Тибо, или потерянный крест - Жюльетта Бенцони

Он остановился, восхищенный тем, что она оказалась еще прекраснее наяву, чем в его снах, столько раз ему ее являвших. Никогда ни одна женщина не светилась таким мягким сиянием, хотя темные круги под большими глазами говорили о печали и, придавая этой воплощенной иконе больше человечности, делали ее и более желанной. Он медленно отбросил плащ, опустился на одно колено и, протянув к ней обе руки, ждал, и ни единым словом они не разрушали чар...

За годы разлуки оба они сотни раз представляли себе это волшебное мгновение. Им не нужно было слов. Тибо знал, зачем Изабелла его позвала, и, пока корабль нес его к ней, посылал с ветром каждое слово своей любовной мольбы и был уверен в том, что она его услышит и желание его будет исполнено...

Глядя ему прямо в глаза, она шагнула к нему, оттолкнула ногой упавшие ей под ноги и мешавшие идти подушки. Один-единственный шаг, а потом ее прелестные пальцы расстегнули украшенную жемчугом золотую пряжку платья. Взмахнув руками, словно крыльями, она сбросила его с себя, словно дар поднеся любимому двойной розовый плод грудей. И, привстав на цыпочки, нагая и обворожительная, бросилась в протянутые ей навстречу руки...

Изголодавшийся Тибо страстно рванулся навстречу, сомкнул объятия на живом атласе нежной кожи. Кровь тяжело стучала в его висках, чресла пылали. Прижав к себе возлюбленную, он позволил своим рукам медленно скользить по ее телу, а она, обхватив его голову обеими руками, сама запечатала ему рот первым головокружительным поцелуем.

И сама раздела его, торопливо и немного неловко, а его это восхитило, потому что ее неловкость и поспешность выдавали трогательную неопытность, удивительную для молодой женщины, трижды побывавшей замужем. Ее шелковистые пальцы чуть подрагивали на его загорелой коже, обводя контуры мускулов, зарываясь в темную поросль волос у него на груди... а затем он поднял ее и отнес на постель, и они растворились в бесконечных ласках и поцелуях, завершившихся ослепительной вспышкой, но тотчас они начали все сначала. Они так давно томились друг по другу, что этот ненасытный голод невозможно было утолить...

Тибо уже успел изведать радости плоти. Когда он только прибыл в Эль-Хаф, старик испытал на нем власть гашиша, и тогда он узнал странную эйфорию, ощущение обладания безграничными возможностями. Как и все, кого Синан воспитывал в своих орлиных гнездах, он наполовину пробудился в сказочном месте, в роскошной беседке наподобие тех, в каких на Востоке укрываются в знойные часы... Открытая беседка в благоухающем саду казалась отлитой из золота, как и все, что в ней находилось... как и гладкое тело гурии. С ней он и познал то сладострастие, которого всегда старался избегать. Сначала — из-за Бодуэна, но потом и по осознанному выбору, потому что хотел сохранить себя в чистоте для чистой любви, жившей в его сердце, и потому что перед глазами у него была распутная Аньес. Что же касается тех потаскух, которых можно было встретить на жарких улицах Иерусалима, и тех, что следовали за армией, — они были ему противны. От первых он попросту шарахался, вторых отгонял хлыстом. Дважды он поддавался воздействию наркотика, но третьего раза не было. Он отказывался от всякой еды и всякого питья, какие ему подавали, и ограничивался водой и фруктами до тех пор, пока Синан его в этом не упрекнул. И тогда он открыто сказал, что не хочет больше затуманивать своей мозг и стать со временем губительной игрушкой в руках Старика.

— Я — рыцарь и христианин, и намерен жить и умереть достойно. Ты можешь убить меня или прогнать, если хочешь.

— Но ведь фидаин-христианин — это так заманчиво, я хотел попытаться обратить тебя. Конечно, это не то, что я тебе обещал, но мне нравится заглядывать в души до самой их глубины. Оставайся здесь, сколько захочешь, и живи, как тебе нравится. Я больше не стану посылать тебя в рай!

И тогда Тибо, желая отблагодарить его, рассказал Старику о Печати Пророка, которую тому не стоило никакого труда получить и которая могла в его руках стать грозным оружием против ислама...

А рай Тибо познал теперь. Куда более прекрасный и более пьянящий, чем тот, какой предлагал ему Старик, потому что любовное наслаждение, которое делишь с любимой женщиной, не может сравниться ни с чем. Долгие часы они с Изабеллой предавались любви и делали это радостно. Да, радостно, хотя они понимали, что второй такой божественной ночи у них не будет, но эту они прожили так, словно впереди у них была вечность, а произносили они только слова любви, которые были прекраснее самых прекрасных стихов...

И ей, и ему казалось, что рассказывать подробно обо всем, что происходило с ними во время столь долгой разлуки, означало бы потерять слишком много драгоценного времени. Изабелла уже знала главное от Балиана. Почти все — кроме того, как получилось, что ее возлюбленный нашел приют у Горного Старика.

— Когда я был изгнан из Тира, — объяснил Тибо, — я недолго шел один. У обочины меня ждал человек. Это был исмаилит, и он отвел меня в заброшенный и полуразрушенный дом, где ободрил меня, накормил и объяснил, что единственное возможное для меня убежище — там, где его хозяин. И я последовал за ним!

— Он ждал тебя? Как это может быть?

— Для этих людей нет ничего невозможного. Их шпионы повсюду, и Старик, Рашид эд-Дин Синан, не упускает случая добиться признательности несчастных, осужденных справедливо или несправедливо. Именно это он и попытался сделать...

Больше Тибо ничего не сказал, но Изабелле было довольно и этих слов. Единственное, что имело для нее значение, — это видеть своего любимого целым и невредимым. Да и к тому же рыцарь не мог открыть ей невероятную правду, ожидавшую его в Эль-Хафе в виде письма от Адама Пелликорна. В этом письме друг сообщал ему, что перед тем как отплыть на Запад, чтобы доставить туда то, что он искал (что именно — Адам не уточнил), он зашел в маленький порт Мараклеи, чтобы добраться оттуда до Старика, с которым тайный магистр и некоторые его приближенные поддерживали эпистолярные или иные отношения. Адам уже встречался с Синаном, и на этот раз отправился к нему для того, чтобы попросить позаботиться о друге и брате, которого оставлял одного. Вот так и получилось, что за Тибо, который об этом и не догадывался, следили и следовали повсюду, куда бы он ни двинулся... и спасали от смерти или рабства. Но этими сведениями он не мог поделиться даже с Изабеллой, потому что речь шла о тайнах, Тибо не принадлежавших...

Ночь была слишком коротка, и, когда крик петуха возвестил об ее окончании, Изабелла, потеряв голову, повисла на шее у любовника, пытаясь его удержать.

— Нет! Еще рано! Неужели я снова тебя потеряю?