Матка - Татьяна Шуран

— Ты добровольно вызвался пройти посвящение в закрытом храме, о котором даже не всем старателям известно. Лично я знаю только, что не все, согласившиеся на это испытание, остались в живых. Это было условие Бели для твоего вступления в наши ряды?

— Нет, это было мое условие. Я считал себя недостойным присоединиться к вам. Требовалась определенная подготовка.

— Нам теперь приходится работать кем-то вроде тренеров для новобранцев. Так непривычно. На многие обстоятельства своего собственного обучения у Бели взглянули теперь совершенно по-другому. Да и в общинах старатели раньше находились на положении учеников.

— Времена изменились. Вы многого добились. Теперь наша очередь учиться у вас. Беля права: высшая форма созидательной деятельности — это искусство справедливой и мудрой войны.

Старатели.

Со временем старатели привыкли к непрерывным сражениям. Если до встречи с Белей опасность и смертельный риск вызывали страх; если в результате изнурительных тренировок люди, казалось, стали хладнокровными и выносливыми настолько, что могли невозмутимо переносить любые трудности; то с пониманием двойственной природы материи они научились относиться к злу как к источнику совершенствования и осознали, что именно уничтожение паразитарного камня порождает белый свет. Жизнь в состоянии войны превратилась в удовольствие неуязвимости и все возрастающих сил, поединки казались игрой. Для некоторых старателей подобное парадоксальное самообладание оказалось очередным испытанием — причиной фатальных заблуждений и последнего за время обучения бунта против решений Бели, связанного с желанием отказаться от окончательного истребления габбро.

Вероника, всегда считавшая приоритетом общины комфорт и безопасность людей, с обретением старателями навыков, достаточных для создания недоступной габбро, отдельной цивилизации, начала сомневаться в необходимости рисковать всем, что было достигнуто, самим существованием человечества, в решающем поединке против всей каменной расы. Постепенно ее скептическое настроение распространилось и на многих других старателей. Бескомпромиссная война на уничтожение казалась необъяснимым и бессмысленным мероприятием, капризом в духе Бели, преследовавшей неочевидные цели. Зная фанатичную преданность Бели идее убийства неизвестной Матки, все продолжали дисциплинированно выполнять ее приказы — никто не только не решился бы на открытый конфликт, но даже не согласился бы осуждать Белю вслух, но многие задумались о необходимости связывать свое будущее исключительно с эксцентричными указаниями и амбициозными планами Бели, и среди старателей исподволь приживалось недоверие к ней.

Однажды Беля как бы невзначай сама высказала некоторые из соображений, смущавших старателей в последнее время.

— Наверное, хорошо было бы жить целую вечность, как сейчас, — задумчиво обронила она. — Будущее обманчиво, никто не знает, что суждено.

Заявление казалось настолько нетипичным для нее, что старатели насторожились и промолчали. Не слыша ответа, Беля продолжила:

— Быть может, чем претендовать на совершенство, которое еще неизвестно, в чем заключается, и тем более жертвовать ради него жизнью, лучше было бы подождать, пока что-нибудь само изменится… и вообще, зачем отказываться от того, что можно получить, для того, что можно и не получить?

— Ну, раз уж на то пошло, жизнь тоже еще неизвестно, в чем заключается, — удивленно заметил Ладшев.

— Давайте еще порассуждаем о сферических конях в вакууме, — отозвался в свою очередь Комендаров.

— Ну, почему, мне тоже свойственно пересматривать некоторые свои убеждения, — Беля потянулась и зевнула, — меняться… И вот я подумала, что принуждение — это излишняя мера. В конце концов, здесь все уже достаточно самостоятельные и могут сами выбирать свою судьбу. Как человек, ответственный за развязывание людьми войны против габбро, я, наверное, должна предупредить, что в бою на тотальное уничтожение для всех нас существует реальная угроза поражения. Советую взвесить шансы и всем, кто не согласен рисковать, покинуть меня. Сейчас, — в голосе Бели появились холодные нотки, и старатели внезапно поняли, что это не светский разговор, а приказ.

— Да ты что, чокнулась? — изумился Ладшев. — С каких это пор ты ответственна за развязывание войны? А мне казалось, что это габбро напали на нас?

— А я считаю, что война стала бесполезна для старателей, — пожала плечами Вероника. — Вторжение каменной расы больше нас не касается. После подробного знакомства с остатками выжившего человечества габбро вообще кажутся не самыми чуждыми существами. Паразитарный камень — это испытание. Мы его прошли, пусть проходят и остальные.

Беля выслушала доводы с непроницаемым выражением лица.

— Какой смысл формально участвовать в том, что не считаешь правильными, — добавила Вероника. — Я бы ушла.

Беля не ответила, внимательно разглядывая толпу старателей.

— Раз уж ты спрашиваешь, Беля, то я согласен с Вероникой, — послышался голос. — По-моему, нам не за что сражаться.

— У каждого своя жизнь, в конце концов. Если ты считаешь, что тем, кого устраивает существующее положение, нужно уйти, то, наверное, так действительно будет лучше.

Из толпы вышло несколько фигур. Остальным старателям перед лицом внезапного ультиматума Бели все прошлые сомнения показались совершенно легкомысленными — люди отвыкли от самого желания жить для себя. Беля в свою очередь тоже поднялась с места, но не произнесла ни слова, и немногочисленная группа недовольных, помедлив, разошлась. Тогда Беля сделала рукой движение, словно вытягивая невидимую силу из земли, и дорога буквально провалилась под ногами бунтовщиков — края расселин раскрылись, как сразу несколько пастей, и в наступившей тишине трудно стало поверить, что с Белей недавно кто-то спорил — только Вероника стояла чуть поодаль, зажав рот рукой, и расширенными от ужаса глазами глядела на последствия своей выходки. На вздыбившихся лужайках, свесившихся над обрывами деревьях и разбитой дороге оседала белая пыль.

Беля откашлялась и отряхнула руки.

— Гангрену бесполезно лечить акупунктурой, — пояснила она и перевела вопросительный взгляд на Веронику.

Та беспомощно отступила на шаг. Всех старателей шокировала жестокость и скорость расправы, и Вероника, несмотря на кажущуюся невозмутимость Бели, наконец поняла степень ее бешенства. Беля очевидно ждала объяснений, и Веронике пришлось отвлечься от переживаний о тех, чьи безопасность и жизнь казались ей высшей ценностью.