ЖД (авторская редакция) - Дмитрий Быков

Аньку уложили на старый, многажды залатанный надувной матрас, Василий Иванович прошел к Катерине Николавне на кухню и при свече о чем-то говорил с ней. Ночью в Алабине было страшно, неуютно — дома стоят как призраки, окна не горят… Анька не могла заснуть. Разговор доносился до нее обрывками. Она хотела подойти, прислушаться, но половицы страшно заскрипели, и голоса умолкли. Она полежала еще, вслушиваясь и гадая, за что Катерина Николавна зла на новых гостей,— но усталость взяла свое, и, ничего не разобрав, она заснула. Оно и к лучшему: слушать этот разговор ей было ни к чему. Вдобавок велся он на языке коренного населения — все слова те же, а порядок непонятный. Аньке снились бледные, прозрачные жители мертвого Алабина. Они протягивали к Аньке тонкие, зыбкие руки и умоляли все это как-нибудь остановить, но остановить ничего уже было нельзя: все сыпалось, потому что повторилось слишком много раз.

— Василий Иванович,— тихо говорила Катерина Николавна,— ты зачем девочку привел?

— Так ведь я не приводил, Катерина Николавна,— оправдывался старый васька.— Она сама за мной пришла, или ты не слышала?

— Захотел бы ты — не пришла бы. Ты мне, Василий Иваныч, вот что скажи. Только не врать!— жестко добавила Катерина.— Было у вас что с девочкой?

— Опомнись, Катерина Николавна,— жалобно заморгал Василий Иванович, что ты такое говоришь… с ребенком-то…

— Я почем знаю? Вы люди особые, это я варяг с хазарами насквозь вижу, а про вас, странников, мне ничего не известно…

— Как можно, Катерина Николавна!— продолжал он увещевать ее.— Ведь она мне… ну… как дочь она мне! У меня дочь когда-то была, ты знаешь, Катерина Николавна? Славная девочка, вроде этой, забыл только, как звали…

— Все ты забыл. Может, у тебя с ней было что, а ты забыл?!

— Да какая же со мной пойдет, с бродягой!— не понимал Василий Иванович.

— Да ведь пошла же она с тобой из дома! Это значит, она любит тебя, Василий Иванович.

— Ну, не так же любит… не по-женски…

— Этого мы с тобой знать не можем. Женская душа потемки, это я тебе сама говорю. А знаешь ты, Василий Иванович, что девочка твоя — хазарка?

— Откуда мне знать, Катерина Николавна, опомнись…

— А как же не знать? Самая что ни на есть, только давно это было. Что ж ты на семью смотрел, да ничего не увидал?

— Какие они хазары, Катерина Николавна! Если бы они хазары были, так уж их к началу войны в Москве бы не было! Хазары подчистую ушли, а кто не ушел — того выгнали…

— Ну, это ты мне не рассказывай. Среди хазар такие есть, что давно с русскими породнились, но меня-то не проведешь. Я эту кровь чую. Я по ней, можно сказать, специалист. Я сторож, Василий Иванович, у меня работа такая.

— Так это… это…— засуетился Василий Иванович.— Ее же инспектор Гуров видел, и ничего! Лично смотрел, и ничего!

— Когда это Гуров ее видел?— недоверчиво спросила Катерина.

— В Москве был у меня,— торопился Василий Иванович,— он-то про облаву и предупредил! И ее видел, и дома был, со всей ее семьей разговаривал…

— Что же он там себе думает, Гуров?— проворчала Катерина.— Явная же хазарка, к бабке не ходи… Колене в седьмом хазарка… Что, он знал, что она с тобой пойдет?

— Да откуда же ему знать? Она сама ведь не знала, что пойдет…

— А надо было знать, Василий Иванович. Сторож на то и сторож. Как же Гуров не углядел… Вы же — пара!

— Что за пара?— не понял Василий Иванович.

— Ты из наших, из странников, славного рода, она из хазар,— ты понимаешь, что будет, если меж вами что начнется?!

— Да что начнется-то, Катерина Николавна! Между нами сроду ничего не будет, я же не то что в отцы, в деды ей гожусь…

— Плохо все, Василий Иванович,— строго сказала Катерина.— Земля не держит больше, чувствую. Такое может случиться, что не знаешь, откуда ждать. Плохо все, куда ни глянь — плохо. И где это видано, чтобы хазары такие слезливые пошли — ваську в странствия провожать? Это все неспроста, Василий Иванович, думать тебе надо, Василий Иванович…

— Я сам все видал,— с невыразимой печалью сказал Василий Иванович.— И гадали, и соколок пускали — все видно. Но как хочешь, Катерина Николавна, печкой тебе клянусь, яблонькой клянусь — это не через меня придет.

— А все-таки в Дегунино пойти вам придется.

Василий Иванович замер.

— Как — в Дегунино? Она только что пришла, хоть отдыха ей дай!

— Нельзя ей здесь оставаться. Нечего хазарам тут делать.

— Да видел ее Гуров, и родню видел…

— Гуров — не по хазарам, Василий Иванович. Гуров у нас по варягам спец, они ему видней. А по хазарам у нас я, Василий Иванович, и тут уж я спуску не дам. Подойдет молодой васька, и на тебе, сделались. Может, она затем и пришла сюда с тобой, я не знаю. Она же тоже себя не сознает. Никто не сознает. Не дам я ей здесь оставаться, как хочешь, не дам. Пусть ее в Дегунине смотрят. Если они скажут, что нет от нее опасности,— пусть хоть домой, хоть на все четыре стороны. Но хазарка, которую к ваське потянуло,— это, как хочешь, неспроста. Такого сроду не было. Они же за дом держатся, как за соломинку. У них дом — первое дело. Сколько ты крови к ним не подмешай, хазары будут хазары.

— Да нельзя ж по одной крови судить!— воскликнул Василий Иванович.

— Тебе нельзя, а сторож на то и нужен. Завтра уведешь ее в Дегунино, и смотри мне.

— А ну как она не пойдет в Дегунино?

— Пойдет,— сказала Катерина.— Это я тебе точно говорю.

Василий Иванович надолго задумался.

— Ты вот что пойми,— проговорила Катерина после паузы.— Это как к врачу на консультацию. Один врач по одним болезням, другой по другим, в Дегунине такие люди сидят, что все знают… Нельзя без этого, пойми ты, нельзя. Время сейчас такое, что того гляди все упустим. Для этого ли сторожили тысячу лет?!

— А в Дегунине война,— сказал Василий Иванович.— Котел дегунинский. Меня не жалко, а если с ней что?

— Да ты сам знаешь, какая сейчас война. Войны-то уж нет давно, заканчивать будут. Опять худой мир и опять по-старому. Они ведь как хотели? Они думали, если война, так можно решить как-то. А у них такая война раз в сто лет — то сажают друг друга, то громят. И никакого толку. Так что будет все это вечно, если только люди твоего рода не станут с хазарками гулять.

— Я не гулял с ней,— в который раз повторил Василий Иванович. Другой бы на его месте рассердился, но у васек эта эмоция не получалась.

— Значит, пусть и другие не гуляют. А в Дегунино пойти вам надо. Я с ней завтра сама поговорю. Ты не лезь. Ступай, спи. Но Василий Иванович не спал. Если б не синдром Василенко, он в эту ночь непременно наложил бы на себя руки.

Но у васек не было и этого умения.

4

— Аня,— серьезно и по возможности доброжелательно сказала Катерина. Ей трудно было разговаривать с хазарами — у нее действительно было на них безошибочное чутье, и любить их ей было не за что. Но она держалась изо всех сил и даже улыбалась.— Аня, Василию Ивановичу нельзя оставаться в Алабине.

Анька посмотрела на нее с тоской. Она чувствовала, что ее странствие так просто не закончится.

— Ему надо пойти в нашу главную деревню,— сказала Катерина.— В Дегунино, Аня. Ты, наверное, слышала про него.

— Да, слышала. Там боевые действия.

— Ну, боевых-то нет,— уверенно сказала Катерина.— Какие боевые… Не это страшно. Страшно, что яблонька наша сохнет и печка портится. А поговорить с ними может только Василий Иванович. Другого такого специалиста у нас нет.

— А откуда вы знаете, что там с печкой?— спросила Анька.

— Мы все знаем. У нас эта связь поставлена.

— А он уже знает, что ему надо туда идти?

— Знаю, знаю, Анечка,— мелко закивал Василий Иванович.— Надо печку посмотреть, это святая наша печка… Это такое особенное у нас место. Если я печку не посмотрю, может, и Дегунино погибнет…

— И яблоньку,— твердо добавила Катерина.

— И яблоньку,— тихо повторил Василий Иванович.

— Может, при обстреле повредило или что,— сказала Катерина.— Ты пойми, Аня. Ты можешь, конечно, вернуться домой. Тогда Василию Ивановичу придется идти одному. Отправить с ним мне некого. Здесь есть неподалеку поезд, но в поезде, сама понимаешь, его могут схватить. Могут и с тобой, но один он не сумеет убежать. А ты уже несколько раз спасала его, спасибо тебе за это большое.

— Ты можешь вернуться, Анечка,— снова закивал Василий Иванович,— даже и лучше, если вернешься… Правда, вернись…

— Что ты, Василий Иванович,— сказала Анька твердо.— Конечно, я пойду с тобой. Здесь мы, наверное, кому-то мешаем.

Она не могла не подколоть Катерину. Очень уж уверенно та держалась, очень уж доброй и надежной выглядела — не будучи на деле, как выясняется, ни доброй, ни надежной. Анька знала таких уверенных в себе людей и не любила их. К тому же у Катерины на щеке была большая бородавка, и это тоже настраивало Аньку против нее.