Ставка - жизнь. Владимир Маяковский и его круг - Бенгт Янгфельдт

во время перестройки (хотя не целиком); Галина Катанян умерла в 1991 году.

Елена Юльевна вернулась в Москву через два года после смерти Маяковского. Последнее время она жила у сестры Иды Данциг в Армавире, где зимой 1942 года скончалась от порока сердца.

Младшая сестра Маяковского Ольга умерла в 1949 году, его мать — в 1954-м, в возрасте восьмидесяти семи лет. Старшая сестра Людмила к концу своей жизни была использована в кампании против Бриков, и ее письмо генеральному секретарю партии стало решающим для судьбы музея в Гендриковом переулке: “Брики — антисоциальное явление в общественной жизни и быту и могут служить только разлагающим примером, способствовать антисоветской пропаганде в широком плане за рубежом, — писала она в 1971 году Леониду Брежневу. — Я категорически, принципиально возражаю против оставления каких-либо следов о поэте и моем брате в старом бриковском доме”.

Судьба Вероники Полонской разворачивалась в тени Маяковского, однако, о женщине, которую Маяковский упомянул в предсмертном письме, известно было мало. Ее брак с Яншиным распался, а артистическая карьера сложилась не блестяще. Только после публикации в восьмидесятые годы (а полностью — лишь в 2005-м) воспоминаний (написанных в 1938-м) Вероника Полонская заняла заслуженное место в биографии Маяковского. Она умерла в 1994 году.

Если близость к Маяковскому обеспечила Норе некоторую защиту от сталинской мясорубки, то для Татьяны и Элли та же близость означала, наоборот, значительный риск. Будучи эмигрантками, они портили биографию советского поэта и, не афишируя свои связи с ним, поступали правильно.

Осенью 1930 года Татьяна родила дочь Франсин, но через несколько лет развелась с дю Плесси и вышла замуж за художника мод Алекса Либермана, который тоже был выходцем из России. В 1941 году семья сбежала в Нью-Йорк, где Татьяна быстро сделала себе имя как шляпница в знаменитом универмаге “Закс” на Пятой авеню, Алекс работал художественным редактором в журнале “Вог”. После смерти Сталина Татьяна передала стихотворение“ Письмо к Татьяне Яковлевой” и письма Маяковского к ней Роману Якобсону, а он опубликовал их в 1956 году в русском эмигрантском сборнике в Америке. В шестидесятые и семидесятые годы Татьяна держала в своем доме на 73-й улице на Манхэттене салон, напоминавший салон Лили в Москве; среди русских посетителей были писатель Геннадий Шмаков, Михаил Барышников и Иосиф Бродский, чьи стихи она обожала. Татьяна умерла в 1991 году.

Виталий Примаков, сфотографированный за несколько лет до знакомства с Л.Ю. Брик. Элли после смерти Маяковского получила университетский диплом и всю жизнь преподавала русский, французский и немецкий языки. Она умерла в Америке в 1985 году. Четыре года спустя, во время перестройки, Элли-младшая впервые публично объявила о том, что она дочь Маяковского. Решилась она на это только тогда, так как после канонизации Маяковского и особенно после убийства Троцкого в 1940 году мать опасалась того, что это станет известно: советский герой Маяковский не должен был иметь свободную любовную жизнь, тем более в Америке, и если Сталин счел возможным послать убийц в Мексику, то вряд ли отказался бы от возможности убрать такое пятно из его биографии. Элли, или Патриция Дж. Томпсон, — профессор Леман-колледжа в Бронксе, специалист по феминизму В 1993 году она издала маленькую книжку о Маяковском — “Маяковский на Манхэттене”, основанную на магнитофонных записях воспоминаний матери.

Виталий Примаков, сфотографированный за несколько лет до знакомства с Л.Ю. Брик.

К восьмидесятилетию со дня рождения Маяковского была

воссоздана выставка "20 лет работы” в тех же помещениях, что и в 1930 г. И в этот раз организаторы сталкивались с большими трудностями из-за сопротивления, оказанного определенными кругами в партийном руководстве. Так, например, только в самый последний момент разрешили выставить сделанную Родченко обложку книги "Про это” с портретом Л.Ю. Брик, которая в то время была в опале. Подобно тому как Маяковский сам был вынужден выполнить почти всю практическую работу, писатель Константин Симонов, душа этого проекта, в ночь перед открытием лично следил за тем, чтобы все было развешено правильно. Л.Ю. Брик, 19 июля 1973 г., фото автора.

Судьба другой эмигрантки, Эльзы, сложилась иначе. Вместе с Арагоном она играла в тридцатые годы важную роль в коммунистической партии Франции, где пара Эльза — Арагон получила почти такой же мифологический статус, как Лили и Маяковский. Арагон воспел Эльзу в своих стихах, а с годами она и сама стала

Дочь Маяковского, сфотографированная автором в Нью-Йорке в мае 2008 г.

успешной французской писательницей — в 1944-м она была удостоена Гонкуровской премии. В 1939-м издала книжку о Маяковском “Maiakovski. Poete russe”. После советской окупации Чехословакии в 1968 году они с Арагоном стали более критически относиться к СССР, и в своей последней книге “La mise en mots” (1969) Эльза с неожиданной откровенностью призналась, что она была “советским идиотом” и что Арагон стал коммунистом “по ее вине”.

Эльза, у которой было слабое сердце, умер-ла в 1970 году, Арагон — спустя двенадцать лет — в том же году, что и Роман Якобсон, который в тридцатые годы стал профессором славистики в Брненском университете, но которому пришлось бежать из Чехословакии в 1939 году, после начала немецкой оккупации. Несколько лет он провел в Дании, Норвегии и Швеции, а в 1941 году переехал в Америку, где через некторое время получил профессуру в Гарвардском университете. Покидая Швецию, он оставил там часть своей библиотеки, в том числе Эльзину книжку о Маяковском с надписью “Милому Ромику, о Володе”; сейчас книга хранится в стокгольмской университетской библиотеке.

Спустя два года после Якобсона в Москве скончался Виктор Шкловский. После статьи “Памятник научной ошибке” (1930), в которой он отказался от своих “формалистических” убеждений, Шкловский стал заниматься биографическими исследованиями и написал, в частности, книги о Льве Толстом и Сергее Эйзенштейне; он много писал о кино. Как ни отнесись к тому, что в 1930 году Шкловский сдал позиции, нельзя не признать глубокую оригинальность его мышления и слога. Это касается и его воспоминаний о Маяковском и других, несмотря на весьма вольное обращение автора с фактами; опасения Шкловского, что после возвращения в СССР ему “придется лгать”, подтвердились в высшей степени.

Роман Якобсон спас свою жизнь тем, что остался за границей. Максим Горький, посетивший Советский Союз в 1928-м, 1929-м и 1931 годах, в 1933-м вернулся навсегда. Если Маяковский был советским поэтом номер один, то Горький занимал такое же положение в прозе. В отличие от Маяковского, чей образ после смерти можно было шлифовать в соответствии с необходимостью и желанием, Горький был еще жив. Даже с учетом того, что его возможности маневрирования были значительно урезаны по сравнению с 1919–1921 годами, его моральный авторитет оставался огромным и служил источником постоянного раздражения для Сталина. В 1936 году он умер при невыясненных обстоятельствах, вероятнее всего не без вмешательства последнего.