Трон из костей дракона - Тэд Уильямс

Когда легкий наклон перешел в крутой склон, заросший осокой и камышом, Саймон наконец махнул Марии рукой, чтобы она остановилась. Он осторожно опустил Бинабика на землю и некоторое время стоял неподвижно — руки на бедрах, грудь тяжело поднимается — пытаясь отдышаться.

— Мы… мы должны… я должен… отдохнуть, — пропыхтел он.

Мария сочувственно посмотрела на его горящее лицо.

— Ты не сможешь нести его в гору, Саймон, — сказала она очень мягко. — Впереди, кажется, еще круче. Тебе понадобится помощь рук, чтобы взбираться наверх.

— Он… мой друг, — упрямо сказал Саймон. — Я могу… дотащить его…

— Нет, ты не можешь, — Мария покачала головой. — Если мешок не годится, чтобы нести его, значит, мы должны… — Ее плечи поникли, и девушка скользнула вниз, чтобы сесть на камень. — Я не знаю, что мы должны, но мы должны, — закончила она.

Саймон плюхнулся рядом с ней. Кантака исчезла в зарослях на верху склона, легко прыгая там, где юноше и девушке пришлось бы потратить массу времени на то, чтобы хоть как-то ползти вперед.

Внезапно Саймону пришла в голову свежая мысль.

— Кантака! — позвал он, поднимаясь на ноги, одновременно высыпая на траву перед собой содержимое мешка. — Кантака, иди сюда!

В лихорадочной спешке — непроизнесенная мысль об Ингене Джеггере черной тенью нависала над ними — Саймон и Мария аккуратно завернули Бинабика в плащ девочки и положили его животом на спину волчице, привязав разорванным на длинные полоски мешком. Саймон запомнил нужное положение во время своего вынужденного путешествия к лагерю герцога Изгримнура и знал, что если между ребрами Бинабика и спиной волчицы будет толстый плащ, маленький тролль по крайней мере сможет дышать. Саймон прекрасно понимал, что это не лучшее положение для раненого, а возможно и умирающего Бинабика, но больше ничего нельзя было сделать. Мария была права — ему нужны будут руки, чтобы влезать на гору.

Когда прошло первое возбуждение Кантаки, она спокойно позволила юноше и девушке сделать все, чего они хотели, время от времени оборачиваясь, чтобы понюхать лицо хозяина, касавшееся ее бока. Наконец они закончили и начали подъем, причем волчица теперь очень внимательно выбирала дорогу, как бы понимая всю необходимость покоя для ее неподвижной ноши.

Теперь было гораздо легче перебираться через бесконечные камни и древние бревна, с которых длинными полосами сходила кора. Яркий шар солнца в пятнах облаков, заглядывая в лес сквозь прорехи в крыше ветвей, катился все дальше и дальше к западному причалу. Они продолжали свое многотрудное восхождение, и серый с белым хвост волчицы маячил перед их залитыми потом глазами, как дымный плюмаж. Саймон думал о том, где застанет их темнота — и что может отыскать их, когда она наступит.

Подъем стал очень крутым, оба, и Саймон и Мария, были здорово разукрашены царапинами после переходов через заросли кустарника, когда они наконец, спотыкаясь, выбрались на свободный карниз на склоне горы. У Кантаки был такой вид, как будто она могла бы и дальше исследовать узкую тропу с клочками жесткой травы, но вместо этого она плюхнулась на землю рядом с ними, свесив язык.

Саймон отвязал тролля от спины его верного коня. Состояние маленького человека, казалось, никак не изменилось. Дыхание его по-прежнему оставалось чрезвычайно слабым. Саймон капнул ему в рот воды из бурдюка, потом передал сосуд Марии.

Когда она напилась, Саймон сложил руки чашкой, Мария налила воды, и Саймон дал попить Кантаке. В заключение он и сам сделал несколько больших глотков.

— Ты думаешь, это Переход? — спросила Мария, проведя рукой по своим влажным темным волосам. Саймон слабо улыбнулся. Вот уж действительно, только девчонка может задаваться такими вопросами в чаще леса. Она раскраснелась, и от этого у нее на носу вылезли веснушки.

— Скорее, это напоминает оленью тропу или что-то в этом роде, — сказал он, разглядывая то место, где тропа скрывалась за краем горы. — Я думаю, что Переход — это какая-то новая штука ситхи, по крайней мере так я понял Джулой.

Но некоторое время мы можем идти по этой тропе.

На самом, деле она наверно вовсе не такая уж тощая, думал он. Это скорее то, что они называют «изящная». Он вспомнил, как она обламывала мешающие ветки и хриплым голосом пела матросскую песню. Нет, пожалуй, «изящная» тоже не совсем подходит.

— Тогда пошли, — Мария бесцеремонно вторглась в его размышления. — Я проголодалась, но мне не хотелось бы оставаться на открытом месте после захода солнца. — Она встала и начала собирать полоски ткани, чтобы посадить Бинабика на его лошадь, которая использовала последние минуты своей необремененной свободы, чтобы почесать за ухом.

— Ты мне нравишься, Мария, — выпалил Саймон и тут же захотел отвернуться, убежать, сделать что-нибудь; вместо этого он храбро остался на месте, через минуту девочка улыбаясь посмотрела на него — и это она казалась смущенной.

— Я рада.

Вот и все, что она сказала, после чего подвинулась на несколько шагов вверх, чтобы не мешать Саймону, руки которого вдруг стали до невозможности неловкими, привязывать Бинабика к волчице. Затянув последнюю петлю под косматым животом очень терпеливой волчицы, он посмотрел на бескровное лицо тролля, вялое и неподвижное, как смерть, — и страшно рассердился на самого себя.

Что за балда! — подумал он свирепо. Один из твоих ближайших друзей умирает, сам ты затерян посреди неизвестно чего, за тобой гонятся вооруженные люди, если не что-то худшее, — и вот ты не находишь ничего лучшего, чем попросту распускать нюни перед костлявой служанкой. Идиот!

Он ничего не сказал Марии, когда поровнялся с ней, но выражение его лица должно было что-то объяснить ей. Она задумчиво взглянула на него, и путники тронулись в путь без дальнейших разговоров.

Солнце уже опустилось за острые спины холмов, когда оленья тропа начала понемногу расширяться. Через четверть лиги она превратилась в широкую ровную дорогу, вполне пригодную для путешествия в экипаже. Может быть, так оно и было когда-то, но с тех пор она давно уже сдалась наступающему запустению. Вдоль нее вились многочисленные тропинки, различимые только по брешам в ровном покрове кустарников и деревьев. Вскоре эти маленькие тропки соединились с той, по которой они шли, и путники обнаружили, что они вновь идут по ровным каменным плитам. Через некоторое время они достигли Перехода.

Широкая, вымощенная булыжником дорога перерезала ту, по которой они шли, петляя по крутому склону. Высокие травы стояли между серыми и белыми плитами, в некоторых местах деревья проросли прямо через дорожное покрытие, выворачивая мешавшие им камни, так что каждое дерево было окружено перевернутыми плитами.