Паутина удачи - Оксана Демченко

Семен еще раз с сомнением погладил карман. Поморщился. Видимо, представил себя с парой фирменных «фон-гессовских» синяков. Помельче – от мамы, покрупнее – от папы, на каждый глаз по одному.

– Ладно, – нехотя согласился он. – Напишу поваренную книгу в соавторстве с нею. Знаешь, как выгодно писать поваренные книги? Я только заикнулся, а за мной уже два издателя наперегонки бегают. Один, правда, мечтает с Потапычем познакомиться. Второй о тебе что-то такое слышал… Знать бы, что именно и откуда.

Я кивнула. Что делать, слышал. Это ведь в некоторой мере часть плана бабушки Леопольды, о нем знаем в доме только мы с папой. И больше никто. Потому что, если узнает мама, синяки все до единого достанутся именно нам. Ей не объяснишь, что так надо, что в большой игре неизбежны большие ставки. А эта игра самая большая. Нельзя висеть на нитке всю жизнь, нельзя допускать, чтобы некто загадочный и жестокий снова и снова губил детей, стараясь угасить свет удачи в колодце дворцового двора. Света и так за минувшие годы поубавилось. Каждая гибель «птенца» роняет уровень, и только дважды он поднимался: когда папа дал мне новое имя и выволок из болота и когда очнулась Надя. Но больше мы им не позволим губить детей.

– Рена, о чем молчишь? – насторожился Семен. – Мне не нравится твой сосредоточенный вид.

– Что тебе еще не нравится?

– Кто, а не что. Люба, – без запинки отозвался Хромов, немало удивив меня. И сразу пояснил: – С ней что-то не так. Словно из нее жизнь вытянули, вся серая, усталостью пропитанная. Еще она левую руку прячет под фартук. Я вчера приметил.

– Чашки, которые она роняет, не бьются, – хмуро добавила я. – И пирожки, начиненные шиповником, все три достались ей.

– Поясни. – Хромов почуял интересное и мягко поднялся с сиденья.

Между прочим, он на голову меня выше. И смотреть на него снизу вверх спокойно. Он не ищет приборов для обнаружения нефти и не намерен решать свои проблемы с помощью моих возможностей. Понимает меня с полуслова… Блин, ну почему мне так сразу стало восемнадцать? Мы бы могли уютно дружить еще года три. Без задних мыслей.

– Ренка, да плюнь ты на этот штамп, – подмигнул Сёма. – Я знаю хороших ребят, они умеют безупречно подделывать документы.

– Жулики.

– Не без того, зато вполне добросовестные и даже с принципами, – вступился за приятелей Семен. – Ренка, они нарисуют любое свидетельство, с красивейшей росписью Корша. Хочешь? Завтра тебе будет опять пятнадцать и ты прекратишь от меня шарахаться, как от вшивого и заодно чесоточного. С Юркой я поговорю. Мустафу мы тоже воспитаем, я на него нарыл сведения. Он уже год как женат.

– Ты молодец, Хромов, – сразу успокоилась я.

– Еще бы, ведь я подающий надежды представитель нового поколения столичной журналистики. – Он величественно воздел руку и встал в позу. – С меня можно памятник ваять. Обо мне написали за неделю в дюжине газет. У меня завтра будут брать интервью. Третье место в «серебряном» заезде, понимаешь? Я гордо нес честь страны, не уронил эту неудобную по форме тяжесть без ручки даже на финише. Моего мага Пашку сегодня чествуют в колледже Юнца.

Я успокоилась, рассмеялась и посмотрела наконец-то прямо в Сёмкины серые глаза. Может, правда выпросить себе фальшивое удостоверение? Хотя зачем оно, и так разобрались со своими глупостями.

– Сёма, как хорошо быть пигалицей.

– А уж как замечательно не позировать для памятника, – подмигнул он. – Мне вчера предлагали. Редактор так и сказал: установим глиняный бюст Хромова в бронзовой краске при входе в редакцию.

– В вашем вонючем, заплеванном парадном?

– Там, – передернул плечами Семен. – Я ответил, что у меня нет бюста, и сбежал. Наверное, за это меня и лишили премии… Так что там с шиповником и тарелками?

Макар выбрался из ворот мастерской, хитро прищурился на нас с Сёмой и пообещал закатить машину на место самостоятельно, если мы никуда не собираемся ехать.

– А как же дроссель-капут? – поразилась я.

– Так ремонт вертлявая мадемуазелька уже сполна оплатила, – не растерялся наш честный цыган. – Мне рубль за посредничество, Сёмке рубль за популярность. Ромке рубль за его немалый ум. Сейчас свистну, пусть снова тягу накинет, он маленький, рука тонкая, ему сподручнее – и своим ходом заеду на место. Третий раз сегодня чинимся. Барышни шибко чувствительные мимо ворот прогуливаются. Вон видишь – Ромкина шапка за изгородью мелькнула? Он рассказывает всем по секрету, как нелепая случайность и сугубая экономия не дали нашему экипажу занять второе место. И добавляет, что машина стоит без ремонта…

– Да у нас же табор, – ужаснулась я, наконец-то прозревая. – И Ромка – цыганский барон. Вот пройдоха! Фредди знает?

– Потапыч им гордится, – согласился Макар. – Велел поймать и надрать ухи, но чтоб не больно. Сейчас закачу машину, выдам рупь и заодно ухи помассирую. Закрываем лавочку.

Я решительно вцепилась в куртку Семена и потащила его домой, на нашу относительно тихую кухню. Иначе мы не поговорим. Вон брат бредет со своими доберманами, собаки еле плетутся. С охоты возвращается наш маг-недоучка – мокрый весь, до нитки. Палку тащит, горд собой. Не иначе по методу высшего мага Карла Фридриха прилаживался палить из этой палки, заменяя ею мушкетон. Чудом зайцы со смеху не передохли… Зато калины набрал, маминой любимой. Тоже польза.

На кухне Сёма по-свойски занялся приготовлением чая, поочередно снимая с полки жестяные банки с травами и ягодами для заварки. Я выставила чашки, сняла вышитую салфетку с горки пирожков, добавила на стол банку варенья. И стала излагать свои мысли, плотно прикрыв дверь в коридор:

– Когда у папы был шрам проклятия, ему доставались все пельмени с пуговицами. Мама рассказывала: давно, когда он только выздоровел, была в поезде свадьба. Он со всего маху разбил стопку «на счастье». И ни единой трещинки.

– Кто же ее мог проклясть, Любу? – удивился Семен.

– Сёма, так с этими проклятыми одна морока, – вздохнула я. – Они ничего толком не помнят. Папа, еще когда звался Королем, утверждал, что он жулик и во дворце воровал какие-то камешки. И что наступил на черную половицу. Чушь!

– Но его ведь прокляли. – Хромов выловил единственный бесспорный факт из всей шелухи обстоятельств. – Это было, имеет подтверждение в виде шрама.

– Хромов, ты никому, если я о важном проболтаюсь?

– Уже проглотил язык. – Глаза у Сёмы вспыхнули азартом.

Я выглянула в коридор, воровато осмотрелась, снова плотно прикрыла дверь. Вернулась к столу и шепнула в самое ухо гнусному журналюге, сгорающему от нетерпения заполучить сенсацию, пусть и непубликуемую. Пока. Как он утверждает, лет через сорок все изменится, а он как раз созреет для карьеры благообразного седого мемуариста.