Хаидэ - Елена Блонди

Она с поклоном улыбнулась пьяному мужчине, что мимоходом шлепнул ее по заду и, мягко увернувшись, пошла к надутой Мератос.

Склоняясь, так чтобы тень падала на ее лицо, поставила перед бывшей рабыней кувшинчик, обошла столик, и, становясь над плечом сидящей, вполголоса, гортанно растягивая слова, произнесла в ухо:

— Мой го-осподин передает тебе, высокая красавица, это вино и слова любви.

— А? — Мератос встрепенулась, разглядывая кувшинчик. Не поворачиваясь к рабыне, милостиво кивнула, ожидая продолжения.

— Он кланяется и про-осит, чтоб ты пришла к нему, туда, где арка ведет в поко-ои.

— Ч-чего это я…

— Он приготовил тебе драгоценный подарок, высокая госпожа. Золо-ото…

Мератос привстала, силясь за фигурами разглядеть арку. Быстро оглянулась на Хаидэ, но тут же отвернулась, вдруг кто увидит, что она толкует с рабыней, как с равной. В глупой голове, не способной удержать больше одной мысли одновременно, все путалось, и она уцепилась за последние сказанные слова. Повторила:

— Золото?

— Да-а… прекрасное зо-олото…

Кусая губы, Мератос высмотрела Теренция. Тот сидел к ней спиной, говорил что-то соседу и отхлебывал из широкой чаши. Она выпрямилась, горделиво поведя плечами. И встала, поправляя складки на голубом вычурном хитоне, обшитом пурпурной каймой. Кивнула рабыне и пошла, сторонясь шатающихся под деревцами гостей, к темной арке.

Хаидэ схватила из-под рук девушки за соседним столиком полупустую тарелку со сладостями и пошла поодаль следом.

Когда Мератос скрылась в проеме, постояла снаружи, чутко вслушиваясь. И шагнула в темную глубину.

Теренций не видел этого, вяло увлекшись играми с вином. Собравшись втроем, мужчины махали чашами, выплескивая остатки на расписной пол, подставляли чаши рабыне, чтоб налила еще, выпивали и снова плескали, заливая красным удивленные львиные морды и павлиньи хвосты. Не видел он и того, что за женщинами к арке подошла Алкиноя, держа за ногу любимую куклу, наряженную в золоченые одежды. И оглядываясь, тоже ступила следом за Хаидэ.

В узком изгибистом коридоре гулко и невнятно отдавалось эхо голосов и песен, чернели входы в комнаты и другие коридоры. Хаидэ, мягко ступая босыми ногами, прошла несколько шагов, останавливаясь у каждой двери. И услышав мужской голос, что-то говоривший вполголоса, встала за каменной фигурой нимфы, прижалась к стене, разыскивая место, где звуки снаружи не мешали слышать то, что происходило внутри.

— Иди сюда, ну же, — голос Техути был таким знакомым, точно так же он звал ее, ложась на сбитые покрывала и протягивая руки.

Она закусила губу и сжала в кулак исколотую ладонь.

— Я не могу, я ведь приехала… я с мужем приехала.

— Что же ты делаешь здесь, в темноте с мужчиной, красавица?

— Я…

Мератос замолчала, не зная, что отвечать. И вдруг в темноте звякнуло, пересыпаясь тонким звоном.

— Это мне? Она сказала, мне.

— Ты знаешь, что нужно сделать.

— Мой муж…

— Какой он тебе муж, — золото пересыпалось, позвякивая, тонкие звуки мешались с мужским смешком, — был бы муж, ты возлежала бы на клине, как знатная. Скажи, он дарит тебе такое?

— Тут темно, — мрачно ответила Мератос, — я не вижу. Дай потрогаю.

— А я потрогаю тебя. Скажи, приятно носить наследника богатого знатного Теренция, а?

— Я…

— Скорее, — поторопил мужской голос, уже слегка задыхаясь, — быстро. Ты же умеешь делать это быстро?

— Что ты все спрашиваешь! Я вот…

Хаидэ отступила, не в силах дальше слушать их возню и тяжелое дыхание мужчины. Но удивленное восклицание снова остановило ее.

— Что? Это что, подушка? Ты лгунья, ты решила всех обмануть?

Техути приглушенно смеялся.

— Да! Я думала, пусть видят, что я… я жена и скоро буду мать! А не эта, степная девка!

— Тем лучше. Иди сюда. Вот мои руки. Подними платье, да быстрее же!

— А мое золото?

Хаидэ повернулась и пошла обратно, прижимая ко рту костяшки пальцев. Выходя, швырнула на пол поднос, белые шарики из сладкого тростника покатились, подпрыгивая. Посыпались красные брусочки уваренного фруктового меда. Через мутную пелену проплыло перед глазами круглое лицо Этты, увенчанное растрепанными кольцами черных волос.

— Эй, давай сюда, скорее. Нужно унести всю грязную посуду. Да шевелись, ленивая телка. Пока будут усаживать демона, нам нужно разложить цветы и шербеты. Керия, скажи ей, чего топчется!

— Пойдем, Васам. Если быстро управимся, успеем посмотреть, как демон сожрет хозяйкиных кошек. И закусит змеюкой.

Рослая Керия взяла Хаидэ за руку.

— Да у тебя кровь. Накололась, да? Пойдем быстрее, я намажу, чтоб не болело.

«Чтоб не болело. Чтоб не бо-ле-ло. Не бо-ле-ло».

В такт шагам повторяла Хаидэ, шевеля мертвыми губами.

Плохо понимая, что делает, шла следом за Керией, таща гору тарелок, что качались и скользили в руках. Стукалась локтями о каменную стену, пропуская рабынь, торопящихся обратно с блюдами, кувшинами и чашами. Смотрела на широкую спину Керии и блестящие от пота лопатки. И еле успела остановиться, когда та замерла на пороге большой кухни, оглядывая рабочую суету вокруг очагов и столов.

— Туда поставишь и бегом в угол, я тебе мазь принесу, — скомандовала Керия, унося свою ношу.

— Эй! — раздался за спиной властный голос. И оборачиваясь, Керия испуганно склонилась, удерживая стопу посуды обеими руками. В дверях кухни стояла Канария, обмахиваясь ажурным веером, смотрела на Хаидэ, удивленно поднимая широкие густые брови. Брезгливо сощурилась, разглядывая набеленное лицо и жирно подкрашенные глаза.

— Ты чья? Из тех, что утром привели?

Хаидэ кивнула, с трудом держа верткую гору посуды.

— Почему расшвыряла фрукты? Тощая корова, благодари богов, что работы сейчас полно. А после пира — на конюшню, пять плетей.

Еще раз оглядев наказанную, отвернулась, мелькнула за ее плечом в полутьме коридора пышная фигура Этты, сверкнули торжеством черные глаза.

Закусывая губу, Хаидэ резко повернулась, ойкнул испуганно мальчишка, удерживая на голове большую корзину. И с грохотом тарелки полетели на пол, а сверху, на прыгающие осколки посыпались из улетающей в угол корзины, сверкая мокрыми боками, искусно приготовленные медовые ягоды. Запищав, упала, поскальзываясь, чернокожая девчонка с метелкой и села на задницу в гору испорченного десерта, чавкнув. Вытаращила перепуганные глаза.

Канария медленно повернулась, опуская полную руку с веером.

— Ты… продам утром, в веселый дом. В перистиль ни шагу! Гетей, дай ей тряпку, пусть ползает, пока все не вылижет языком! Да проследи!