Черный Дракон - Денис Анатольевич Бушлатов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Верно.
— Я так и не успела попасть в резервацию, когда меня схватили. Он дал мне сбежать раньше, и тогда я даже не думала, что нам будет суждено снова увидеться, но боги на все имеют свои планы. Думаю, и вы неспроста оказались здесь.
— Вы наверняка слышали, что мы пришли от Гарпии.
— Слышала, — женщина кивает и вместо добродушной хозяйки, что предстала перед ними лишь пару минут назад, наружу словно бы начинает проступать она настоящая. Хитрая, изворотливая, уже многое повидавшая и многое пережившая.
— Едва ли ему есть дело до ее прошлых заслуг, но что насчет вас? По душе вам помогать той, из-за которой мы и оказались там, где оказались?
— Я хорошо знаю, кем она была, если ты об этом. И я знаю, чего всем нам стоила ее неудача тогда, но, думаю, она уже вдоволь настрадалась. Мало кто не заслуживает второго шанса, и нельзя столетиями попрекать ее за былые грехи. Она хочет покоя, семью и счастливого детства для своего ребенка. У меня нет права считать, что она не заслуживает этого лишь потому, что когда-то Кассатор со своими стрелами сумел обойти первых бунтовщиков. Я и сама использовала свои силы не во благо до того, как повстречала Дагмара, у каждого из нас в истории есть свои темные пятна, верно ведь?
Гидра опускает взгляд на свои лежащие поверх столешницы руки, и Амиану сами собой вспоминаются кассаторы Скара. Сир Рут, сир Кель, сир Геррит, сир Ниттгар… На лбу, несмотря на горячо горящий камин, проступает холодный пот, а мир перед глазами медленно смазывается и плывет.
Как долго еще после освобождения от живых может он быть заложником мертвых? Все те бессчетные годы, что он сможет прожить, если будет достаточно осторожен? Как долго может один человек истязать другого, даже если он давно уж сам стал заложником смерти в преисподней? Почему невидимые оковы не могли спасть так же легко, как настоящие, а вместо этого только намертво срастались с кожей?
— Какой же силой вы обладаете?
Голос Гидры пробивается к нему словно бы через толщу снега, под которым его погребла безжалостная лавина. Живой и настоящий, дающий снова ощутить разницу и понять, сколь же нереален был призрачный шепот воспоминаний в его голове. Амиан понимает, что сидит, подперев влажный лоб рукой, все на том же месте. Таверна снова обрисовывается вокруг него во всех деталях, вплоть до свисающей с клюва чучела тонкой паутинки, свербящего в носу запаха пыли и перебивающего его аромата еды из кухни. Одновременно из него и нельзя понять, что именно там готовится, и не остается никаких сомнений в том, что так, жареным чесноком и специями, может пахнуть лишь что-то вполне съедобное.
— Я больше ее не использую, — рыжеволосая Арианна со смехом вскидывает руки, словно в свою защиту. — И уж надеюсь ты не думаешь, что сможешь использовать ты.
— И все же?
Ее лазурные глаза словно и вправду холодеют, когда на миг место радушной подруги трактирщика вновь занимает постоянно таящийся внутри нее абаддон, что прожил в бесконечной борьбе за жизнь не один десяток лет. Когда их взгляды случайно встречаются, Амиану хочется как можно скорее отвернуться, но он не находит сил сделать этого, пока она сама вновь не обращается к Гидре.
— Я могу забраться в любую голову, найти худший страх и заставить увидеть его. Я не горжусь временами, когда и вправду делала это с людьми, и не хочу делать вновь.
Амиан зарывает руку в волосы — больше для того, чтобы успокоить себя хоть немного и унять наросшую дрожь, чем для того, чтобы действительно убрать лезущие в лицо пряди. Он едва слышит протекающий за столом разговор, не обращает внимания даже на принесенные ловко управляющимся одной рукой трактирщиком тарелки и не понимает, что именно ковыряет ложкой, пока кусок все не лезет в горло, а желудок разом забывает о своей пустоте. Физическая боль, которой сейчас неоткуда было взяться, расползается по телу и горит, будто свежие удары. Он поднимается из-за стола, пытаясь вести себя насколько возможно естественно, но вместо этого едва не запинается о ножку собственного стула.
— Нужно отойти, — спешно и хрипло бросает он только повернувшейся к нему Гидре.
Ему везет, совсем не видя перед собой дороги, оказаться на заднем дворе, а не на той же улице, откуда они прежде вошли. За время, что они были внутри, снаружи успело совсем стемнеть. Холодный ветер, кое-как залетающий в этот крохотный колодец, морозит взмокшую кожу и приносит спасительную ясность в мысли, снова дает увидеть реальный мир вокруг. Даже в темноте за этот короткий промежуток взгляд успевает найти бочку с дождевой водой, выставленную у ската крыши и, не придумав ничего лучше, Амиан зачерпывает из нее воду, чувствует, как мороз колет пальцы, и умывает лицо, по неосторожности вымачивает грудь и руки. Холод нового порыва пронзает все тело еще острее, чем раньше, но, на удивление, былая дрожь отступает.
Для верности Амиан повторяет это еще несколько раз и лишь затем сползает вниз на землю, привалившись спиной к стене, обнимает колени и сворачивается клубком, словно желая защитить себя от всего.
— Тебе плохо?
Он вздрагивает от неожиданности, словно и вовсе не ощущает холода от мокрых лица и одежды, и стоящий перед ним Клык выставляет вперед пустые руки и примирительном жесте.
— Знаю, что видеть меня не сильно хочешь, но проверить тебя кому-то нужно было. Кто кроме меня? Что случилось?
— Я не не хочу тебя видеть, — давит из себя Амиан, — ты мне не сделал ничего, говорил уже…
Он запинается, проводит влажной ладонью по лицу, трет глаза в надежде, что взгляд прояснится, стирает остатки воды, да так и замирает. Клык, расценивший это как разрешение приблизиться, делает шаг вперед и садится перед ним на корточки, отставив в сторону слабо горящий масляный фонарь. Будь это всего каких-то три года назад — Амиан бы и не сомневался, не медлил и не строил из себя нелепое подобие праведника, а просто взял бы то, что им было нужно друг от друга, чтобы действительно снова ощутить себя живыми и наконец поверить в это.
Резервация попросту заменила ему
