Возлюбленный мой - Дж. Уорд

Неудивительно, мать наверняка пришла, чтобы волшебным способом ее «починить». Как ту дверь, что вынесли из петель, а она вернула обратно, ее дражайшая маман хотела все исправить, привести все в порядок, сделать идеальным.

– Я... отказываюсь, – снова повторила Пэйн сквозь стиснутые зубы. – Я не согласна.

Роф посмотрел через плечо на Деву-Летописецу, потом вниз. – Э... послушай, Пэйн, это не логично. Ты не чувствуешь ног... спина, наверняка, сломана. Почему бы не позволить Ей тебе помочь?

– Я не какой-то неодушевленный... предмет, которым Она может манипулировать по своему усмотрению…  в угоду своим прихотям и фантазиям…

– Пэйн, будь разумной…

– Я такая и есть…

– Ты умрешь…

– Тогда пусть моя мать смотрит, как меня покидает жизнь! – прошипела Пэйн – и тут же застонала. После вспышки гнева сознание почти покинуло ее, зрение стало размытым, а когда восстановилось, шокированное выражение лица Рофа подсказало ей, что она снова пришла в себя.

– Подожди, Она что... – Король упер руку в мраморный пол, чтобы стабилизировать свое полусогнутое положение. – Твоя... мать?

Пэйн не заботило, что теперь он все знал. Она никогда не испытывала гордость за свой статус дочери основательницы расы. Наоборот – она искала любую возможность, чтобы дистанцировать себя от нее, но теперь это не имело значения. Если она откажется от «божественного» вмешательства, то отправиться в Забвение прямо отсюда. Боль, что она чувствовала сейчас, сообщила ей об этом.

Роф повернулся к Деве-Летописеце. – Это правда?

Утвердительного ответа не последовало, впрочем, и отказа тоже. И не последовало наказания за то, что он осмелился оскорбить Деву заданным вопросом.

Роф снова посмотрел на Пэйн. – Господь... Всемогущий.

Пэйн судорожно вдохнула. – Оставьте нас, дорогой Король. Возвращайтесь в свой мир и правьте своим народом. Вам не нужна помощь Этого мира и Ее самой. Вы прекрасный мужчина и блестящий воин...

– Я не дам тебе умереть, – рявкнул он.

– У Вас нет выбора.

– Да хрен бы не так. – Роф вскочил на ноги и посмотрел вниз. – Позволь ей исцелить тебя! Не сходи с ума! Ты не можешь умереть вот так…

– Безусловно, я... могу. – Пэйн закрыла глаза, ощутив,, как волна слабости накрыла ее .

– Сделайте что-нибудь! – Очевидно, Король кричал на Деву-Летописецу.

Жаль, что она чувствовала себя так плохо, думала Пэйн. Иначе она обязательно бы насладилась этой финальной декларацией своей независимости. Воистину, она пришла к ней вместе со смертью, но Пэйн все-таки это сделала. Восстала против матери. Получила свою свободу путем отказа от ее помощи.

Голос Девы-Летописецы был едва ли громче дыхания. – Она отвергает мою помощь. Она блокирует меня.

Она так и делала. Гнев, что она направила на мать, был невероятной силы, не трудно было поверить, что он действовал как барьер против любой магии Девы-Летописецы, с помощью которой та стремилась исправить произошедшую «трагедию».Чтобы больше напоминало благословение.

– Ты всесильна! – Голос короля был грубым… и сквозившее в нем безумное отчаяние сбивало с толку. Но, с другой стороны, он был достойным мужчиной, который, несомненно, видел свою вину в произошедшем. – Просто исцели ее!

Последовало молчание, а затем тихий ответ: – Я не могу прикоснуться к ее телу ... как и дотянуться до ее сердца.

Воистину, если Дева-Летописеца, наконец, начала осознавать, что значит бессилие... Пэйн может умереть спокойно.

– Пэйн! Пэйн, очнись!

Она приподняла веки. Лицо Рофа находилось в нескольких сантиметрах от ее.

– Если я смогу помочь, ты позволишь мне это сделать?

Она никак не могла понять, почему была для него так важна. – Оставь меня…

– Если я смогу, ты позволишь мне сделать это?

– Ты не сможешь.

– Ответь на мой чертов вопрос.

Он был таким хорошим, и тот факт, что ее смерть окажется на его совести, очень ее печалил. – Мне очень жаль... что так произошло, Роф. Мне очень жаль. И твоей вины в этом нет.

Роф обрушился на Деву-Летописецу. – Позвольте мне спасти ее. Позвольте мне ее спасти!

Словно по требованию, капюшон Девы-Летописецы опустился, и миру явилась ее светящаяся сущность, сейчас больше похожая на мрачную тень.

Лицо, представшее перед ними, и голос принадлежали красивой женщине, которая испытывала тяжелейшие муки. – Я не хотела ей такой судьбы.

– Вся эта чушь не поможет Пэйн. . Позвольте мне спасти ее.

Дева-Летописеца подняла глаза к молочному небу, и слезы, падая с ее век, приземлялись на мраморный словно бриллианты – подпрыгивая и сверкая.

Эта красота будет последним, что я увижу, подумала Пэйн, прежде чем ее веки настолько потяжелели, что она больше не могла держать их открытыми.

– Черт побери, – взревел Роф. – Позволь мне…

Ответ Девы-Летописецы прозвучал издалека. – Я не могу больше с этим бороться. Делай, что хочешь, Роф, сын Рофа. Пусть лучше она будет вдали от меня и живая, чем мертвая, но рядом со мной.

Все стихло.

Хлопнула дверь.

Затем послушался голос Рофа: "Ты нужна мне на Другой стороне. Пэйн, очнись, ты мне нужна на Другой Стороне..."

Странно. Его голос словно звучал у нее в голове... но, скорее всего, он просто склонился над ней и говорил очень громко.

– Пэйн, очнись. Мне нужно переправить тебя на Ту Сторону.

Словно в тумане, она покачала головой, и это движение не принесло ничего хорошего. Лучше держать ее неподвижно. Абсолютно неподвижно. – Я не... не могу попасть туда…

Внезапно, ее словно закружило, завертело, ее собственный разум превратился в водоворот, вокруг которого кружило ее тело. Ощущение того, что ее затягивает куда-то вниз сопровождалось давлением в венах, словно ее крови не хватало в них места, и она пыталась выбраться наружу, но не могла.

Открыв глаза, она увидела высоко над собой белый свет.

То есть, она не сдвинулась с места.  Лежала все там же, под молочными небом Другой Стороны.

Пэйн нахмурилась. Нет, это было не странное небо над святилищем. Это был... потолок?

Да... так и было – и в самом деле, боковым зрением она видела стены... четыре голубых стены. Горели огни, хоть и не такие, что она помнила – не факелы  и не свечи, а те, что освещали без пламени.

Камин. А также... огромный стол и трон.

Она не могла сама перенести сюда свое тело, у нее не было на это сил. И Роф не мог этого сделать. Существовало только одно объяснение. Ее перенесла сюда ее мать.

Обратной дороги нет, ее желание исполнено. Пэйн была свободна, навсегда.

Ею овладело странное чувство умиротворения, присущее умирающим... или же тем, к кому пришло осознание, что борьба закончена. Действительно, жить или умереть, вот что было для нее определяющим фактором уже много лет, сброшенный вес этого груза рождал в ней чувство полета, несмотря на то, что плоть была неподвижна.