Остров фарисеев. Фриленды - Джон Голсуорси

Недду? Неужели ты не видишь, как она из-за тебя несчастна! Ты, правда, тоже не очень счастлив…

Юноша содрогнулся.

– Счастье? Если убьешь человека, разве думаешь о счастье – своем ли собственном или чьем бы то ни было?

Теперь растерялся Феликс, но резко прервал Дирека:

– Замолчи! Это у тебя навязчивая идея.

– Боб Трайст погиб, – горько усмехнулся Дирек. – А виноват в его смерти я. От этого не отмахнешься.

Феликс, всмотревшись в изможденное лицо Дирека, с ужасом понял, что это действительно может перейти в манию.

– Дирек, – сказал он, – ты так много об этом думаешь, что готов приписать себе бог знает что. Разве мы можем брать на себя ответственность за косвенные результаты наших слов? Ведь тогда ни один из нас не проживет и недели. Ты измучен. Завтра все покажется тебе совсем в другом свете.

Дирек встал и принялся шагать по комнате.

– Честное слово, я хотел его спасти. Я даже пытался тогда, в Треншеме! – И Дирек уставился на Феликса диким взглядом. – Ведь это верно? Вы же там были и сами слышали…

– Да, да, я слышал…

– Они тогда не дали мне говорить. Я понадеялся, что его потом оправдают, и не настаивал. А теперь он умер. Вы даже не представляете себе, что это для меня…

Судорога сжала его горло, и Феликс с искренним состраданием сказал:

– Милый мой, пойми: твое чувство чести принимает нелепые формы. Трайст – взрослый человек, и прекрасно знал, что делает.

– Нет. Он был как верный пес: старался угадывать мои желания, – но я вовсе не хотел, чтобы он поджигал эти стога…

– Не сомневаюсь. Никто не поставит тебе в вину несколько запальчивых слов. Можно подумать, что он был мальчишкой, а ты взрослым человеком. Опомнись!..

Дирек снова опустился на диван и закрыл лицо руками.

– Я не могу забыть его. Весь день он от меня не отходит. Я все время его вижу.

Феликсу было ясно, что юношу действительно преследуют галлюцинации. Как бороться с этой манией? Как отвлечь его и заставить думать о другом?

– Слушай, Дирек, прежде чем думать о Недде, – сказал Феликс, – надо вернуть себе равновесие. Вот это, если хочешь, для тебя вопрос чести.

Дирек высоко вскинул голову, словно уклоняясь от удара. Заметив, что его слова действуют, Феликс сурово продолжал:

– Нельзя служить двум богам сразу. Защищать слабых тоже надо уметь – нельзя играть с огнем, когда не знаешь, как его погасить. Ты сам видишь, к чему это приводит. Пора повзрослеть. Иначе я не смогу доверить тебе дочь.

Губы у Дирека задрожали, кровь прилила к лицу, но тотчас отхлынула, и он стал бледнее, чем прежде.

У Феликса было ощущение, будто он ударил юношу по лицу. Но все средства хороши, лишь бы избавить его от этого чудовищного бреда. Напрасная надежда! Дирек вдруг поднялся и сказал:

– Если я побываю в тюрьме и посмотрю на него, может быть, он даст мне передохнуть.

Феликс ухватился за эту соломинку:

– Да, иди простись с беднягой, и мы тоже пойдем с тобой.

И он отправился за Неддой.

Когда они вышли из гостиницы, они увидели, что Дирек, не дожидаясь, убежал вперед. По дороге Феликс ломал себе голову: надо ли рассказать Недде, в каком ужасном состоянии Дирек? Дважды он набирался храбрости, но запинался на полуслове, взглянув на ее лицо, – она словно никак не могла понять, почему ее возлюбленный избегает ее. Нет, лучше уж помолчать… Около самой тюрьмы она коснулась его плеча:

– Посмотри, папа!

И Феликс прочел надпись на углу той улицы, где стояла тюрьма: «Аллея любви».

Дирек ждал их у входа. После долгих переговоров их наконец повели по коридору, где в прошлый раз Недда видела арестанта, который мыл пол и смотрел на нее. Затем они вышли во двор, куда заключенных выводили на прогулку и где они шагали, образуя живой, движущийся узор. Еще несколько ступенек, и они очутились в тюремной больнице. Здесь в выбеленной комнате стояла узкая кровать, а на ней лежало тело великана батрака, завернутое в простыню.

– Мы похороним его в пятницу. Жаль человека: такой силач.

Услыхав слова надзирателя, Феликс вздрогнул. Как страшен последний покой этого мертвого тела!

В застывшей неподвижности смерти есть та же красота, что и в величественном здании, – как удивительно мертвое тело, словно дивящееся тому, что совсем недавно оно было живым. Черты мертвеца хранят отпечаток страстей и желаний, любви и ненависти, всей его немой, суровой и заурядной жизни. Всем своим видом, взывающим к жалости, он как будто спрашивает свою душу: «Зачем ты покинула меня?»

Смерть! Есть ли что-нибудь поразительнее мертвого тела – совершенное творение жизни, ей уже больше не нужное. Оно еще есть, но его уже нет, – что может быть таинственнее этого?

На разбитой голове виднелась повязка, а под ней уже закрытые глаза, в которых некогда светилась такая тоска! На небритом лице – волосы у покойников растут быстрее, чем у живых, – смерть своим величием сгладила то, что в нем было грубого и мрачного, и оно застыло с выражением задумчивой покорности. Связана ли еще душа с этим телом? Где она? Не витает ли она здесь, в комнате, видимая только Диреку? Стоит ли она рядом с тем, что осталось от батрака Трайста, смиреннейшего из людей, который все же осмелился восстать, хотя был рабом и потомком рабов, испокон веку рубивших деревья, носивших воду и выполнявших приказы других людей? Или его душа уже стала крылатой и взывает к душам всех, кто еще унижен и порабощен?

Тело Трайста вернется в землю, которую он обрабатывал, дикие травы вырастут на его могиле, а времена года будут обвевать ее ветрами и кропить дождем. Но где то, что связывало эти мертвые члены в одно живое целое? Где косноязычный и медлительный дух, который не спрашивал, что такое жизнь, и был слепо предан всем, от кого видел добро, а потом вдруг поддался темному инстинкту разрушения, тому, что у людей привилегированного общества именовалось бы вспыльчивостью. «Где он?» – спрашивал себя Феликс.

А о чем думает Недда и этот замученный мальчик – о чем они думают? Их лица выражают только одно – глубочайшую сосредоточенность, словно они пытаются понять, что же сковало мертвое тело в этом жутком покое? Это их первое соприкосновение со смертью; они впервые поняли, какая преграда отделяет мертвого от живых. Ничего удивительного, что это заслонило у них все другие мысли и чувства.

Недда первая направилась к выходу. Феликс пошел с ней рядом, удивляясь ее самообладанию. Вид смерти потряс