Янтарная Цитадель - Фреда Уоррингтон

– Боги, что это были за дни, – вздохнула она. – Я-то думала, что приму корону старухой, после кончины Гарнелиса и Галеманта. Не так рано. Готова ли я?

– Гела, милая, успокойся. Готова, конечно. Как ты успокаивала этих перепуганных чинуш повзводно – да у тебя дар от рождения.

– Можешь смеяться, но так и есть. Хотя горестей еще хватает. Сколько я понимаю, победоносные мятежники Танмандратора рвутся к столице, чтобы обратиться к царю. Вот это будет любопытно.

– Они твои союзники, – усмехнулся Элдарет.

– Боги, да уж надеюсь! Потом надо мириться с замфераями. И выяснить правду насчет мнимых посредников, которые так удачно сгинули. Надо допросить эту злосчастную Изомиру… если я буду в силах ее вынести.

– Обязательно быть к ней такой жестокой?

– Да! И не смей ее жалеть! Она убийца, она опасна, и немного безумна, а покамест она живет за мой счет вполне привольно! И не хочу я о ней сейчас думать. – Гелананфия обернулась к нему, стиснув его руки, вглядываясь в дорогое, изборожденное морщинами лицо. – Элдарет, мне наплевать на обычаи. Наплевать, что ты не подходящий князь подобающего рода. Когда я стану царицей, я выйду за тебя замуж.

От стиснул ее в объятьях и поцеловал.

– Ваше величество, – произнес он с полушутливой серьезностью. – Я к вашим услугам до конца моих дней – как друг, советник и любовник, как воевода, прознатчик, посол и снова любовник, – кто угодно. Но как муж – никогда. Я не желаю быть царем.

– Ох… – Ответ его застал царевну врасплох. – Я думала… мне казалось, что единственным препятствием оставалась воля моего отца. Как же я глупа.

– Не стоит. Мне давно следовало прояснить этот вопрос.

– Но Элдарет, ты мне нужен! – вспылила вдруг Гелананфия. – Не оставляй меня править в одиночку!

– Гела…

– Если ты не можешь поддержать меня, может, лучше тебе вообще уйти!

Теперь уже на его лице отразилось смятение и боль.

– Не убивайся так, я тебя прошу. Ты моя единственная любовь. Но жениться, сидеть с тобой рядом на престоле – я буду смотреться нелепо, как разодетая жрецом псина. Проси от меня чего хочешь, только не этого.

– Боги… – Царевна прислонилась к стене. Шар издал нечто вроде вопросительного звона: «Ммм?».

Гелананфия была так ошеломлена и обижена, что, как ни легко было ей простить любимого, она решила помучить его немного в отместку.

– Ну ладно, как пожелаешь. Мне следовало догадаться, что тебя на месте цепью не удержишь. Вместо твоей руки приму твое сердце. Зазудели пятки,? Вот и отправляйся в Эйсилион, привези мою мать и братца Венирриена. Передай им, что можно возвращаться домой.

– Прочла их Гелананфия? – спросил Сафаендер, подняв, наконец, голову от разложенных писем.

– Да, – ответила Танфия.

Они сидели на выходившей во двор широкой тенистой веранде. Плясали на солнце струи фонтана, веранда была увита лозами и уставлена горшками с папоротниками, так что переход между домом и садом был незаметен. Трудно было поверить, что после битвы прошло всего пару дней.

– Она сказала, что разницы тут нет. Изомира достаточно долго прожила с Гарнелисом, чтобы не опасаться за свою жизнь. А он просил ее о помощи, когда она его убила.

– Смягчающих обстоятельств она не видит?

– Нет. Изомира – тоже. Я с ней снова виделась, и она настаивает, чтобы ее держали в тюрьме, что она там вполне счастлива, она это заслужила… Боги, я теперь ее еще десять лет не пойму! В общем, я подумала… если ты решишь написать пьесу или роман о последних днях царя Гарнелиса, письма Имми тебе помогут.

– Написать бы следовало. Когда-нибудь я за это возьмусь. Но не сейчас.

– Почему?

Всякий раз, когда поэт запинался, мрачно глядя в никуда, девушке страшно становилось представить, что же ему мерещится.

– Слишком близко. Я никогда не писал прежде о том, что касалось меня самого. Как могу я слепить пьеску из того, что меня едва не погубило, а потом смотреть каждый вечер, как ее разыгрывают на сцене?

– Прости. Глупый был вопрос.

– У твоей сестры хороший стиль, – заметил Сафаендер. Он откинулся в кресле и рассеянно взъерошил черные с серебром волосы. – Но я не могу воспользоваться тем, что она пишет, потому что это ее история – не моя. Было бы бесчестно выдать ее труд за мой. Ее письма следует издать в нынешнем их виде, поведать людям, что же случилось в Янтарной цитадели. Я это устрою.

– Ох… – Танфия улыбнулась. – Замечательный ты человек, знаешь.

– Честный – может быть. Замечательный? Едва ли.

– Саф… – Танфия уже догадалась, о чем он заговорит теперь.

– Я мог бы написать поэму о юноше, который лишился всякого страха, потому что знал о близкой смерти, и все же не боялся ее. Который увел своего коня с поля боя, лишь бы не подвергать его опасности. Который погиб, спасая жизнь труса.

– Это стало бы прекрасным памятником. Только не надо себя мучить.

– Руфрид винит меня за то, что случилось с Линденом. И почему нет? Я струсил, а он защищал меня.

Танфия подошла к нему; он привлек ее к себе, усадил на колени, обнял.

– Это правда, – прошептала она ему в макушку, – что ты соблазнил Линдена?

Тело его напряглось.

– Это кто наплел?

– Не все знают тебя так же плохо, как я. Столько раз я тебя видела с Линденом, столько раз еще в Энаванейе думала, что ты бродишь один или сидишь с Гелананфией…

– Не стану отпираться, Тан – я хотел его. Я любил его.

– А я думала, ты меня любишь.

– Да!

– А еще мне рассказали, что в своей время с тобой переспал каждый в твоей труппе. Они остаются с тобой, когда ты их бросаешь, потому что из любви готовы простить тебе все, что угодно. Когда ты бросишь меня?

– Не знаю, а который час? Танфия, шучу! Не злись.

– Вот теперь Руфрид тебя точно полюбит. Мало, что ты меня окрутил, так еще его брата…

– Боги святые, ты же ему не расскажешь?!

– А почему бы нет?

– Я его боюсь. Думаю, дай я ему хоть один повод, и он меня с радостью придушит. Я бы боялся любого, кто может остаться безучастным к смерти брата.

– Знаю. – Эти слова остудили ее. – Я за него очень волнуюсь. И нет, я не расскажу ему ничего. Хотя кто-нибудь разболтает непременно, имей в виду.

– Танфия, я не хочу терять тебя. Я никогда никого не бросал. Меня оставляли – было дело.

– Потому что ты находил других?

– Иногда. Но все любимые оставались друзьями, или почти все. Линден был так одинок, так нуждался в утешении, а рядом с ним никого не было.

– Были мы. – Горло ей перехватило. – Руфе и я.

– Знаю, но он все равно был одинок. Может, я сумел бы ему помочь лучше вас, именно потому, что знал хуже. Не злись на меня, Танфия. Я влюбчив. Мне легко любить людей, и очень тяжело ненавидеть. Это так дурно?