Час двуликого - Евгений Чебалин

От меня он потребовал совместного письменного обращения к комитету, где приводятся веские аргументы в пользу немедленного восстания грузин. Здесь просматривается жесткая логика: восстание отвлечет, свяжет грузинский гарнизон Красной Армии, даст основание Турции перейти границу, тем самым обезопасит Митцинского с юга. Им вчерне разработаны льготные концессии на эксплуатацию недр для Турции. Ниже на отдельном листе излагаю их по памяти.

Отправлены два связника с пакетами в Тифлис и Константинополь. Француз подписал обращение к колонистам Константинополя, как и предполагалось.

Съезд духовенства назначен на день, когда из халифата и Европы придут первые сообщения о признании Митцинского имамом, с тем чтобы зачитать их на съезде и народу.

38

Перед утром во дворе Митцинского иссякло торжество. Лишь слабо чадили остатки костра, где жарились бараны, шашлыки, слабо источала тепло громадная печь под навесом. Комнаты и времянки переполнены. Спали везде, где можно улечься. В затемненной кунацкой — тяжелый дух спиртного, разноголосый храп. Во всю ширину ковра разбросаны пуховики, перины, на них вповалку — гости.

В ленивом полусумраке занималось холодное утро.

Во дворе немой гонялся за Фатимой. Он шлепал по земле чувяками, растопырив руки, высовывал от старания язык. Фатима визжала, увертывалась, заливалась смехом. С ней давно так не играли.

В окне сакли, где жил Федякин, выставилось помятое лицо. Федякин смотрел на Фатиму, морщил губы в улыбке, приглушенно охал — разламывалась голова.

Немой с разбегу остановился, посмотрел на забор. Фатима оглянулась. Над забором мелькнула белая косынка, показалось женское лицо. За калиткой фыркнула лошадь, звякнула уздечка. В калитку вошла красивая женщина в кожаной куртке и штанах. Немой завороженно двинулся ей навстречу.

Женщина обошла немого и присела перед Фатимой:

— Фея, ты чья?

Фатима сдвинула бровенки, поняла. Ткнула пальцем в грудь, отбарабанила по слогам:

— Фе-дя-ки-на!

Женщина вздрогнула, сказала:

— Ах, ты моя прелесть. Позови хозяина дома.

Фатима смотрела непонимающе, помаргивала.

— Позови хо-зя-и-на... — Софья показала на большой дом, — хозяина этого дома.

Фатима убежала, поднялась на крыльцо. Немой стоял рядом не двигаясь. Рутова сказала, не разжимая губ:

— Уходите немедленно в город. Это приказ. Куда-то исчез Саид. Он может появиться здесь.

Немой не сдвинулся с места. На крыльцо вышел Митцинский, погладил Фатиму по голове, легонько подтолкнул к сакле.

Увидел Рутову, плотно запахнул халат, зябко повел плечами. Не отрывая от нее глаз, стал медленно спускаться с крыльца.

Фатима подбежала к немому, потянула его в сад, на веселой, хитроватой мордашке — нетерпение: хотела продолжить игру.

— Доброе утро, Осман Алиевич, — сказала Рутова.

— В самом деле? — мягко отозвался Митцинский. — Разве может быть утро добрым, если к новоиспеченному имаму прибывает гонец ЧК? Думаю, вас не надо оповещать о моем избрании. Или вы сделаете вид, что вам ничего не известно?

— Я сделаю вид, Осман Алиевич. И мы будем квиты. Вы ведь недавно тоже сделали вид, что состоится байрам, поклонение могиле святого. Итак, вы имам. Что это значит?

— Давайте сядем, Софья Ивановна. Мы обменялись любезностями, отчего бы нам теперь не сесть...

Он принес два плетеных стула из-под навеса, поставил их посреди двора.

— Вот так. В дом не приглашаю. Там висит сивушный дух и храп. А здесь, судя по всему, нас скоро обогреет солнце. Прошу.

Они сели друг против друга. Митцинский грустно, нежно рассматривал Софью.

— Вы все та же.

— А вы уже не тот. Увы.

— Немудрено. Сказались последствия. Всю жизнь делал вид, что живу. На самом деле тлел и чадил.

— А сейчас?

— А сейчас возродился из пепла, живу взахлеб. Но приходится пока делать вид, что тлею. Итак, вас интересует статус имама.

— Еще бы.

— Имам, Софья Ивановна, это персона грата для Советской власти, лицо неприкосновенное. Вы же отделили церковь от государства и в лучшем случае держите нейтралитет. Мой сан соответствует... ну скажем... кардиналу Франции.

— Боже, как интересно! Что вам стоило хотя бы намекнуть о такой перспективе там, в цирковой гримировочной, тогда мой бутафорский нож, возможно...

— Что вас привело сюда? — жестко перебил Митцинский. — Почему вы? У ЧК нет других сотрудников?

— Я выпросила визит к вам у Быкова.

— Зачем?

— Захотелось увидеть живого имама. К сожалению, я привезла неприятную весть, имам.

— Оставьте, — резко сказал Митцинский, — вы же знаете, что я для вас не имам. Не надо кокетничать. Когда вы рядом, с меня опадает, как листва перед могуществом зимы, вся житейская мишура, все звания и заботы. Я гол и чист перед вами по-прежнему, как тот безвестный следователь-азиат в Петербурге. Я уже не буду никогда таким счастливым, как он.

— Спасибо, Осман Алиевич... но здесь не место и не время.

— Вы правы.

Рутова с невольной жалостью наблюдала, как борется с собой этот непостижимый, текучий, видимо, очень сильный человек.

— Итак, что у вас ко мне?

Она молча подала ему телеграммы из Батума. Первая гласила:

«Фильтрацион. комиссией Батум ЧК задержан реэмигрант Омар Митцинский с вашей визой. Причина задержания — отсутствие анкеты-поручительства от ближайших родственников. В Чечне, по словам Омара, проживает его родной брат Осман Митцинский, член ревкома. Просим срочно выслать заполненную им анкету-поручительство. Образец прилагаем. На анкете необходимы три подписи: брата, предревкома и начальника ЧК. В случае неполучения анкеты согласно постановлению ЦИКа реэмигрант изолируется в лагерь до особого распоряжения.

Вторая телеграмма была от самого Омара.

«Осман, ради аллаха поторопи заполнение анкеты. Шлю фотографию, жду. Омар».

— Почему я не слышал раньше об анкете? — резко спросил Митцинский.

— Их ввели совсем недавно — около двух недель назад.

— Где анкета?

— У Вадуева. Завтра в ревкоме вы заполните ее, она отправится в Батум, и этот инцидент будет исчерпан.

— Все просто! — воскликнул Митцинский, подрагивая резко очерченными ноздрями. — Все очень мило и просто! — Помолчал, хищно впившись пальцами в плетеные ручки кресла. — Скажите, милая Софья Ивановна, вам не приходило в голову, что за этой милой простотой скрыто нечто мистическое?

— Что именно?