Царь мышей - Елизавета Абаринова-Кожухова

Наверное, Михаил Федорович долго еще пребывал бы в сомнениях, если бы в один прекрасный день ему не подвернулся князь Путята. Подвернулся, конечно, не в прямом смысле, а в разговоре все с тем же Глебом Святославовичем. Во время очередного ежевечернего доклада Глеб Святославович, между всеми прочими новостями, поведал, что глава Сыскного приказа Пал Палыч поручил одному из своих помощников, некоему князю Путяте, разобраться с незаконными перекупщиками на городском базаре. Впервые услышавший такое имя, Михаил Федорович попросил рассказать, что это за князь, занимающийся не очень княжескими делами, но Глеб Святославович сходу мог вспомнить лишь то, что Путята — это такой чудик из Сыскного приказа, которому всегда больше всех нужно. Трудно сказать, что в этой полупренебрежительной характеристике «зацепило» Михаила Федоровича, но он велел навести о Путяте более подробные справки, а получив их, тут же понял: вот оно — как раз то, что нужно!

Конечно, и у Путяты имелись свои недостатки — например, очень уж нерепрезентабельная внешность и столь же нецарственные повадки. Но это Михаила Федоровича ничуть не смущало, даже наоборот — он решил, что создаст Путяте имидж «народного» царя, понимающего нужды и чаяния простых кислоярцев. К тому же, в отличие от Рыжего, он принадлежал к старинному (хоть и изрядно обедневшему) княжескому роду; в отличие от князя Святославского, не витал в облаках и не имел склонности к «треклятому зелью»; и, наконец, не был связан с коррумпированной верхушкой, как боярин Ходорковский, а напротив — имел заслуженную репутацию борца с казнокрадами и мздоимцами.

Последнее подтверждал случай, имевший место быть еще за несколько лет до прибытия в Царь-Город Михаила Федоровича. Когда к Дормидонту поступила очередная челобитная на одного очень высокопоставленного государственного мужа, будто бы он предается мздоимству безо всякой меры и совести, царь велел Сыскному приказу разобраться. Но поскольку подобные кляузы бояре друг на друга часто писали, а последствий обычно никаких не бывало, то Пал Палыч поручил князю Путяте как бы заняться этим делом, а в действительности — просто отчитаться, что проверку провели и никаких нарушений не обнаружили. Однако Путята отнесся к поручению с полной ответственностью. Где-то добывал доказательства, исколесил всю страну в поисках свидетелей, и даже за границу ездил, причем на свои средства. И в конце концов добился-таки, что мздоимца поймали с поличным и осудили.

Правда, Михаил Федорович знал лишь о внешней стороне этого дела, а подоплека оставалась ведома одному Путяте. Действительно, поначалу князь был совершенно согласен, что дело пустое, однако для того, чтобы его закрыть и послать отписку «наверх», он, как добросовестный служака, решил «для порядка» допросить подозреваемого. Будучи уверен в своей безнаказанности, вельможа развалился на лавке, соболья шапка набекрень, из-под кафтана золотая цепь виднеется, на перстах золотые кольца с огромными камнями — словом, настоящий барин. И речи вел соответствующие: «Кто ты таков, чтобы со мною тягаться? Вот я и богат, и собой пригож; иду по улице, на меня все девки заглядываются, и даже замужние бабы. Да и Государь меня жалует. А ты — мелкий чинуша, так и будешь до старости в своем Приказе задницу протирать». Впридачу государственный муж имел неосторожность очень обидно высказаться насчет Путятиной личности — дескать, мелкий, плешивый, с таким ни одна уважающая себя девушка под венец не пойдет, разве какая кривая или кособокая. Однако Путята сумел сдержаться. Он как ни в чем не бывало задавал вопросы и все записывал. Но прощаясь, уже в дверях, сказал вельможе очень тихо и зловеще: «Каков бы ты ни был, но я тебя в покое не оставлю — всю твою подноготную узнаю». А тот Путяту снисходительно по плечу похлопал — мол, давай-давай, милок, посмотрим, что у тебя получится. И вот после этого допроса Путята и начал под мздоимца по-настоящему «копать», пока своего не добился. А после суда, когда приговор был вынесен, он даже побывал у осужденного в темнице и спросил: «Ну что, чья взяла?».

Итак, приняв концептуальное решение «продвигать» Путяту, Михаил Федорович взялся за дело с удвоенной энергией. Для карьерного взлета Путяты были задействованы все ресурсы — вплоть до подкупа и шантажа. Затем, когда он занял достаточно высокий пост, в ход пошли скандалы, громкие разоблачения, а чуть позже — загадочные убийства, поджоги и общественные беспорядки, которые сразу прекратились, едва Путята возглавил Тайный приказ и сделался при Дормидонте кем-то вроде премьер-министра.

За короткий срок все в Царь-Городе настолько привыкли к Путяте рядом с Дормидонтом, что когда накануне Сочельника под воздействием не то «установок» Каширского, не то чего-то иного, Государь объявил о своем отречении от престола в пользу князя Путяты, это было воспринято очень спокойно, как само собой разумеющееся, хотя ничего подобного в Кислоярском государстве не происходило, наверное, уже тысячу лет, если не больше.

Ни Надя, ни доктор не имели даже приблизительного представления, как вернуть Дубова. Серапионыч предложил было вновь отправиться в Царь-Город и обратиться за помощью к Чумичке, однако Чаликова возразила, что Чумичка и сам не очень-то разбирается в магических кристаллах, и как бы не вышло еще хуже.

— Тогда уж лучше идти на поклон прямо к Херклаффу, — добавила Надя.

— А что толку? — вздохнул доктор. — Ежели все это безобразие сам Херклафф и организовал…

— И то правда, — согласилась Чаликова и надолго замолкла. Молчал и Серапионыч, попивая чаек и изредка поглядывая на кристалл, который по-прежнему не выказывал никаких признаков жизни.

Вдруг Надя спросила:

— Владлен Серапионыч, вы могли бы что-то вспомнить о вчерашнем дне?

— Такое разве забудешь, — протянул доктор.

— Нет-нет, вы не так поняли. Не вчерашнее «путешествие во времени», а тот самый день именно двадцать лет назад. Наверное, я не очень точно выражаюсь, но…

— А-а, вчера двадцать лет назад? — ухватил мысль Серапионыч. — Ну, я же вам уже говорил, что был сильно пьян и воспринял все это как научно-фантастический сон.

— Да-да, в морге вы были мало что пьяны, так еще и читали «Советскую фантастику», — нетерпеливо подтвердила Надя. — Но когда мы назавтра заявились к вам сюда, на квартиру, вы были трезвы и немало удивились нашему приходу. Неужели вы ничегошеньки не помните?

— Знаете, Наденька, я и сам удивляюсь, что ничегошеньки не помню, — чуть подумав, отвечал доктор. — Наверное, это из-за того, что я находился в диком похмелье, а потом проспался и все начисто забыл. Такое тоже бывает.