожиданности.

— А какое мне дело до солнечного затмения? Тем более в такую минуту?

— Господин, — ответил Пентуэр, — я тоже так думал, пока не прочитал в древних летописях описание затмения… Это такое грозное, устрашающее явление, что необходимо предупредить о нем весь народ.

— Непременно, — вставил Хирам.

— Почему же ты раньше не оповестил нас? — спросил жреца Тутмос.

— Два дня меня держали в темнице солдаты… Народ мы уже не успеем предостеречь. Но сообщите, по крайней мере, караулам при дворце, чтобы хоть они не поддались переполоху.

Фараон хлопнул в ладоши.

«Какая неудача», — прошептал он, а затем сказал вслух:

— Как же это произойдет и когда?..

— День превратится в ночь… — ответил жрец. — Это продлится столько времени, сколько нужно, чтоб пройти пятьсот шагов. А начнется в полдень. Так сказал мне Менес.

— Менес? — повторил фараон. — Мне знакомо это имя…

— Он писал тебе об этом, государь! Так объявите же войскам!..

Немедленно прозвучали рожки. Гвардия и азиаты построились в полном вооружении, и фараон, окруженный штабом, сообщил солдатам о затмении, прибавив, чтоб они не боялись, ибо тьма скоро исчезнет и он сам будет с ними.

— Живи вечно! — возгласили стройные шеренги.

Одновременно было отправлено несколько всадников в Мемфис.

Военачальники стали во главе колонн, фараон задумчиво шагал по двору, сановники тихонько переговаривались с Хирамом. Царица же, оставшись одна, пала ниц перед статуей Осириса.

Был второй час, когда солнечный свет и в самом деле стал тускнеть.

— Действительно настанет ночь? — спросил фараон Пентуэра.

— Да. Ненадолго.

— А куда же денется солнце?

— Скроется за луной.

«Надо будет вернуть милость жрецам, наблюдающим звезды», — подумал фараон.

Сумрак быстро сгущался. Лошади азиатов проявляли беспокойство, стаи птиц спускались вниз и с громкими криками облепили все деревья сада.

— Эй, песенники! — скомандовал Калипп грекам.

Затрещали барабаны, взвизгнули флейты, и под этот аккомпанемент греческий полк запел веселую песню про дочку жреца, которая так всего боялась, что могла спать только в казармах.

На желтые ливийские холмы пала зловещая тень и с молниеносной быстротой закрыла Мемфис, Нил и дворцовые сады. Тьма окутала землю, а на небе появился черный, как уголь, шар, окруженный огненным венцом.

Неимоверный крик заглушил песни греческого полка. Это азиаты издали военный клич и пустили к небу тучи стрел, чтобы спугнуть злого духа, который хотел пожрать солнце.

— Ты говоришь, что этот черный круг — луна? — спросил фараон у Пентуэра.

— Так утверждает Менес.

— Великий же он мудрец! И темнота сейчас прекратится?

— Непременно.

— А если луна оторвется от неба и упадет на землю?

— Этого не может быть. А вот и солнце! — радостно воскликнул Пентуэр.

По полкам пронесся клич в честь Рамсеса XIII.

Фараон обнял Пентуэра.

— Воистину, — сказал фараон, — мы видели удивительное явление. Но я не хотел бы видеть его еще раз. Я чувствую, что, если бы я не был солдатом, страх овладел бы моим сердцем.

Хирам подошел к Тутмосу и прошептал:

— Пошли сейчас же гонцов в Мемфис. Я боюсь, как бы верховные жрецы не затеяли что-нибудь недоброе.

— Ты думаешь?

Хирам кивнул головой.

— Они не управляли бы так долго страной, — сказал он, — не передоили бы восемнадцать династий, если бы не умели пользоваться такими случаями, как сегодня.

Поблагодарив солдат за проявленную ими выдержку, фараон вернулся к себе. Он все время впадал в задумчивость, говорил спокойно, даже мягко, но на красивом лице его была какая-то неуверенность. В душе Рамсеса происходила мучительная борьба. Он начинал понимать, что жрецы располагали силами, которые он не только не принимал в расчет, но даже отвергал, не хотел о них и слышать.

Жрецы, наблюдавшие за движением звезд, сразу выросли в его глазах. И фараон подумал, что надо непременно познать эту удивительную мудрость, которая так чудовищно путает человеческие планы.

Гонец за гонцом отправлялись из царского дворца в Мемфис, чтоб узнать, что там произошло во время затмения. Но гонцы не возвращались, и над фараоновой свитой простерлись черные крылья неизвестности. Что у храма Птаха произошло что-то недоброе — в этом никто не сомневался, но никто не решался строить догадки о том, что же именно случилось. Казалось, будто и фараон, и его доверенные люди рады каждой минуте, протекшей без известий.

Тем временем царица, подсев к фараону, шептала ему:

— Разреши мне действовать, Рамсес. Женщины оказали нашему государству не одну услугу. Вспомни только царицу Никотрису[187] из шестой династии или Макару[188], создавшую флот на Красном море. У нашего пола достаточно и ума и энергии. Так разреши мне действовать… Если храм Птаха не занят и жрецы не подверглись оскорблениям, я помирю тебя с Херихором. Ты возьмешь в жены его дочь, и царствование твое будет преисполнено славы… Помни, твой дед, святой Аменхотеп, был тоже верховным жрецом и наместником фараона. И кто знает — царствовал ли бы ты сейчас, если бы священная каста не пожелала видеть на троне своего отпрыска. И так ты их благодаришь за власть?