Осенний Лис - Дмитрий Скирюк

— Понятно, пан колдун, — солдат склонил голову. — Я знаю этот меч. Это я был с Кришаном, пока его не стали убивать.

— Кришан? — вскинулся травник. Конь под ним затанцевал, и травник еле сумел его успокоить. — Тпру, ч-черт! Кришан, боярский сын? Так значит, это ты тогда сбежал из города… Ладно. Как нам звать друг дружку?

— Этого, — солдат кивнул на Вайду, — зовут… звали Алексис. Его — Юхас.

— А меня?

— Твое имя Деши, но тебя… его никто так не звал. По прозвищу все звали — Лис.

Жуга вздрогнул и промолчал.

— Это ты, то есть он вел наш отряд.

Вблизи замок производил еще более гнетущее впечатление, чем при взгляде издали. Дырявое железо крыш, проломленые доски моста (цепи подъемного механизма, правда, были смазаны — сказалась недавняя осада), обшарпанные, в выбоинах и трещинах стены. Одна из этих трещин, особенно широкая, вообще змеилась поперек западной стены сверху до низу. В воротах их уже ждали.

— Ну? Как там? — подхватывая повод, шагнул им навстречу чернявый, одетый в зеленый жупан безбородый губастый парнишка.

— Нормально, — отозвался травник. Спешился. — Ничего особенного. Ну-ка, помоги.

Они стащили притороченные к седлам мертвые тела.

— Вот сволочь… — парень цокнул языком. — Троих ведь уложил… А кафтанчик-то ты, Юхас, зажилил!

— Ему он уже не нужен, — буркнул Вайда.

— Че хромаешь-то? В поясницу, что ль, вступило?

— Да… прострел.

— Где эти? — вмешался Жуга.

— Где им быть, — усмехнулся тот. — В подвале!

— А этот… — Жуга замялся, не зная, как назвать пришельца из дольмена, и вдруг нашел подходящее слово: — Серый?

— В башне, с хозяином, — он сплюнул. — Жрать будете?

Жуга помедлил, кивнул и отошел, пропуская вперед Радована.

— Давай.

В караулке было пусто и тепло. Среди немытых мисок и кружек на столе примостился накрытый крышкой глиняный горшок, полкаравая хлеба и большое блюдо с остатками мяса. Похлебка в горшке была еще горячей.

— Вино допили, — сказал парнишка, доставая хлеб и размещаясь за столом. — А за новым лазить неохота. Кликнуть, что ль, кого…

— Черт с ним, — отмахнулся Вайда, выбрал себе миску побольше и вытер ее полой кафтана. — И так сойдет.

Он налил себе похлебки и принялся за еду.

И травник и рифмач уже несколько дней не ели горячего. Иваш тоже приналег на снедь. Жуге, однако, после всего происшедшего кусок не лез в горло. Поковырявшись в теплом вареве, он через силу проглотил две-три ложки и отодвинул миску. Сосредоточился, угадывая имя.

— Вот что, э-ээ… Ладислав, — сказал он медленно. — Сходи-ка ты и вправду, в погреб.

— А? — парнишка вскинулся. — Вина? Я мигом.

Он ушел.

Травник огляделся вокруг. Полуподвальная сводчатая комната, где помещалась караулка, была натоплена, похоже, с вечера, если не раньше. В большом камине еще тлели угли. Колеблемое сквозняком, плясало пламя факелов. На пыльных закопченных потолочных балках черным ситом колыхалась паутина. Длинный, сбитый из неструганных досок стол, две скамьи и широкие нары в углу с горой теплых одеял на них — больше здесь не было ничего. Из всех виденных им замков, этот производил самое гнетущее впечатление.

— Мерзкое местечко, — не замедлил подтвердить Вайда, когда Жуга сказал ему об этом. — Похоже, байки об Эшере не солгали. Что делать-то надумал?

Жуга повернулся к солдату.

— Радован, ты знаешь, где темницы?

Тот потеребил ус.

— Чего ж не знать, знаю. А только просто так оттуда им не выйти — этот, который в сером, приказал не выпускать. Он вообще теперь тут всем заправляет. И откуда только взялся…

— Давно он тут?

— Недели две уж скоро будет, как пришел. В ворота постучался, себя не назвал, а только хозяин впустить велел, как будто так и надо. Потом все ездил окрест да выискивал чего-то… И хозяин повелел — мол, слушайте и делайте все, как он велит. А сам уж из покоев не выходит. Хорошо, хоть платит серебром, без обмана.

Дверь отворилась со скрипом, и он умолк. Появился Ладислав с кувшином в руках, разлил вино по кружкам и уселся на скамью. Вынул из кармана дротик, повертел в руках, попробовал пальцем острие.

— Зар-раза… — выругался он. — Только посмотри, а, Лис! Иголка с перьями, а вот поди ж ты… Трех гайдуков — как не бывало.

Жуга молчал. Непривычно и нелепо было видеть на друзьях чужие хмурые лица и знать, что и твое лицо сокрыто под личиной. Может, где-то в другом месте это и могло помочь, но в этом замке, похоже, веры не было никому. Он молча думал, чем помочь Линоре и Роджеру и не видел выхода, когда судьба сама вдруг послала подходящий случай.

— Эй, Лис! — дверь распахнулась, и в приоткрывшейся щели возникла голова стражника. — Боярин требует, чтоб этих, значит, горбача и девку, на допрос к нему. Сам поведешь, или как?

Жуга не раздумывал ни секунды.

— Сам, — ответил он, вставая.

«Уж больно гладко все идет…» — подумал он, поправил меч и двинулся по коридору вслед за Радованом.

В зале было пусто, сумрачно и гулко, словно бы внутри огромного турецкого барабана. Сквозь остекленные мутные окна проникал дневной свет. Колыхались шпалеры и знамена на стенах. Сапоги четверых «стражников» громко стучали по каменным плитам пола.

Жуга от всей души надеялся, что в зале больше никого, кроме них из охраны не окажется, но просчитался — два стражника стояли у дверей и еще три — за высокой спинкой кресла. Когда ввели Линору и Роджера, лишь пришелец в серой хламиде шагнул им навстречу. Знаком приказал Ивашу, рифмачу и Радовану удалиться. Тот человек, под чьей личиной сейчас скрывался травник, был видно облечен более высоким доверием — ему позволили остаться.

Хьюго Эшер — седой и согбенный старик в богатом малиновом кафтане остался сидеть, глядя в одну точку, не почтив его приход даже поворотом головы. Из уголка его искривленного рта тянулась книзу тонкая нитка слюны.

Роджер стоял неподвижно, руки его были связаны за спиной. Линоре руки связывать не стали. Жуга посмотрел на Роджера, и вдруг понял, что никакой он не горбун, просто — очень сильно сутулится, почти что горбится.

Человек в сером нагнулся к Эшеру.

— Лорд! — коротко позвал он. — Я выполнил свою работу.

Взгляд Хьюго Эшера на какое-то мгновенье, казалось, обрел былую ясность. Губы его зазмеились в дурацкой ухмылке.

— Гы! — хихикнул он. — Лягушонок! Гы!

Роджер поднял голову и некоторое время смотрел на старого боярина. Пошевелил связанными за спиной руками.

— На что ты себя обрек, Хьюго? — усмехнулся он. — Свел себя с ума от страха. Нанял Охотника… — Он сплюнул. — В такой стране и умирать западло. А ты, — он перевел взгляд на человека в сером, — по-прежнему калеными щипцами проповедуешь любовь?