Философия достоинства, свободы и прав человека - Мучник Александр Геннадьевич

Но, несмотря на безостановочную работу машины смерти, Терезин вошёл в историю исключительной стойкостью духа своих обитателей. Вопреки всем бедам его узники учили детей, что было строжайше запрещено, читали лекции о Платоне, Сократе, Бубере и Герцле, писали музыку, ставили спектакли, в общем делали все, что было в их силах для сохранения человеческого достоинства своих соплеменников. Среди заключенных Терезина оказалось много выдающихся представителей творческой интеллигенции стран Центральной и Западной Европы, которые внесли свой вклад в поддержание духа своих собратьев по несчастью. Ныне именами многих из них названы улицы, парки, городские площади и научные учреждения. А 5000 детских рисунков, оставшихся после гибели маленьких художников, стали символом духовной победы над злом и подлостью взрослого немецкого воинства. Трагической судьбе тех, кто оказался узником Терезина были посвящены стихи одного из них, так и не дожившего до своего пятнадцатилетия, Гануша Гахенбурга (1929–1944). Оно так и называется — «Терезин».

На стенах грязных грязи пятно.

Колючая проволока. Окно.

30 тысяч уснувших навеки.

Однажды проснутся они и увидят

Собственной крови реки.

Я был ребенком назад два года

Мечтал о дальних мирах.

Теперь я взрослый, узнал невзгоды,

Я знаю, что значит страх,

Кровавое слово, убитый день.

Не рассмешит меня дребедень,

Не напугает чучело на огороде.

При этом верю — все это сон,

Колокол вздрогнет — и окончится он,

Проснусь и вернусь я в детство,

Оно, как дикая роза в шипах.

Ребенок ущербный у матери на руках, —

Она его нежит больше детей других.

Дни моей юности — что ожидает их?

Враг да удавка.

Юность страшна. Страшен её приговор:

Вот — зло, вот — добро, а вот твой позор.

Там, вдалеке, где детство уснуло сладко

На узеньких топках Стромовского парка

Кто-то смотрит из дома. Но в том окне

Одно лишь презренье осталось ко мне.

В ту пору, когда сады набирали цвет,

Мать подарила мне божий свет,

Чтобы я плакал.

Я сплю на досках при свете свечном.

Но время придет, и увижу в упор,

Что был я всего лишь маленьким существом,

Таким же крохотным, как этот хор

Из тридцати тысяч жизней,

Замолкших тут.

Однажды воскреснут на милой Стромовке они,

Подымут холодные веки

Глянут во все глаза на текущие дни,

И снова уснут

Навеки.

Таков на поверку оказался коварный Терезин. Однако датчане не забывали своих соотечественников и там. Так, известно, что целый ряд правительственных и частных фондов регулярно посылали им продукты и одежду. В конце 1944 г. король Кристиан Х создал специальную комиссию из представителей датского Красного Креста для проверки условий, в которых содержались его подданные в Терезине. По некоторым данным, из числа заключенных датских евреев 49 человек умерли в этом лагере, а остальные весной 1945 г. были переправлены в Швецию при содействии шведского Красного Креста, возглавляемого в то время графом Фольке Бернадотом (1895–1948). Вернувшись в конце войны в Данию, большинство евреев нашли своё имущество нетронутым. Всего во время нацистских преследований погибло около 120 евреев Дании — менее 2 % еврейского населения страны.

В честь этого редчайшего образца человеческой солидарности и гуманизма все население королевства было признано Праведником народов мира, и на соответствующей аллее в Израиле под N 25 было высажено дерево, на котором так и начертано «Народ Дании», а под N 26 — имя одного из самых достойных глав государства ХХ века — «Король Кристиан Х».

29 марта 1971 г. почетное звание Праведника народов мира было присвоено Георгу Дуквицу. В память о графе Бернадоте был посажен лес в Иудейских горах.

Эта история легла в основу стихотворения писателя, поэта и драматурга Владимира Александровича Лифшица (1913–1978) «Датская легенда»:

Немцы заняли город

без боя, легко, на бегу,

И лишь горстка гвардейцев,

свой пост у дворца не покинув,

В черных шапках медвежьих

открыла огонь по врагу

Из нелепых своих,

из старинных своих карабинов.

Копенгаген притих.

Вздорожали продукты и газ.

В обезлюдевший порт

субмарины заходят во мраке.

Отпечатан по форме

и за ночь расклеен приказ

Всем евреям надеть

нарукавные желтые знаки.

Это было для них,

говорили, началом конца.

И в назначенный день,

в тот, что ныне становится сказкой,

На прогулку по городу

вышел король из дворца

И неспешно пошел

с нарукавною желтой повязкой.

Копенгагенцы приняли

этот безмолвный сигнал.

Сам начальник гестапо

гонял неприметный «фольксваген»

Пo Торговой,

к вокзалу,

за ратушу,

в порт,

на канал

С нарукавной повязкой

ходил уже весь Копенгаген!..

Может, было такое,

а может быть, вовсе и нет,

Но легенду об этом