Красные и белые. На краю океана - Андрей Игнатьевич Алдан-Семенов

поцеловал бледную, с синими прожилками ручку, скосился на высокую грудь, облитую белым шелком платья. Вспомнил, что княгиня любовница поэта Маслова, теперь содержанка фабриканта Злокозова, но усомнился и откинул свою мысль как лживую. Конечно же она не любовница Маслова, а здесь случайная гостья.

Осторожно, опасаясь попасть впросак, он передал привет от Маслова.

— Благодарю, он мой приятель. Я его помню,—просто ответила Елена Сергеевна. — Он славный поэт, но слишком чувствительный мужчина. Впрочем, это недостаток каждого стихотворца. — Тряхнула густыми, кудрявыми волосами. — Маслов иногда примешивает к своим стихам политику, а это уж вовсе непристойно.

— Ныне некуда деться от политики, мадам. Две револк> ции и братоубийственная война научили политике даже самых очаровательных женщин.

Елена Сергеевна налила черный кофе, протянула чашечку ротмистру. В глазах ее, зеленых и тинистых, промелькнула усмешка.

— Политика и война погубили империю, династию, аристократическое общество. Ах, я хорошо помню рождение революции! Было двадцать четвертое февраля, когда на улицах Петрограда появилось красное знамя. Чернь призывала к свержению монархии...

— Вот вы и произнесли целую политическую тираду,— рассмеялся Долгушин.

— Если бы государь возвратился тогда с фронта, сел на белую лошадь и произвел бы торжественный въезд в столицу, революции бы не случилось. Народ, в сущности, добрый малый, но его величество не успокоил бунтующую чернь. И все пошло кув... кувырком,— запнулась она на трудном для нее слове.

— Ваше свидетельство о начале революции имеет большую ценность,— слукавил Долгушин.

— Вы что, вправду? Так вот, когда начался весь этот ужас, я была в гостях. Вдруг на улице выстрелы, крики. Я представила в пламени наш дворец, расхищенными наши коллекции и заплакала. Но дворец оказался нетронутым, коллекции целыми. И все же наша семья стала первой жертвой революции. Вначале исчез автомобиль — его конфисковали для Керенското...

Она закусила нижнюю губку.

— Керенский поселился в Зимнем дворце, спал на царской кровати, ел из династических тарелок. Мы жутко возненавидели его и, представьте, даже желали захвата власти Лениным. Ведь мы были уверены —• большевики сломят себе шею на другой же день. Но вот уже второй год на исходе, а не видно конца...

— Что же с вами случилось после?'—сочувственно спросил Долгушин.

— Мама и я жили в Царском Селе под арестом. Я навещала государыню, мое сердце разрывалось от печали. Офицеры охраны хорошо относились к нам. В присутствии солдат они были осторожны, бесстрастны, но без них целовали нам руки, клялись в своей преданности. Я ненавидела Керенского, но боялась Савинкова. Конечно, Распутин тяжелый крест нашей династии, но его ценила государыня.

Она посмотрела на Долгушина, их взгляды встретились и сказали друг другу больше, чем тысяча слов. Она продолжала механически говорить о Распутине, но уже думала, как деликатнее подготовиться к своему грехопадению.

— Я как наяву вижу государыню, стоявшую на коленях

перед гробом Распутина в Чесменской часовне. Что ни говорите, но Распутин был странным существом. Это существо прошло через все четыре стихии —воду, землю, огонь, воздух — вздохнула Елена Сергеевна. ’

— Простите, я не понял вас.

— Застрелянного Распутина бросили в прорубь, потом предали земле. После революции тело его вырыли и сожгли а пепел развеяли по ветру. Разве это не мистические превраще-

Григорием 3 ВС6 СТИХИИ прошло существо, именуемое старцем

— Неужели вы не испытываете к нему ненависти’ — поразился Долгушин. и

— Что вы! Нет. Я сердилась только, когда брата хотели сослать на^ персидскую границу. Но мама написала прошение на высочайшее имя. Государь сперва наложил резолюцию-«Никто не имеет права убивать», потом помиловал брата.

Она поднялась из-за стола, тонкая, гибкая, соблазнительная

— Что-то я разоткровенничалась. Такое со мной случается редко. Даже с Василием Спиридоновичем не говорю так откровенно...

— Кто это Василий Спиридонович?

месье Злокозов же! — В ее голосе прозвучали пренебрежение к коммерсанту, досада на- недогадливость Долгу-шина. Он славный, он добрым, но все-таки торгаш. Ради каких-то барышей оставил меня и умчался в Петропавловск. А я скучаю, а мне страшно.

Долгушину расхотелось отправляться к хану Бурумбаю. Она же, угадав его мысль, сказала:

Боровое чудное место, но я живу здесь словно в пустыне. Сюда приезжал киргизский хан — восемь пудов мяса и жира', с физиономией длинной и толстой, как дыня. Он целый день пил, ел^, пил, ел и рассказывал скучнейшие истории. Но одна историика премилая — это о том, как аллах создал Боровое.

Елена Сергеевна провела Долгушина на' террасу, они сошли в высокую траву. Между березами сновали крупные, голубые с красными точками на крылышках бабочки.

— У вас неотложные дела к Бурумбаю? — спросила она, пригибая березовую ветку и закрываясь листьями.

Ее лицо умело моментально менять свое выражение; недовольство смывалось детским изумлением, строгость — игривостью, радость — робкой печалью. Эту непрерывную смену выражений Долгушин ловил с почтительной улыбкой.

— Бурумбай подождет, манапов я еще встречу, а таких, как вы,— никогда,— ответил он, наклоняя голову.

Ему хотелось привлечь ее и целовать теплые щеки, тяжелые, курчавые волосы, властные губы. Он онемел от напряженного желания, только сердце билось учащенно и гулко.

'

— Как же аллах создавал Боровое? — напомнил он, сдерживая себя.

-— Прежде я покажу его. — Она пошла к озеру, светившемуся из кустов голубым ровным пламенем.

Тропка вывела к высокой скале. Блинообразные гранитные плиты были сложены одна на другую, верх скалы венчал причудливый, похожий на зверя камень.

— Это скала Медведь.

— Больше смахивает на бегемота. — Долгушин подивился прихотливой выдумке природы.

Она с легкостью взбежала на скалу.

— Идите ко мне. Здесь находится точка, с которой надо созерцать Боровое.

В западной, ранее невидимой стороне вставала темная от густой синевы гора, похожая на гигантскую пирамиду. Слоистое облачко трепетало над ней.

— Гора зовется Синюхой,— объяснила Елена Сергеевна.

Будто наложенный на грудь Синюхи, четко рисовался отвесный голый пик, похожий на застывший в воздухе водопад.

— А это Ок-Жетпес, по-русски — Стрела не долетит. Поэтично, правда? — Елена Сергеевна провела рукой линию от